— Дверь была оклеена обоями, — сказала Люси. — Она задвинула ее платяным шкафом.

— Может, они всегда так делали, — предположил Джо.

— Ты украл ключ сегодня или вчера. Как же ты попал туда раньше?

— Через крышу. Вылез из окна на лестнице и влез через люк в крыше. Домик-то всегда был с секретами.

Джо мог упасть, подумала Люси. Пошел один, придумал, как пробраться в тайную комнату. Нашел детей. Худел, старился и молчал.

— …выломал доску сзади шкафа, — говорил Джо. — А потом попал в комнату. Вовсе не сложно. Я просто хотел найти коробку с игрушками.

— Соломон Штейн догадался, где они, — поняла Люси. — Он пытался их спасти. Хотел залезть к ним.

Тут Люси наконец заплакала; почувствовала, как по холодным щекам текут горячие слезы.

— Извини, — шепнула она. — Не могу не думать о…

Ледяной холод. Тьма. Они вели себя очень хорошо, сидели тихо, но в конце концов стали звать, стучать, скрестись, как мыши, которые вгрызаются в дом, пустой дом…

— Там очень плохо? — спросила Люси. — Могу я?..

Что она имела в виду? Сумеет ли она протиснуться в пролом? Сможет ли перенести то, что увидит? Она вспомнила о видении или предвидении Джо, который сидел за столом с мертвым взглядом. В итоге она открыла шкаф и посмотрела в щель. Тела двух старших детей, Розы и Бенни, он покрыл еловыми ветками, охапка поменьше схоронила останки малыша на истлевшей подушке. Все еще тяжелым был воздух. Комнатка была не больше буфета; свет проникал через уголок большого люка на крыше. Заглянув в комнату, можно было почувствовать, что им пришлось вынести…

— Она знала, что их мать никогда не вернется, — сказал Джо. — Бросила их и уехала заботиться о папе, никому не сказав ни слова.

— Не совсем так, — качнула головой Люси. — Наверное, все же сказала.

Она повернулась посмотреть на портняжный манекен, на который Джо накинул серый армейский китель.

— Я думаю, что она сказала дяде Маркусу.

Люси припомнила слова Гаральда. Маркус Кранц был славным малым, он покончил жизнь самоубийством вскоре после возвращения с русского фронта.

Потом Джо спросил:

— Что будет? Что они сделают?

Люси покачала головой. Она потеряла способность предсказывать действия взрослых. Отождествить себя она могла лишь с Джо и с мертвыми детьми.

Так они и сидели со свечой, ожидая, когда заскрипят ступеньки на чердачной лестнице.

Пер. М. Савиной-Баблоян

СТИВЕН ГАЛЛАГЕР

Зов

...

Стивен Галлагер родился в Солфорде, графство Ланкашир, в настоящее время живет в Блэкберне. Литературная карьера Галлагера началась в 1980 году, когда он написал сценарии для двух серий популярного телесериала канала ВВС «Доктор Кто» («Doctor Who»). Рассказы этого автора публиковались в журналах «The Magazine of Fantasy & Science Fiction», «Azimov's», «Fantasy Tales», антологиях «Потрошитель!» («Ripper!»), «Тени. Выпуск 9» («Shadows 9»), «Ночные видения. Выпуск 8» («Night Visions 8») и «Зимние холода» («Winter Chills»).

Среди ранних работ Галлагера — новеллизация фильма «Сатурн 3» («Saturn 3»), а также принадлежащих его перу эпизодов сериала «Доктор Кто». На основе романа «Химера» («Chimera») был создан четырехсерийный телефильм. Помимо этого следует отметить романы Галлагера «Преследователь» («Follower»), «Долина огней» («Valley of Lights»), «Октябрь» («Oktober»), «Вниз по реке» («Down River») и «Дождь» («Rain»).

Сюжет рассказа «Зов» можно назвать классическим для жанра хоррор: группа путешественников застигнута снежной бурей, и нечто одновременно прекрасное и смертоносное заманивает людей в ночь… Стивен Галлагер мастерски нагнетает напряжение, рисуя картины суровой непогоды.

Отрывок из стенограммы заседания суда, процесс «Корона против Робсона», 24 сентября 1987 года.

Адвокат: Вы заманили ее в безлюдное место под предлогом того, что собираетесь с ней сбежать. Робсон: Я ей ничего не обещал. Адвокат: Затем вы избили ее до потери сознания и оставили умирать.

Робсон: Потише, шеф! Я шлепнул ее один раз, чтобы успокоить, и все.

Адвокат: Вы хотите сказать, что не имеете отношения к убийству?

Робсон: Когда мы расстались, она была жива и здорова.

Адвокат: И как вы предполагаете, когда она умерла?

Робсон: Не раньше утра.

Адвокат: А точнее?

Робсон: Я бы сказал, примерно тогда, когда туда залили бетон.

— У нас есть тепло, у нас есть свет, у нас есть крыша над головой, — сказал Мик. — Эти парни даже оставили нам несколько грязных книжонок. У нас есть все, чтобы переждать плохую погоду, так почему бы просто не посидеть тихо, пока все не кончится?

Именно в этот момент лампочки замигали и погасли, и «тлеющие угли» в электрическом камине с двумя поленьями окончательно «догорели». Сами поленья остывали медленно, и мы трое в каком-то беспросветном отчаянии наблюдали, как они темнеют. Ледяной ветер бил в стены небольшого придорожного домика, и я чувствовал себя примерно так же уверенно, как мышь, сидящая в обувной коробке на пути бегущего стада бизонов. Я уже замерз. И положение наше стремительно ухудшалось.

Майк щелкнул зажигалкой, на стенах и потолке заплясали гигантские тени.

— Должно быть, ветром оборвало провода, — заметил он.

Другой человек, которого звали Дэвид, — фамилию его я забыл, — спросил:

— Может, мы попробуем починить их?

— Только не я, приятель. Я хочу жить.

— И что нам теперь делать? Жечь мебель?

— Чайник электрический, а водопроводные трубы замерзли, — живо возразил Дэвид.

Мик окинул его тяжелым взглядом.

— Тогда можешь пойти прогуляться, — сказал он. — Хочешь?

Остатки свечей, укрепленные на небольших оловянных блюдцах, были из тех, что горят медленно и тускло. Газовая плита работала от баллона, стоявшего под столом; шланг был перекручен, и газ пошел не сразу. Свечи горели желтым пламенем, газ — голубым, и при таком освещении наши лица выглядели бледными и испуганными.

Мик, Дэвид и я. Три истории о снежной буре, три аварии и три покинутые машины, три жизненных пути, которые в обычной обстановке, скорее всего, никогда бы не пересеклись, три человека, оказавшиеся запертыми в жалкой хижине у заметенного снегом шоссе.

— Ну что, пойду попытаю счастья, — сказал Мик, взял кастрюлю и вышел за дверь, чтобы набрать снега.

Человек по имени Дэвид в очередной раз подошел к неработающему телефону и поднял трубку.

Я нашел это место последним и, войдя, сразу понял, что эти двое — не попутчики. Они были слишком разными, чтобы путешествовать вместе. Мик весил, наверное, восемнадцать стоунов [Около 114 кг.] и казался — ну просто невозможно выразиться иначе — неряхой, хотя был пострижен и прилично одет. Он походил на одного из тех торговцев, что стоят со своими тележками около футбольных стадионов, продавая гамбургеры и хот-доги, выглядящие так, словно их размягчали в моче. Дэвид (он сказал мне свою фамилию, но она вылетела у меня из головы) скорее принадлежал к людям, разъезжающим на машине фирмы, в которой на вешалке болтается запасная рубашка; он сообщил, что «занимается продажами», и я решил, что он — коммивояжер. Он был примерно моего возраста, тонкие светло-рыжие волосы создавали впечатление, что у него нет ресниц. Насколько я понял, Мик направлялся к большой заправке, расположенной в двух милях дальше по дороге, но шоссе закрыли, и он вынужден был оставить свой фургон, груженный резиновыми шлангами, и отправиться пешком назад, к единственному огоньку, виденному им на протяжении последних нескольких миль. Добравшись до хижины, он застал здесь Дэвида, скрючившегося перед электрокамином в наброшенной на плечи спецовке. Я присоединился к ним примерно через полчаса, и с того момента здесь больше никто не появлялся; погода ухудшалась с каждой минутой, вряд ли кто-то еще сможет добраться сюда, подумал я. Должно быть, дорога уже несколько часов была закрыта.

— Ничего себе дела! — выдохнул Мик, ввалившись в дверь.

Он провел снаружи три или четыре минуты. Я думал, что он сделает пару шагов, наберет снега и вернется, поэтому спросил:

— Что так долго?

Он подошел к плите, растопырив руки, словно раздавал благословения, и краска понемногу начала возвращаться на его лицо. Из него получился бы неплохой деревенский патер.

— Я спускался взглянуть на дорогу, — объяснил он, — хотел взглянуть, вдруг там проехала снегоуборочная машина.

— Видел что-нибудь?

— Мне еще повезло, что я смог вернуться обратно. Я прошел всего ярдов двадцать, метет так сильно, что я чуть не ослеп, ничего не видно. Там никакого движения. Похоже, мы застряли надолго.

— Прекрасно, — мрачно сказал Дэвид.

— Сначала высунь свой нос наружу, а потом критикуй, — предложил Мик. — Там стало еще хуже — как будто с неба сыплются бритвы, и я тебе еще кое-что скажу. Когда ветер свистит в проводах, кажется, что тебя зовут какие-то голоса. Послушаешь некоторое время и, Богом клянусь, услышишь собственное имя. Знаешь, что я думаю?

— Что? — спросил я.

— Это все те мертвецы, которых они соскребали с асфальта. Они там, снаружи, холодные и одинокие. — С этими словами он подмигнул мне — подозреваю, потому, что стоял спиной к Дэвиду, и тот не видел его лица.

— Ради бога, — угрюмо пробормотал Дэвид, затем отошел в дальний конец хижины и начал рыться в шкафах в поисках кружек и чая.

Мик радостно ухмылялся, но я не совсем понимал, чему именно. Понизив голос, чтобы Дэвид меня не услышал — он наполовину скрылся в одном из шкафов, — я спросил:

— О чем это ты?

— А ты не видел доски с вырезками? — ответил Мик и указал на стену у меня за спиной. — Посмотри. Мы нашли настоящий маленький Дом радости, [«Happy House» — песня британской рок-группы «Siouxsie And The Banshees», выпущенная в 1980 году.] чтобы нас здесь занесло снегом. Десмонд все это читал, когда я появился.

— Я Дэвид, — поправил его приглушенный голос откуда-то из недр буфета.

— Конечно, — невозмутимо произнес Мик.

Я взял свечу и поднес ее к стене; пространство между какими-то шкафчиками было оклеено старыми газетными вырезками. Здесь было несколько пожелтевших девчонок с третьей страницы, [На третьей странице британского таблоида «The Sun» публикуются фотографии обнаженных моделей.] но остальные представляли собой колонки новостей. Кое-где были фотографии — фотографии изуродованных обломков. До меня не сразу дошло, что все это были снимки автокатастроф на трассе и что произошли они на том участке дороги, который лежал под трехфутовым слоем снега неподалеку от нашей хижины.

— Должно быть, здесь эти парни ждут вызова, ждут, когда произойдет что-нибудь неприятное, — произнес Мик у меня за спиной. Он подошел и принялся рассматривать подборку вырезок из-за моего плеча. — Ничего себе, навидались они всякого, а? Лучше они, чем я.

«Аминь», — подумал я. И обнаружил, что рассматриваю детали фотографий в тусклом свете мигающей свечи с каким-то отстраненным любопытством, которое всегда охватывало меня при виде чужого несчастья. Гибель целых семей. Девочка-подросток, которой отрезало голову. Водители грузовиков, раздавленные в кабинах, похожих на сплющенные банки из-под кока-колы. Надоевшая любовница — на этой заметке я задержался дольше, — надоевшая любовница, втиснутая, словно Джимми Хоффа, [Джимми Хоффа (1913—1975) — американский профсоюзный лидер, исчезнувший при загадочных обстоятельствах. Согласно одной из версий СМИ, он был похоронен на поле стадиона «Giants Stadium» в Нью-Джерси.] в проволочную клетку опоры моста, готовую к тому, чтобы наутро туда залили бетон. «ЗАЖИВО ПОХОРОНЕННАЯ!» — гласил заголовок, но даже эта история бледнела перед катастрофой с участием экскурсии для стариков и фургона, полного потрохов.

Рассмотрев эту коллекцию, я решил, что мы забрели на базу бригады чистильщиков, работавших на ближайшем к хижине участке дороги и искренне гордившихся своей мрачной профессией. Я представил, как они шагают к своей «мастерской на колесах», насвистывают, натягивая куртки, и размышляют о том, как провести следующий отпуск. А потом, на месте, выходят из машины с мешками и лопатами и дежурными фразами разговаривают с родными какого-нибудь скупердяя, который решил не тратиться на каюту на пароме или номер в отеле и ехал со спущенной шиной всю ночь. Я мог только предполагать, куда подевалась бригада. Наверное, когда погода начала портиться, они переехали дальше по шоссе, на заправочную станцию, потому что вряд ли кто-то, имея выбор, согласился бы сидеть взаперти в этом сарае. Я подумал, что сейчас заправка, наверное, похожа на лагерь беженцев — там есть все необходимое, но она отрезана от остального мира. Я пожалел, что нахожусь здесь, а не там. Газовая конфорка горела на полную мощность, и все же изо рта у меня вылетали облачка пара.

Дэвид, возившийся у стола, спросил:

— Это все, что ты принес?

Я оторвался от любопытных заметок на стене и вслед за Миком подошел к плитке. Дэвид разглядывал алюминиевую кастрюлю. Только что она была набита снегом с верхом и походила на гигантскую трубочку мороженого, но теперь на дне плескался слой воды примерно дюйм толщиной.

Мик заметил:

— Когда снег тает, от него мало что остается, верно?

Затем воцарилась напряженная тишина — так в ресторане каждый из сотрапезников ждет, когда кто-то другой протянет руку к счету.

Наконец я произнес:

— Пойду принесу еще.

Не знаю, как описать ощущения, которые охватили меня, когда я вышел на улицу, — холодный воздух словно ударил меня в лицо, мне показалось, что я налетел на стену. Погода стала намного хуже, чем была несколько часов назад, когда я добирался сюда. Ветер мешал ориентироваться, он сыпал в глаза ледяную крошку и норовил повалить на землю, так что я едва мог дышать; но вскоре, к счастью, он стал немного потише, снег перестал валить, и я смог осмотреться, не боясь ослепнуть.

Видимость была плохая — от пятидесяти до ста ярдов, дальше все сливалось в серую мглу, как будто реальность больше не могла выдержать натиска бури. Я разглядел вереницу примерно из полудюжины желтых фонарей, тянувшуюся вдоль дороги; свет их был приглушен и рассеян сильным снегопадом. От шоссе остались только параллельные линии разделительных барьеров, похожие на черточки, проведенные карандашом по снегу, и это было все. Несколько легких пластиковых конусов, установленных ранее, чтобы перекрыть дорогу, снесло ветром в сторону, они валялись на снегу, словно не попавшие в цель ракеты, и больше ничто не нарушало однообразие снежного покрова.

Я не заметил того, о чем говорил Мик. Я не слышал никаких голосов — только где-то вдалеке от дороги, в темноте, ветер гудел в проводах. В этом звуке я не нашел ничего особенного.

У меня с собой была небольшая банка из-под печеных бобов, единственный чистый на вид сосуд, который я смог найти, и я, наклонившись, попытался набить ее снегом. Свежевыпавший снег был слишком пушистым, его уносило ветром, когда я пытался набрать его в банку, но затем я попробовал скатывать из него снежки, и дело пошло лучше. Меня уже трясло от холода. Я на миг выпрямился, чтобы вытереть нос тыльной стороной перчатки, и с ужасом понял, что не чувствую прикосновения к своему лицу.

Я ввалился в хижину, словно утопающий, которого вытащили из ледяного моря. Я пробыл на улице меньше минуты.

Дэвид, стоявший у телефона, поднял голову. Еще несколько часов назад я бы ни за что не поверил, что с радостью увижу эту хижину — освещенную свечами, относительно теплую, с выставленными на стол кружками дорожников, на каждой из которых чем-то вроде лака для ногтей было написано имя владельца. Я изо всех сил постарался сделать вид, что владею собой, и поставил снег на плиту, пока Мик закрывал за мной дверь.

— По-прежнему не работает? — спросил я у Дэвида, кивнув на телефон.

— Не то чтобы не работает, — ответил он, наверное, в сотый раз щелкая рычагом. — Скорее, похоже на незащищенную линию, на другом конце которой никого нет.

— Это как полевой телефон, — откликнулся Мик, стоявший у двери. — Если никто не подключился, значит, никого там нет. Как снаружи?

— Я по-прежнему согласен лучше побыть здесь, чем там, — сказал я.

Мик заварил чай в пакетиках и добавил каких-то синтетических сливок, из тех, что выглядят и пахнут, как масляная краска. Это был самый отвратительный чай, какой я когда-либо пробовал, но выпил я его жадно, словно нектар. Мы пододвинули свои стулья к плите, где чувствовалось какое-то тепло от горелки, и скоро у нас началась головная боль от угарного газа. Разговор неизбежно свернул на вырезки на стене.

— А вы взгляните на это с их точки зрения, — сказал Мик. — Это похоже на работу в морге. Первые несколько недель вам снятся кошмары, а потом привыкаете, и это становится просто работой, как все другие.

— А ты откуда знаешь? — спросил Дэвид.

— Мой зять работает санитаром, он всякого насмотрелся. То есть я хочу сказать, что обычные люди, вроде нас с вами, и половины не знают из того, что в мире творится.

Дэвид ничего не ответил, но я думаю, что к тому времени он начал в каждой фразе Мика находить какое-то оскорбление в свой адрес. Я решил, что раскусил его. Некоторые люди, оказавшись в стрессовой ситуации, ищут кого-то, чтобы выместить свои эмоции; они становятся злыми, ядовитыми, и если вы все же выкарабкиваетесь, то скорее несмотря на них, чем с их помощью. Я понял, о чем говорит Мик. Я представил себе эту бригаду, как они сидят здесь, терпеливо убивая время за чтением или игрой в карты и ожидая очередной мясорубки. Они похожи на всемогущего Господа. Мы идем по жизни, говоря себе, что с нами подобного никогда не произойдет, но они-то знают, что это случится, и это знание не является для них чем-то особенным.

Казалось, только благодаря Мику мы пока не теряли головы. Я не уверен, что в тот момент смог бы хоть в чем-то положиться на Дэвида. Он сидел с хмурым видом, уставившись в пол, неуклюжий в чужой куртке. Неужели он добрался от своей машины до этого домика в одном пиджаке, без пальто? Он же должен был понять, когда выезжал, что погода ухудшается; видимо, ему и в голову не приходило, что он будет вынужден покинуть натопленное здание или теплую машину. Некоторые люди слишком верят в незыблемость своего мира. Я не таков — да, я верю, что Господь сотворил что-то неизменным, но, например, дизайнерская одежда, туфли для гольфа или новая модель «вольво» вряд ли являются таковыми.

Когда мое путешествие неожиданным образом было прервано, я ехал в соседнее графство к своей девушке. Она работала в крупной сети супермаркетов, ей платили гроши и все время переводили из города в город, а я как раз зацепился на одном из тех мест, где начальство никак не может толком сказать, возьмут тебя на постоянную работу или нет. Мы могли встречаться только на уик-эндах, в ее однокомнатной квартире, прячась от хозяйки. Должно быть, я выехал одним из последних перед тем, как дорогу закрыли. Я вынужден был остановиться, ожидая, пока с въезда на автомагистраль не уберут сложившийся вдвое тягач с прицепом, и после этого мне удалось тронуться с места только при помощи двух полицейских — шины скользили по обледеневшему асфальту. Они посоветовали мне ехать на первой передаче и не налегать на мотор; я запомнил последние слова полисмена, сказанные перед тем, как я отправился дальше: «Не хотел бы я оказаться на твоем месте, приятель». Дальше стало еще хуже. Через полчаса езды на первой передаче, когда я тащился вдоль барьера, как слепой вдоль поручня, стрелка термометра съехала в красную зону, и в конце концов оба шланга лопнули. Я остановился, заклеил их и долил воды, но вскоре после этого двигатель заглох.