Страшная общага

Сборник рассказов

Александр Прокопович

Страшная общага

Пролог

Никаких белых стен, никакого — «светло и стерильно». Рыжие стены, липкий пол. Холодно.

— Забавно.

Петровский перекрывал вход в палату и с расстояния, не оставляющего надежду что-то толком рассмотреть, наблюдал за тремя телами. С опаской. Сейчас придут в себя и займутся чем-то непотребным.

Младший следователь Дарья Рыжикова пыталась заглянуть за плечо Василию Петровскому. Вероятно, если бы она подпрыгнула, ей бы удалось. В конце концов, Петровский был не так и высок — всего-то 189 см. Просто Дарья недотягивала до 150. У нее были идеальный вес и рост для незаметности. Особенно на фоне Петровского.

— Вы не подойдете?

— Чтобы что?

Василий Петровский брезговал. То, что он дошел до дверей, — уже было подвигом. Странным образом его брезгливость улетучивалась, стоило ему оказаться на месте преступления.

— Ты понимаешь, что они все похожи? Как из одного инкубатора! — К концу фразы Петровский ушел в фальцет.

Похожими следователю казались тела двух мужчин и женщины возрастом от 18 до 45. Объединяла их разве что принадлежность к расе «бледнолицых» и гражданство, что было не странно.

Василий Петровский вышел из реанимации. Чтобы ему это удалось, младшему следователю Дарье Рыжиковой пришлось пятиться до развилки в коридоре и уже там вжиматься в стену, чтобы все сто с лишним килограммов живого веса Петровского величественно проплыли мимо.

Хлюпик студент, менеджер с явными признаками ежедневного спортзала и учительница… немодельных данных.

Даша помнила досье на каждого… кажется, у менеджера и учительницы были кредитки одного банка с совершенно разным балансом. Жили в разных районах, ели и пили разное, как-то зарабатывали и в один день впали в кому. Без намека на адекватный анамнез.

Она точно знала только одно место, где они пересеклись. В этой палате.


Кажется, Петровский напевал. Что-то безнадежно мимо нот. Больница осталась позади, и, вероятно, это радовало следователя.

— Василий Николаевич, чем они похожи? — Даша догнала Петровского, так и не найдя у коматозников ничего общего. — Их всех отравили, наверное?

— Отравили? — Разворот объемного тела Петровского вызвал небольшой порыв ветра. — Даша, судя по анализам, они все абсолютно чисты. — Василий сощурил глаза, будто увидел что-то в направлении реанимации, и добавил: — Совершенно здоровые коматозники. Трое в один день. Это странно. Но гораздо интереснее, причем это интереснее всегда, — деньги. Каждый из этих троих жил значительно лучше и богаче, чем мог бы.

— Богатый студент?

— Ага. У него одни кроссовки стоят больше твоей зарплаты. А учительница… Она могла бы финансировать школу сезонными распродажами своих платьев.


Василий Петрович раскрывался с неожиданной стороны. Дарья невольно скользнула взглядом по своему отражению в стекле больничных дверей — а стоимость ее гардероба он уже тоже вычислил?

Глава первая

Чтоб вы провалились

Костя Марков любил сетевые кафешки. Кофе в них становился все хуже, еда дошла до стадии — боже упаси еда, а официанты уходили куда-то вдаль — за пределы видимости клиента, — и все это недешево. Ему нравились здешние пустота и глубокие кресла. Без кофе, что ж — пусть без него. Если так никто и не подойдет — удача. Можно будет сэкономить.

Матерчатый рюкзак показался странно потяжелевшим. Константин выгрузил содержимое на столик. Старенький ноут, конспекты, учебник и здоровенный блокнот в черной шершавой обложке. К обложке прицеплена ручка с клипсой на колпачке. Клипса — странная: длиной с ручку, вероятно, чтобы точно не слететь. На ощупь не поймешь, металл или пластмасса. Снял колпачок с трудом. Вероятно, предполагалось, что писать этим инструментом будут редко и что-то важное. И это была не ручка. Карандаш не карандаш… Стило́? Толстый черный стержень сам ложился в руку — не скользил, приятно тяжелый… почему-то Костя вспомнил дирижерскую палочку. Этим карандашом хотелось писать, но хотелось и просто взмахнуть, будто это могло что-то изменить.

Константин открыл блокнот. Попытался поставить подпись.

— Это же не ваша книга, зачем пачкать?

Высокий сиплый голос прилагался к девушке, удивительно непривлекательной. Стройная, тонкая, бледная; все в ней — от покатого плеча до тонкой щиколотки — должно было сексить. Не работало. Наверное, глаза. Маленькие, светло-голубые, под широкими бровями. Смотрели чуть в сторону, будто справа от Кости сидел кто-то еще. И она пыталась смотреть сразу на обоих.

Карандаш коснулся бумаги и прорисовал подпись. Кажется, еще никогда две буквы — «К» и «М» — не смотрелись так. Константин Марков давно тренировал подпись, и вот результат. Карандаш или блокнот? Точно не Костя был виноват в этом графическом идеале.

— Не удержался, — девушка ляпнулась напротив, даже не пытаясь поправить не слегка задравшуюся юбку. — Подари книгу. Я тебе кофе оплачу. И вообще… Я бы и сама поела еще.

— Это блокнот. — Константин пытался пролистать плотные молочно-белые страницы. Не получалось. Странным образом они не заканчивались.

— Ты так можешь до Нового года листать. Почему я тебе не нравлюсь? Лицо?

— Да. Что-то не то с глазами… — Костя наконец оторвался от блокнота: — И с бровями.

— Никогда все не просчитать. Но ноги-то хороши?

— Ноги хороши. — Константин Марков сообразил, что впервые он смотрит на девичьи ноги по просьбе самой девы. — А не холодно босиком?

— Туфли. Сандалии, балетки, шлепанцы. — Девушка произносила каждое слово, словно пробуя на вкус: подойдет не подойдет…

— Ботинки, сапоги, — продолжил Костя. Кивнул на дверь: — Там лужи. И грязь.

— А книгу не отдашь? Я могу купить. Дорого. Хотя не хочу. — Девушка вывернула ногу и внимательно изучала ступню. — Меня зовут… допустим, Лиза. Подходит?

Ей не подошло бы любое из имен. Блокнот, который она упорно называла книгой, отдавать не хотелось. Так не хочется прикоснуться к личинке. Почувствовать даже на мгновение.

— Лиза? Не подходит. — Костя очень хотел уйти, было бы кафе чуть полнее и шумнее, но вот так — один на один — встать и просто уйти было никак.

— Лады. — Лиза поднялась плавным движением выдвигающейся телескопической трубы, нагнулась над Костей, будто с этого ракурса можно было увидеть что-то большее. — Это даже хорошо. Не люблю покупать. — На миг ее маленькие глаза слились в один огромный, уже не бесцветный — теплый карий — не оторваться: — Коостяяя, — протянула она низким бархатным, почти баритоном, — увидимся, зайка…


Костя моргнул — еще раз. Что-то мешало, будто рой мошек попал в глаз. Протер глаза — он сидел один, никаких босоногих девиц. Правда, и блокнот никуда не делся. И самая красивая подпись в жизни Константина Маркова — тоже ему не привиделась.

Остро захотелось домой. Что странно. Идти было недалеко. В двухкомнатной на Пестеля у Кости было единственное в своем роде место: место, где его не трогали, — кровать. Если только братья тоже уже спали. Не такая и большая семья — родители, бабушка и братья, — но ему просто не хватало лишнего квадратного метра и пары часов. Поэтому кафе. Поэтому большой рюкзак, в котором все важное с собой. Только гитара дома, на шкафу у окна, — остальное за плечами на широких лямках.

На самом деле все объяснялось просто. Психолог не нужен. Константин очень часто ломал кости. Не из-за неловкости или сглаза. Остеопороз. Любое падение, любая драка заканчивались больницей. У него выработалась особая походка — осторожная: сначала попробуй, потом шагай. В любой компании Костя каким-то чудом находил место на отшибе подальше от всех. Предпочитал пройтись вместо поездки в среднезаполненном троллейбусе. А еще он был категорически против насилия. И тут помог бы разряд по бегу на средние дистанции. Только убегать Костя тоже умел плохо.


Сейчас захотелось к своим — вопреки себе: в туго набитое пространство квартиры, в которой не было ни одного свободного угла. Зато всегда тепло, зато по скрипу паркета ты точно знаешь, кто и где сделал шаг.


Центр города бывает разный. Шумный, спешащий сразу во все стороны, или сонный, и случайное такси едет, засыпая на ходу. Такими, как сейчас, Костя эти улочки не помнил. И уж точно не вечером. Все ушли. Пусто, будто кто-то съел все живое, а потом еще раз прошелся и вылизал остатки. Хоть бы машина проехала. Желательно с синей полоской на боку.

Костя успел испугаться. Не пустоте, а вот этому предчувствию — сейчас оно, страшное, случится. Предчувствию, которое никогда не обманывало и всегда являлось слишком поздно. Константин ускорился — ну так, чтобы никто-никто не подумал, что он чего-то боится. Просто идет человек быстрым шагом. Торопится. Иногда оглядывается, так это не от страха — это просто знакомых надеется увидеть.

Кто-то, кого абсолютно точно не было на безлюдной улице, рванул его сзади за лямки рюкзака. Рюкзак был старенький, но нагрузку выдержал. А Костя нет. Тот, кто пытался сорвать с него рюкзак, сорвал Костю. Было бы нормально стукнуть ногой, попытаться избавиться от рюкзака и встретиться с противником лицом к лицу — да что угодно было бы нормальнее, чем Константин, барахтающийся, как котенок, схваченный за шкирку.