Мария Брикер

Кастинг на чужую роль

— Вот тварюга пернатая! — выругался Шалинский, брезгливо вытирая носовым платком липкий птичий помет с воротника куртки. — Не успел из дома выйти, и нате вам, весь в «гуане». Хотя… в народе вроде бытует примета, если птица нагадила на плечо, то это означает… Означает это… — Примета вертелась в голове — Шалинский напряженно задумался. «К счастью? Или к деньгам?» — предположил он, но ошибся, потому что в этот момент ему на голову упал кирпич…

* * *

«Таял снег, пачкая тротуары лужами и убегая веселыми ручейками в ржавые дождевые сливы. На деревьях беременели почки, обласканные мартовским солнцем, пели птицы, нежно пахло весной. Весна вползала в душу, тревожила сердце, распускалась яркими бутонами тюльпанов в сердце. Любовь…

Любовь, как всегда, опаздывала. Уже на полчаса. Но Варя терпеливо стояла у входа в кинотеатр, рассеянно теребила ремешок сумочки и ждала. Он подошел сзади, дотронулся до плеча. Варя резко обернулась, обрадовалась, бросилась любимому на шею — он мягко ее отстранил.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал любимый, разглядывая свои модные ботинки из змеиной кожи.

— Да? Говори тогда, — подбодрила Варя, почему-то ощущая неловкость от того, что он разглядывает свои ботинки.

— Сейчас скажу.

— Ну говори же, говори..

— Да не дергай ты меня! — разозлился он, его взгляд скользнул по ее лицу и вновь сосредоточился на ботинках. — Понимаешь… Мы больше не можем… встречаться. Я не люблю тебя, прости. Ты милая, славная, но у меня другие планы».

— Вот урод! Да пошел ты со своими планами! Тьфу на тебя! Тьфу на тебя десять раз! Придурок штампованный. Штампы, сплошные штампы и розовые сопли. Вера! Где мой утренний кофе? Немедленно! Сию минуту принеси мне кофе! — Ангелина Заречная со злостью скомкала листы, исписанные изящным витиеватым почерком, и зашвырнула в угол комнаты, где кучкой лежали их братья-близнецы. Начать новый роман никак не получалось. Точнее, получалось, но выходило банально, а Ангелина Заречная, модная писательница современных любовных романов в стиле чик-лит [Чик-лит — от англ. chick-lit, буквально — литература для цыпочек, легкое дамское чтение.], светская красавица… бальзаковского возраста, ненавидела пошлость. Так она считала. И в интерьере ее квартиры не было ни одной тривиальной вещи, включая домработницу.

В комнату заглянула сухолицая, остроносая особа — та самая нетривиальная домработница. Выглядела она, правда, обычно и одета была в среднестатистический для тружениц данной профессии наряд: строгое коричневое платье, кретинский кокошник и белоснежный накрахмаленный передник.

— Газеты я спускалась свежие купить! И незачем орать во всю глотку! Нервы и без ваших воплей ни к черту, — поджав губы, проворчала женщина, продефилировала к журнальному столику и грохнула на него поднос. Изящная фарфоровая чашечка затанцевала на блюдце, на свежие газеты и кремовую льняную салфетку из кофейника выплеснулось несколько капель. Собственно, именно в этом и заключалась оригинальность домработницы: Вера в выражениях не стеснялась и легко могла послать хозяйку в… или на… улицу за свежими газетами. Но не посылала, а каждое утро отправлялась за периодикой сама, хотя никто ее об этом не просил.

— Ой-ой-ой, какие мы нервные, — поддела Ангелина, присела на софу напротив журнального столика, налила себе кофейку и положила в чашку прозрачную дольку лимона. Ангелина любила кофе с лимоном и обожала шокировать официантов за границей своими оригинальными вкусовыми пристрастиями. Особо тупым после объясняла, что подобная мода пошла еще со времен русского царя Александра — какого именно, она не уточняла, так как не знала сама.

— Чем так недовольны? Опять, что ль, не прет? — смягчилась домработница.

— Ага, категорически не прет, — вздохнув, согласилась Ангелина. — Совершенно никакого настроения нет. Да и откуда? Откуда ему взяться? Погода гнусная, дожди льют, любовника нет. И душа, душа моя вся в смятенье. Вот уже неделя, как я живу не в ладу с собой. Полнейшая задница, — заключила Ангелина, сделала осторожный глоток кофе, двумя пальчиками отставила чашечку обратно на поднос и закурила сигарету в длинном мундштуке из карельской березы.

— А вы газетку-то прочтите, глядишь, настроение и наладится, — посоветовала Вера. Лицо экономки при этом было загадочным и довольным.

— Что такое? Неужели кто-то написал положительную рецензию на мои книги? — заинтересовалась Ангелина, выпустила пару рваных колечек дыма из ярко накрашенных губ, схватила газету и зашуршала страницами.

Заречная делала макияж, как только поднималась с постели. Наводить утренний марафет вошло у нее в привычку с тех пор, как она выскочила замуж — Ангелина пребывала в глубоком убеждении, что ухоженную женщину мужчины не бросают. Когда же муж ее оставил, несмотря на то что она всегда выглядела ухоженной, Заречная убеждений своих не поменяла. Менять жизненное кредо из-за каких-то тупых мужланов, не способных оценить ее тонкую душевную организацию, талант и ослепительную красоту, она считала ниже своего достоинства.

— Некрологи глядите, на последней странице, — деловито подсказала домработница.

Заречная, приподняв бровки, перевернула газету и сосредоточилась на чтении. Секунду в комнате стояла тишина, которая разорвалась радостным воплем писательницы:

— Свершилось! Какое счастье! — Ангелина вскочила с дивана и с блаженной улыбкой затанцевала по комнате с газетой в руке.

— Ну, я же говорила. Иногда в газетах приятные новости тоже печатают. И еще письмишко вам по почте пришло. Гляньте.

Вера игриво поболтала перед носом Ангелины конвертом. Заречная недовольно выхватила голубоватый прямоугольник из рук домработницы.

— Опять в мои письма свой длинный нос совала, паразитка, — раздраженно проворчала она — конверт был вскрыт.

— Вы кофий-то пейте, пейте, остывает ведь. Будете после орать, что холодный.

— Какой, к черту, кофе, Вера! Мой супруг скопытился! А ты говоришь — кофе. Фи, как можно! Давай-ка дуй за шампанским. Это дело нужно отметить. Сейчас же! Сию минуту! Немедленно! Выпью бокал и после поеду в адвокатскую контору выяснять вопрос о завещании. Мне велено явиться туда к четырем часам.

— Ох, — вздохнула экономка и пошуршала к двери.

* * *

«Мерзкая погодка», — подумала Прокопьевна. Москва, придавленная низкими свинцовыми тучами, хмурилась от дождей. Зонтик, как назло, прохудился, да и не с руки было стоять с зонтиком под узким козырьком табачного киоска. Ботинки тоже прохудились, с тоской глядя на свои войлочные боты, пришла к выводу Прокопьевна и пошевелила большим пальцем, который торчал из дырки. Ладно, не впервой — прорвемся. Прокопьевна поправила выгоревший платок, нацепила белые кружевные перчатки — свой талисман — и зорко осмотрела окрестности.

— Бабка, ты меня достала уже! Вали отсюда, чучело огородное! — раздался недовольный голос из окошка киоска.

— Сострадание нужно иметь к ближнему, голуба. И воздастся тебе на небесах! — пропела Прокопьевна, сунув в окошко мятый полтинник.

— Ладно, стой — разве ж мы звери, — сжалилась продавщица и рявкнула: — Только тужуркой к стеклу не жмись, Прокопьевна. Мне ж после мыть.

Старушка покладисто отлипла от стекла витрины.

У тротуара припарковалась серебристая «Ауди». Из машины вылез импозантный мужчина в длинном стильном плаще — Прокопьевна, почуяв добычу, сгорбилась, сощурилась и состроила на лице трагическую мину. Но мужчина, перепрыгивая через лужи, подошел к журнальному киоску. Прокопьевна было расстроилась, что потенциальный клиент проплыл мимо, но владелец «Ауди», купив газету, направился к табачке.

— Сынок, пенсию я потеряла всю. Подай бабушке на хлебушек, Христа ради прошу! Кушать очень хочется, — загундосила она и подставила под нос клиенту «кружевную» ладонь.

— Бог подаст, — брезгливо отодвинул ее руку «сынок», расплатился за сигареты и потопал к своей иномарке.

— Жлоб! — потрясла ему вслед кулаком попрошайка.

— И не говори, Прокопьевна. Такой за копейку удавится, сразу видно, — подала голос из будки продавщица. — Смотри-ка, смотри-ка — газету в лужу уронил. Ай-ай-ай, какая неприятность, — ехидно добавила она. — Так ему и надо, морде буржуйской. Курить хочешь, Прокопьевна? Угощаю!

— Не курю я и тебе не советую — вредно это для здоровья, — отказалась бабка, наблюдая за отъезжающей иномаркой. Машина скрылась из виду, газета осталась лежать в луже. — Пойду гляну, что в мире деется. Давненько прессу не читывала, — оживилась Прокопьевна, трусцой доскакала до лужи, подняла газетку и, стряхивая с нее воду, вернулась к киоску.

— Прокопьевна, а ты кем работала, когда молодая была?

— Много будешь знать, скоро состаришься.

— Ну, Прокопьевна, ладно тебе кочевряжиться. Давай рассказывай, иначе в следующий раз полтинником не обойдешься.

— Зараза ты, Зинка.

— Гы-гы-гы, — отреагировала на комплимент продавщица.

К киоску подошел следующий клиент, прыщавый молодой человек в облезлой кожанке, но Прокопьевне было не до него, она во все глаза смотрела на напечатанный в газете некролог и улыбалась широкой счастливой улыбкой.

— Возьмите, бабушка, — раздалось над ее ухом — парень протягивал ей десятку.