Он коснулся двух иконок, и те вспыхнули ярче. Появились надписи с названиями кораблей. Первая иконка была подписана как «Фотеп», а вторая — «Сумерки». Флагманы XV и VIII легионов Астартес.

— Объединение сил на Зоа привело к тому, что на поле битвы плечом к плечу сражались не просто два легиона. Там были два примарха.

Пердита протянула планшет хозяину, и тот неохотно забрал устройство. Обоим было явно некомфортно держать его в руках.

— Итак, Зоа действительно существует, — произнесла она. — Но насколько правдивы сведения в отчете?

— Вот в том-то и вопрос! — Улатал поднял палец вверх, будто школьный учитель на уроке.

Он не понимал, что означает выражение лица Пердиты. Странно, ведь они так долго служили вместе.

— Что? Почему ты так на меня смотришь?

— Вы сами попросились на эту работу, господин? Или вас не спрашивали?

— Я не хотел уходить со службы даже на срок восстановления. Думаю, руководство согласилось потому, что, будь у меня слишком много свободного времени, рано или поздно я засунул бы дуло пистолета себе в рот и нажал на спуск. Но если тебя интересует, просился ли я конкретно на сортировку архивных записей, то ответ «нет». Я просто хотел делать хоть что-нибудь.

Он обвел рукой каюту со всем ее сомнительным великолепием.

— Меня искренне удивляет, что иные высокопоставленные офицеры проводят за такой работой всю жизнь.

— Но она очень важна. — Пердита нахмурилась. — Архивы жизненно необходимы Великому крестовому походу. Всему человечеству! Эти записи о том, как мы покоряли звезды, будут читать грядущие поколения!

«До чего же пафосно! — Внутренний голос Улатала звучал лукаво и насмешливо. — Какие напыщенные фразы».

— Это скучно, Дита. — Он издал звук, отдаленно напоминающий смех. — По крайней мере, было скучно, пока я не получил отчет, где утверждается, что два примарха друг друга терпеть не могут. Ни в одной другой записи ничего подобного не встречалось.

— Господин, я вас не понимаю. Вы ругаете свою работу, но тут же погружаетесь в нее с головой. И энергия у вас бьет через край.

— Я смотрю, ты старательно избегаешь слова «одержимость».

— Заметьте, не я это сказала. — Пердита сочувственно улыбнулась. — Что вы собираетесь делать?

Улатал вздохнул, громко хлюпнув аспиратором:

— Я не знаю. Не могу найти ничего похожего. И как можно принимать на веру болтовню легионера Тысячи Сынов? Мне бы отправиться на флагман и поговорить с архивистами «Сумерек», но и тогда нет никакой гарантии; что удастся докопаться до истины.

— Подозреваете, что за отчетом скрывается что-то большее?

«Вот что ей ответить?»

— Подозреваю, что на Зоа произошел инцидент с участием двух примархов. И они не хотят, чтобы простые люди об этом знали. Этот легионер нарушил указание и опубликовал отчет из… я не знаю. Гордыни? Чувства собственного превосходства? Будто хотел кому-то что-то доказать.

Хорошо, что Дита пришла. Сейчас Улатал разговаривал, скорее, сам с собой, но присутствие старой подруги позволяло четче сформулировать проблему и взглянуть на нее с разных сторон.

Пердита все прекрасно понимала. Она знала, что помогает бывшему командиру выстроить ход мыслей.

— Господин?

— У меня достаточно полномочий для проведения расследования, но…

Фраза повисла в воздухе. Вопреки надеждам Улатала, Пердита не стала его уговаривать.

— Что «но»? — спросила она. Эта женщина не знала жалости.

— Мне это нужно. Таков мой долг. — Когда слова прозвучали, все было решено. — Моя обязанность. Я рассчитывал, что ты меня отговоришь. Может, даже предположишь, что файл затерялся или испортился при передаче.

Пердита подтянула волосы, и так уже собранные в идеально тугой конский хвост. Взгляд Улатала снова зацепился за сверкнувшие знаки различия.

— А вы бы меня послушали? — Она смотрела ему в глаза. — Только честно, господин.

Он промолчал. Тишина стала лучшим ответом.

Подруга Улатала наверняка заметила его лихорадочное желание довести дело до конца, ведь она не слепа. Такое случалось и раньше. В определенный момент каждый воин сталкивается с подобным чувством. С бесконечной, неутолимой жаждой достичь чего-то. несмотря на то что придется идти сквозь пламя и потом подниматься из пепла. Выдержав паузу, Пердита решила рискнуть:

— Летописцы все-таки раздобыли пикт-записи сражений на Юуворе.

В горле Улатала что-то дернулось. Он попытался сглотнуть и не смог. Как ему хотелось сохранить бесстрастное выражение на своем поросшем щетиной лице!

— Откуда?

— Ну а как обычно все узнают военные секреты, господин? Кто-то их слил. — Она вздохнула и продолжила: — Вас считают героем. Пишут стихи и картины… Новости дошли и до других флотов.

Улатал захрипел, сопротивляясь работе аспиратора. Ему хотелось, чтобы единственное легкое сжалось в судорожном спазме, замерло в израненной груди. Лишь бы Дита не заметила гримасы ужаса, лишь бы избавиться от леденящего холода, ползущего вверх по хребту.

— Идиоты… — процедил он.

— Господин, нет. Нет. Вы ведь и правда герой. Тот бой…

Пердита говорила что-то еще, но Улатал не слушал, только бездумно смотрел на нее. У него кишки скручивались при мысли, что все эти расфуфыренные хроникеры, поэты и художники смотрят на него, на его последнее задание, на бой и на то, как все закончилось. Кровь, удушливый дым. визг двигателей… кровь… пылающий металл… кровь… столько крови…

Улатал открыл глаза, хотя и не помнил, как опустил веки, и проковылял к стулу. Он мысленно обругал себя за невольный вздох облегчения, когда смог наконец убрать вес тела с бедра, нывшего от усталости. Пердита вежливо притворилась, что ничего не заметила.

— Тебе идет, — нарушил тишину Улатал.

— Господин?

— Мои лычки. Недурно смотрятся. Мы оба знали, что рано или поздно это произойдет. Хорошо хоть после повышения тебя не перевели в другую эскадрилью.

— А сейчас вы скажете, что я — лучший пилот, которого вы знали, и что вы мной очень гордитесь? улыбнулась Пердита.

— Трон, нет, конечно. Я был лучшим. Но ты тоже неплоха. Для номера два.

— Когда вы вернетесь…

Бывший командир прервал ее, подняв руку:

— Не надо этого гроксового дерьма! Мои полеты закончились, если, конечно, кому-нибудь не придет в голову установить в кабину кресло, избавляющее от дезориентации при раздробленном черепе, и дренажную систему, которая компенсировала бы тот факт, что я теперь даже гажу кровью. Трон, половина моих внутренностей едва работающие синтетические клон-копии. Если бы медике заменили все поврежденные органы, я стал бы сервитором. — Он подтвердил свои слова улыбкой, продемонстрировав два ряда металлических зубов.

— Может, вам дадут корабль. Какой-нибудь фрегат.

Улатал почувствовал, как привычное раздражение сменяется неподдельным ужасом.

— Я же пилот космического истребителя. Мне не нужны эти проклятые корабли, которые просто висят в пустоте, отклячив задницу! — Он замолк, поняв, что похож на капризного ребенка. — Хотя… Может, взять линкор? Какую-нибудь «Глориану» побольше. Вдруг мне понравится? Пердита рассмеялась. Этот смех, лишенный сочувствия и жалости, звучал музыкой для бывшего командира эскадрильи.

— А у вас губа не дура, господин! ухмыльнулась она. — Так когда вылетаете?

Улатала, пристегнутого к креслу в пассажирском отсеке, мотало из стороны в сторону. Он изо всех сил старался не издавать никаких звуков, когда корабль вздрагивал. Сразу, как включились двигатели и челнок оторвался от палубы, все раны напомнили о себе, будто желая наказать за принятое решение. Грузовой транспорт, конечно же, не выполнял головокружительных маневров, к которым Улатал привык а жизнь, проведенную в кабине «Фурии», но комфортным путешествие все равно назвать не получалось. Корабль, казалось, с трудом продирался сквозь варп и до сих пор не развалился исключительно по воле случая, а вовсе не из-за мастерства пилота или крепости корпуса.

Очень немногие направлялись туда, куда он хотел попасть. Улаталу пришлось проявить смекалку. Сначала он провел три недели на корабле снабжения, затем пересел на паломническое судно и месяц рассекал варп в компании пилигримов… Наконец, в равной степени благодаря удаче и тщательно проработанному плану, путешествие Улатала близилось к завершению.

Ни один из кораблей не пришелся по нраву его изувеченному телу, но этот, последний, был хуже всех. При очередном сильном толчке сквозь стиснутые зубы вырвался болезненный стон. Некоторые пассажиры опасливо покосились в сторону беспокойного попутчика. Улатал облизнул губы и сглотнул. Во рту появился едкий привкус желудочного сока. Он был слишком раздражен, чтобы испытывать неловкость.

При каждом вдохе в ноздри бил запах пота. Каждое движение привлекало чье-нибудь внимание. Улатал не имел ничего против косых взглядов — их удавалось игнорировать безо всякого труда. А вот жалость в глазах спутников впивалась в душу, как острый нож. Покалеченный воин всегда вызывает у гражданских смешанные чувства: страх и жалость.

В любом случае все, что он мог, — постараться не сблевать — прямо на этих людей. Марширующим на параде они его же точно не увидят.