— Вот, — произнесла она отчетливо, будто обращаясь к идиоту или иностранцу. — Еда. Смотри. Вот так. Кушай.

Тот послушно заглотил протянутую ложку с пирогом и принялся жевать. Нэн вздохнула с облегчением: не хватало еще каждый раз его уговаривать. Вот и ложку вроде сам держит, значит, кормить, как ребенка, не придется.

Раздумывая, налить ли гостю молока, девушка поколебалась, и ей стало стыдно. Нет, скупой она не была — за Максиллами такой черты не водилось, и все их недостатки проистекали как раз из чрезмерной щедрости, — просто удои упали, корова телиться не хочет (у отца с животными вообще не ладится), а детям нужно молоко, не говоря уже о том, что сама Нэн для жарки предпочитает сливочное масло салу… И все-таки негоже перед гостем…

Парень поднес стакан к губам, явно более привычный пить, чем есть, сделал глоток и тут же, закашлявшись, стал отплевываться. От такой невежливости и перевода продукта Нэн пришла в ярость — и только теперь обратила внимание на руки гостя. Кисти крепкие, возможно, чуть длиннее обычных. На каждой — три пальца против большого. Посажены широковато, но никаких следов уродства или ампутации. Просто-напросто парень не десятипалый, а восьмипалый.

Нэн Максилл была добрая душа. Ни разу в жизни она не топила котят, даже мышеловок не ставила. Тут же забыв про свое раздражение, она воскликнула:

— Вот бедняга!

Его непременно следовало оставить, а значит, нужно во что бы то ни стало уговорить отца. В конце концов, правила приличия — вопреки обычаю Максиллов — требуют гостеприимства. А если парень уйдет, Нэн ведь годами будет мучиться от неудовлетворенного любопытства! Гость, в свою очередь, намерений уйти не выказывал, продолжая с интересом рассматривать все и всех вокруг. Его мычание не было ни монотонным, ни надоедливым, а скорее даже приятным. В нем не угадывалось ни одной знакомой мелодии, но Нэн решила попробовать его повторить. Оказалось на удивление непросто: ее голосовые связки для таких звуков были не приспособлены.

Парень, однако, живо заинтересовался и промычал еще что-то. Нэн промычала в ответ, гость замычал радостнее. Какое-то время на кухне Максиллов звучал необычный, неземной дуэт. Наконец Нэн показалось, будто от нее требуют больше, много больше, чем она может дать. В трелях гостя звучали такие едва различимые обертоны, что повторить их не представлялось возможным, и Нэн замолкла. Парень промычал нечто вопросительное и тоже затих.

Малколм Максилл вернулся домой не в духе. Всю зиму и еще месяц с небольшим летом он работал на зятя. Естественное недовольство столь унизительным положением усугублялось намеками скобянщика на «семейную благотворительность», мол, кому в округе Эвартс нужен бывший самогонщик? Максилл с нетерпением ждал того дня, когда продаст ферму (на ней не было никаких обременений, так как в бытность бутлегером Малколм, избегая ненужного внимания, с банками не связывался) и снова сможет работать на себя. Увы, с наступлением Депрессии даже хорошую ферму продать было непросто, а уж восемьдесят акров пустозема — тем более. Не ради выгоды, а скорее чтобы показать маловероятному покупателю потенциал хозяйства, Максилл держал корову, несколько свиней и курятник, каждую весну себе в убыток засаживал кукурузой порядка двадцати акров и нехотя возился с засохшим фруктовым садом, который можно было только пустить на дрова — да и то за вырубку пришлось бы отвалить больше, чем выручишь от продажи.

— Ну и что ты тут забыл? — угрюмо спросил Максилл у парня.

Тот замычал в ответ. Нэн с Джоузи в один голос принялись объяснять, а Джесси с Джанет умоляли: «Папочка, ну, пожалуйста!»

— Ладно, ладно. Пусть поживет пару дней, раз вам так неймется, — нехотя согласился отец. — Только постой нужно отрабатывать. Срубишь старые яблони, что ли. Корову-то доить умеешь? — обратился он к парню. — А, забыл, что ты безмозглый. Ладно, пошли со мной. Поглядим, годишься ты на что-нибудь или нет.

Девочки увязались следом. Нэн несла ведро и вела гостя под локоть. Корову Шерри держали не в загоне, а за забором: в ее распоряжении была вся ферма за исключением кукурузного поля и плохонького огородика. Летом Шерри не загоняли на ночь в хлев, а доили там, где поймают. Корова была наполовину джерсейской, наполовину гернзейской («И наполовину хрен пойми какой», — мрачно добавлял Малколм Максилл) породы. Молоко она давала очень жирное, но уже слишком давно не телилась. Соседские быки плату за осеменение не отрабатывали, при этом деньги их хозяева не возвращали.

Максилл поставил ведро под вымя Шерри.

— Ну, давай, — велел он, — показывай, как ты доишь.

Парень просто стоял, что-то задумчиво мыча себе под нос.

— Вот-те нате, даже доить не умеет.

Максилл с презрением покачал головой, присел на корточки, небрежно провел по болтающимся сосцам, и выдавливаемое молоко с шипением и звоном ударило в ведро.

Своей четырехпалой рукой парень погладил корову по боку. Явно городской малый, но хотя бы от животных не шарахается. Конечно, Шерри не была задиристой или капризной, редко опрокидывала ведра и почти не била хвостом по лицу того, кто ее доит. И все равно нужно было быть смелым (или глупым), чтобы обойти ее с левого бока и коснуться резервуара, из которого Максилл сцеживал вечернее молоко.

Нэн знала, что ее отец не настоящий фермер; настоящий доил бы Шерри уже не более раза в сутки, досуха, поскольку давала она всего три с небольшим литра. Однако Максилл выучил, что корову следует доить дважды в день, — точно так же, как выучил, сколько должно бродить сусло. Химиком он тоже не был. Просто все делал по правилам.

— Чтоб меня!.. — воскликнул Максилл, редко позволявший себе крепкое словцо при детях. — Уже больше, чем за последние месяцы, и еще осталось.

От столь внезапно хорошего удоя настроение у него поднялось. Малколм даже сам подлил помоев свиньям и не расстроился неспособностью гостя дать корм курам (впрочем, эти обязанности все равно выполняли девочки — Максилл повел парня туда для вида, чтобы впечатлить объемом и ответственностью поручений). С веселым аппетитом отец съел приготовленный Нэн ужин, благостно отметив про себя, что хотя бы содержать гостя будет недорого, ведь тот не трогает мяса, молока и масла, а питается одним хлебом, овощами да водой.

В порыве воодушевления Максилл достал скрипку и принялся ее настраивать — только Джоузи с Нэн заметили, как при этом мученически исказилось лицо гостя. Закончив, Малколм исполнил друг за другом «Бирмингемский застенок», «Прелестную куклу» и «Дарданеллу». Он играл на слух, поскольку к любым нотам относился с презрением. Джоузи (бросив извиняющийся взгляд в сторону гостя) подсвистывала, Джесси подыгрывала на губной гармошке, а Джанет умело аккомпанировала на расческе, обернутой в папиросную бумагу.

— Все мычит да мычит, — буркнул Максилл. — Может, сам что-нибудь исполнишь, а?

Он протянул парню скрипку.

Тот взял инструмент осторожно, словно бомбу, быстро положил на стол и отошел. При виде столь явного признака слабоумия Нэн вновь погрустнела. Джесси с Джанет захихикали. Малколм покрутил пальцем у виска. Даже Джоузи печально усмехнулась.

И вдруг скрипка зазвучала. Нет, она не играла, потому что струны не вибрировали, а смычок неподвижно лежал рядом, но музыка определенно шла из эфов — сперва робко, затем все увереннее. Чем-то она напоминала мычание парня, только была во сто крат более насыщенной и проникновенной…

На следующее утро Максилл взял парня с собой в сад, и девочки, естественно, снова увязались следом. Они никак не хотели пропустить новые чудеса, хотя, обдумав за ночь вчерашнее происшествие, уже не были столь уверены, будто в самом деле слышали скрипку. Видимо, это был фокус или иллюзия, вполне поддающиеся объяснению. Однако если парень сумел извлечь музыку, не касаясь инструмента, может, он и с топором нечто этакое устроит?

Максилл ударил по сухой ветке, и лезвие отпружинило. Дерево не было больным или гнилым — просто старым и запущенным. Почти все ветки засохли, но по стволу, видимо, сок еще тек, поскольку кое-где завязывались плоды и прорастали новые побеги. И таким был весь сад — беречь его явно не стоило. Максилл ударил снова, и ветка отвалилась. Кивнув, он передал топор гостю.

Парень замычал, глядя то на Максилла, то на девочек, то на топор. Затем бросил орудие, подошел к дереву и стал водить пальцами по шершавой грубой коре, по торчащим из земли узловатым корням, по листьям и веткам над головой. Нэн уже представляла, как дерево само собой расщепится и сложится в аккуратную поленницу… Но ничего не произошло, совсем ничего.

— Ну точно тупица. Доить не умеет, кормить свиней и кур не может, топором не машет. Хорошо хоть ест мало, иначе одни убытки. Только мычать да фокусы показывать годится.

— Сегодня мы с сестрами поработаем с ним по хозяйству, — тактично предложила Нэн.

Девочки занимались хозяйством по утрам и иногда вечером. По негласному уговору в семействе Максиллов всю мужскую работу делал отец, а на них ложились женские хлопоты. Привлекая к этим заботам гостя, Нэн проявила рассудительность, которая помогла всем сохранить лицо.