Аделаида так и светилась от счастья. Насколько подобное выражение применимо к статуе, разумеется. Ожившей статуе. Она была выше Лизы примерно на голову, лицом красивее как минимум в три раза и с такой ангельской статью, что девушке невольно становилось не по себе. От Аделаиды буквально исходили волны восторга, доброжелательности и одухотворенности.

Единственное — что-то в ее облике изменилось. Лиза застыла на месте.

— Честно говоря, я думала, что умру тут со скуки, — призналась Аделаида, и Лиза узнала в ее голосе собственные интонации.

Когда она повернулась к Лизе спиной, девушка уставилась на два неровных скола у статуи на лопатках — Аделаида обломала себе крылья. Только тогда Лиза заметила, что комната, в которой она находилась, была больше похожа на мастерскую резчика по камню, нежели на скромную комнату в общаге.

Куски мрамора были разбросаны повсюду, но Аделаида обращала на них внимание ровно столько, сколько бы Лиза на выдернутые расческой волосы.

Заметив изумленный взгляд подруги, Аделаида фыркнула:

— Ну не всю же жизнь я буду сидеть запертой в четырех стенах! Только представь, что будет, если я выйду в мир с крыльями за спиной.

То есть что она каменная с ноготков на ногах до самой макушки, ее не беспокоило? Только крылья? Серьезно?

— О-о-о, а кого это ты с собой привела? — Лиза почувствовала, как Аделаида напряглась, словно кошка, ожидающая нападения сильного хищника. Отвратительное ощущение, но Лиза как будто напряглась вместе с ней.

Они стояли в молчании достаточно долго. Достаточно, чтобы заметить, что настороженность Аделаиды по отношению к Филиппу меняется заинтересованностью. Достаточно, чтобы почувствовать себя третьей лишней.

— Ты, должно быть, Филипп? — Статуя первая прервала ужасающую тишину. — Лиза про тебя рассказывала.

Дежурная фраза — дань вежливости — показалась Лизе наглой ложью.

— Аделаида, — сказал брат, и статуя прикрыла глаза, как будто ее только что благословили.

А затем к Лизе как будто подобрался злой великан и стукнул девушку по голове. Это случилось, когда Филипп повернулся к ней, как будто только что вспомнив о ее существовании:

— Лиза, оставь нас одних ненадолго.

— Что?

— Ты меня слышала.

— Но это бессмысленно! Я ведь… мы ведь пришли вместе! Я ведь тебе ее показала! — Лиза отдавала себе отчет, что ведет себя как расстроенный ребенок, которого выгоняют из комнаты из-за взрослого разговора.

Филипп бросил на нее совершенно незнакомый взгляд. Так он на нее не смотрел даже в далеком детстве, когда грозился сдать в детский дом.

Лиза повиновалась, съежившись, утопила голову в плечах. И вышла в пахнущий ремонтом коридор.

Минуты тянулись как на экзамене в ожидании результатов за тест. Сперва, гонимая чувством несправедливости и великой обиды, Лиза хотела подслушать разговор брата и статуи. Но стены оказались толстыми, не в пример большинству современных новостроек. Так что единственное, что ей оставалось, — отмерять расстояние от лифта до дальней стены.

Когда Филипп позвал сестру обратно в номер, Аделаида посмотрела на Лизу, как кошка на открытую банку с консервами.

— Мы с твоим братом сошлись на мнении, — пропела Аделаида, — что ты должна нести ответственность за того, кого оживила.

Лиза вопросительно изогнула бровь.

— Я о крови, которой ты меня питаешь. Раз уж Филипп узнал о нашей с тобой связи, мне стоило спросить у него разрешения. И он позволил тебе быть моим донором. Разве не замечательно? У меня есть право жить, и очень скоро мы станем сестрами!

Что за бред?!

Лиза резко обернулась к Филиппу, но тот лишь повел плечами:

— Я подожду тебя в машине.

И был таков. Лиза хотела тут же пуститься за ним следом, но Аделаида тихонько кашлянула. Этот звук привел девушку в чувство.

Разумеется, как она могла забыть? Ведь всего минуту назад ее ткнули в это носом, как собачонку.

Стянув с плеч рюкзак, Лиза с неохотой достала перочинный нож, который так и не отдала Рите Голубевой. Она провела ножом по коже — аккурат под первой раной.

Домой с Филиппом Лиза ехала в гробовом молчании.

Ночами Лизу стали посещать тревожные сны. Наутро их содержание она плохо помнила, к счастью. Но вот чувство необъяснимой тревоги посещало ее все чаще.

Поэтому синяки у нее под глазами становились заметнее. Рукава рубашек с кофтами — длиннее. Несмотря на то что в Питер заскочили жаркие деньки, Лиза не могла позволить, чтобы кто-нибудь увидел ее порезы. А их становилось все больше.

Каждый раз Лиза задавалась вопросом, почему она режет себя именно таким образом? Стройным рядком, будто засечки на стене, подсчет дней. Не теребит старые порезы, не высекает их на менее заметных местах. Той же логике она наверняка следует, когда изо дня в день приходит в Общагу навещать Аделаиду. А логикой этой зовется чужая — каменная — воля.

— Спасибо!

Лиза удивленно моргнула и вскинула голову. Из глубокой задумчивости ее вывел певучий голос статуи.

Она стояла посреди комнаты в платье насыщенного синего цвета. Поскольку наряд был с Лизиного плеча, платье новой обладательнице оказалось слегка коротковато. Но та, кажется, была только рада посветить длинными молочно-белыми ногами, с каждым днем приобретающими всю большую гибкость.

— Пользуйся, — сказала Лиза без особого энтузиазма. Ей захотелось бросить нечто колкое, мол, все равно она эту тряпку не носит, хоть так пригодится. Но нет — это было ее любимое платье.

Комната, которая раньше выглядела ничуть не лучше побеленного холла, стала приобретать очертания и индивидуальность. Находиться в ней было одновременно приятно и омерзительно.

На самом деле все Лизе здесь импонировало, начиная от светло-бирюзовых стен и заканчивая пузатыми кружками из «Старбакса». Аделаида деликатно заимствовала (воровала) ее вкусы. Здесь еще не висели постеры любимых сериалов и не валялись корешками вверх коллекционные издания графических романов. Быть может, эту часть Лизиной личности она забирать и не собиралась, так как считала наименее ценной? Что ж, тогда Аделаиде не много останется: жизнь гика полностью ему не принадлежит, а кочует от фандома к фандому.

Но должно ли это волновать Аделаиду? У нее ведь теперь был Филипп.

И осознание именно этой беды Лизу и уничтожало.

Она поняла, что крах пришел несколько дней назад. Тогда она впервые застала Филиппа здесь, у Аделаиды. Застала — звучит так, словно она застукала их за непотребством или в постели.

Красивая спина Аделаиды была обнажена, а Филипп со знанием дела отшлифовывал безобразные неровные выступы — остатки отломанных крыльев. И вроде бы — что в этом такого? Но Лиза ощущала, как будто присутствовала при каком-то откровении.

— Ну что ты куксишься, как шестилетка? — С неприсущей каменному изваянию плавностью Аделаида присела рядом с Лизой, закинула ногу на ногу. Так, что даже Лиза не смогла удержаться от взгляда на слегка приподнявшуюся юбку. — Неужели ты ревнуешь, что в вашей с братом жизни появился кто-то третий?

— Ревную, — честно призналась Лиза. — Но не в этом дело.

То, что она произнесла, стало открытием для самой Лизы. А вот Аделаида, кажется, не повела и бровью. В ее белесых глазах плескался восторг и предвкушение. «Ну же, скажи это вслух, дурочка, облеки свои страхи в реальность» — говорил этот взгляд. Лиза тряхнула головой и поднялась. Достала нож и сделала порез, новый — возле локтя.

— Филипп заедет ко мне после работы, — крикнула Аделаида ей вслед. — Думаю, ты можешь не ждать его сегодня к ужину.

Мраморная стерва была права. Филипп не приехал даже к самому позднему времени, к которому он возвращался с работы.

Лиза минут пятнадцать сидела с набранным, но не отправленным сообщением: «Ты где? Ждать к ужину?»

Какой она покажется — наивной или упрямой? Ведь ясно же, где он. И ясно, что к ужину ждать не стоит. Она откинула в сторону телефон, так и не нажав на «отправить».

Лиза разжарила пельмени, отпивая колу из горла двухлитровой бутылки. Есть ли смысл соблюдать приличия — все равно никто ничего не скажет.

Пережевывая подгоревшее тесто, Лиза долго выбирала сериал. Затем взялась за джойстик, вошла в игровой магазин и принялась искать, на что можно потратить деньги. Не удовлетворившись, она покосилась на стопку купленных и не прочитанных книг, но и эти «сокровища» ее не впечатлили.

В конце концов Лиза заварила чай и, укутавшись в плед, уткнулась носом в диван. Да так и уснула.

Сон ей снился нехороший, если это был вообще сон. Лиза проваливалась в тревожные воспоминания.

Ей пять, и она лежала на этом же самом диване. Только сейчас она ждала возвращения Филиппа настолько сильно, насколько раньше его боялась.

Прошел примерно месяц с похорон.

Лиза перестала сбегать под крыло статуи с соседнего надгробья.

Она не нужна была брату — за шестнадцать лет он привык быть единственным ребенком в семье. Его эгоизм, надменность и пренебрежительное отношение к младшей сестре кое-как держались на поводке родителями. Но после их смерти поводок порвался, и то, что делало их семьей, рухнуло как карточный домик. Сбыть ее с рук? О, Лиза до сих пор не сомневалась, что он мог это сделать! И сделал бы. Если бы… если бы не…