— Практически с натуры лепили! — похвастался муж. — С той самой блондинки-русалки!

— Она вам позировала? — удивилась я.

— Нет, но она за час дважды прошла мимо нас туда-сюда, позволяя вспомнить детали своей внешности.

— Такие детали не забудешь, — согласилась я. — Даже под пуховиком видно — минимум четвертый размер!

— Она опять не здоровается, — пожаловался сын. — Даже отворачивается, как будто мы совсем не знакомы!

— Москвичи — они такие, — философски заметил Колян. — Не ценят роскошь простого человеческого общения. Все куда-то спешат, друг друга не замечают… Как живут? Непонятно…

— Давайте не будем обобщать, — сказала я. — В этом городе москвичей не больше половины, я думаю. Остальные — туристы, мигранты, гастарбайтеры. А мы с вами не знаем, кто нам встречается: на человеке не написано, местный он или приезжий.

Этот разговор получил необычное продолжение на следующее утро — за завтраком. Сын еще плескался под душем, а Колян уже сидел на кухне, ждал свою яичницу, а смотрел при этом на печенье и тихо улыбался.

На печенье была отштампована корова. Ну, как корова? Совершенно безумное рогатое существо с раззявленной пастью и щупальцами вместо ног и хвоста. Такими видят родных коров отечественные производители печенья…

— О чем задумался? — спросила я.

— О Чужих, — ответил муж.

— О Чужих? С такой доброй улыбкой? Как будто лично тебе они совсем не чужие…

— Вот именно! — Супруг оживился. — Я думаю, что нетолерантно называть Чужих — Чужими. Правильно говорить — ксеноморфы.

— А что, они обижаются? Жаловались уже? — уточнила я.

Мало ли, вдруг Колян с этими Чужими, ой, пардон, ксеноморфами, уже в плотном контакте? Жутиком на печеньке любуется, как фотографией милого друга!

— А как ты думаешь! — заволновался супруг. — Тебе разве не обидно было бы, если бы люди называли тебя Чужой только за то, что ты их ешь? Ну, и еще откладываешь яйца!

— Яйца! — подхватилась я. — Блин, точно, отложила!

На сковородке тихо дымила подгоревшая глазунья.

Я сбросила ее в мусорное ведро, быстро налепила бутербродов, поставила блюдо на стол:

— Приятного аппетита, — тоже села и вернулась к теме: — Ты это, я надеюсь, не к тому, что чувствуешь себя огорчительно чужим в столице нашей Родины?

— Есть немножко, конечно. Но это некритично. — Колян придвинул к себе бутерброды и плотно занялся ими.

— А ну стой! — рявкнул, как выстрелил, муж, когда мы оказались вблизи Ленинской библиотеки.

На брусчатку в обмороке грохнулся сбитый криком голубь. Я замерла, как суслик. Даже каменный Достоевский, скрипя членами, потянулся сменить сидячую позу на затребованную стоячую.

— Федор Михайлович, вольно, это я Логуновой. — Колян милостиво отпустил с миром классика и накинулся на современника. — Ты куда бежишь? Не видишь, что тут у нас?

— Би-би… — заикаясь от испуга и мороза, начала я.

— Би-би — это синоним слова «машинка» на младенческом, а у нас тут библиотека! Имени Ленина, между прочим! А ну, встань ровно, где ж еще писателя фотографировать, если не здесь!

— Тут занято. — Я кивнула на Федора Михаиловича.

— Он уже встает.

— Так мне на его постамент лезть, что ли?!

— Нет, это рано тебе. Пока так постой, — рассудил креативный фотограф.

— Достоевского тоже сфоткай! — потребовала я.

— Ладно. Федор Михайлович, улыбайтесь! Сейчас вылетит птичка…

Сбитый голубь, ответственно осознав, что это его выход, отскреб себя от брусчатки и тяжко взлетел.

— К дождю, — проводив его взглядом, напророчил Колян.

И не ошибся: очень скоро сверху что-то посыпалось. Не совсем дождь, скорее, мокрый снег, но тоже ничего хорошего. Я нахлобучила капюшон, муж и сын сделали то же самое.

— Папа, ты что-то уронил. — Колюшка наклонился и поднял красную пластмассовую прищепку.

— Это у меня из капюшона выпало, — объяснил Колян.

— Тут что-то написано, — сын вытянул из захвата прищепки маленький обрывок картона. — «Спасите». Что это значит?

— Дай-ка, — я забрала у него бумажку. — Это не с наших веревок прищепка, у нас деревянные. Должно быть, она упала сверху, с девятого этажа. Или с десятого.

— Должно быть, ее специально бросили вниз, чтобы подать сигнал бедствия! — у Коляна загорелись глаза.

— Сигнальная прищепка? Впервые слышу…

— Да тут не прищепка важна, а бумажка! Прищепку прицепили как грузик, чтобы бумажку ветром не снесло!

— То есть целились именно в твой капюшон?

— А куда же? Дай мне. — Муж забрал записку, повертел ее, понюхал. — Это обрывок сигаретной пачки. Смотри, как все логично: кто-то, нуждающийся в спасении, находится в квартире над нами — на девятом или десятом этаже. Сидит взаперти, вероятно, под присмотром, но может иногда выходить на балкон для перекура. Орать с высоты: «Эге-гей, спасите-помогите!» — нет смысла, это услышат охранники, зато получилось подать сигнал потихоньку…

— Стоп. У кого это получилось? Кого спасать-то надо? Курильщика? Его Минздрав предупреждал…

— Кого спасать — это вопрос, — согласился Колян. — Будем разбираться.

— А куртку снова вывесим за балкон, — предложил сын. — Может быть, в нее еще что-нибудь бросят.

— Глядишь, слово за слово — к моменту отъезда проясним ситуацию, — съязвила я.

Разбираться ни с чем не хотелось, но просто умыть руки было бы некрасиво и непедагогично. Особенно после разговоров о том, что столичным жителям не хватает общительности, чуткости и отзывчивости, которыми мы, провинциалы, наделены с избытком.

К счастью, с местом, откуда прилетела просьба о помощи, удалось определиться быстро: разноцветные пластмассовые прищепки, красные, желтые и зеленые, висели на веревках этажом выше.

За балконом десятого этажа никаких веревок не было, очевидно, там свежевыстиранное белье сушили в помещении. Или привозили его уже сухим и выглаженным из прачечной.

Я позвонила нашей хозяйке Вере и спросила, не знает ли она соседей сверху.

— Ой, а я же не местная, сама из Воронежа, и за квартирой только присматриваю, как администратор, кастелянша и уборщица! А что такое, соседи с верхнего этажа беспокоят? — заволновалась Вера.

— Музыку громко включают, — соврала я.

— Так я управдому позвоню, она разберется. Айн момент…

Она отключилась и перезвонила минут через пять:

— На девятом этаже над вами студенты живут, два парня и две девушки. Там тоже съемная квартира, только на долгосрочной аренде. Управдомша сказала, на тех жильцов никто еще не жаловался, они не шумят, и гости у них тихие. Но она предупредит их, чтобы были поаккуратнее с музыкой. На верхних этажах вообще-то не все квартиры еще проданы, ребята могли привыкнуть, что у них нет соседей, вот и расслабились.

Я посмотрела на часы: время было обеденное. Переключившись на детективное дело, мы досрочно завершили осмотр достопримечательностей и вернулись домой.

— Варите пельмени, а я сейчас вернусь, — пообещала я и, взяв пустой стакан, вышла из квартиры.

Поднявшись на один этаж, я позвонила в дверь квартиры над нашей и заискивающе улыбнулась дверному глазку. Он потемнел, из-за двери донесся мужской голос:

— Че нужно?

— Здрасьте, я соседка ваша, соли немного не одолжите?

— Нет у нас соли.

— А сахара?

— Не употребляем.

Про разные другие белые порошки я спрашивать не стала — голос за дверью был уж очень недоброжелательный. Пришлось возвращаться ни с чем.

— Они уже всплыли! — доложил сын, когда я зашла в кухню.

— Наоборот, легли на дно, — пробормотала я.

— Я про пельмени! Они уже всплыли, их пора вылавливать или рано еще?

Я заглянула в кастрюлю и забрала у своего поваренка шумовку:

— Дай-ка я сама.

Пока вылавливала пельмени, рассказала, как сходила за солью.

— Маловато информации, конечно, но, в принципе, все пока укладывается в предварительную концепцию, — рассудил Колян, щедро поливая пельмени в своей тарелке сметаной. — Суровый мужик, не открывший дверь соседке, похож на охранника, который стережет кого-то внутри.

— А коврик у них замусоренный, — припомнила я. — Хотя пол в подъезде моют каждое утро, мы с вами видели сегодня уборщицу с ведром и шваброй. Значит, кто-то часто выходит из этой квартиры и возвращается, иначе не натаскали бы грязи на придверный коврик всего за полдня.

— Так надо посмотреть, кто там ходит! — загорелся сын. — Давайте устроим засаду у лифта!

— Давайте, — согласилась я. — Только надо что-то придумать, чтобы эта засада выглядела невинно. А то не понравился мне тот мужик за дверью…

— Ты же его не видела, — напомнил муж.

— Не видела, — согласилась я. — Но слышала! И за одну интонацию дала бы годик строгого режима.

— Тут, очевидно, не принято дружить с соседями, — со вздохом заметил сын.

У него явно складывалось нелестное мнение о москвичах.

В засаду пошел Колюшка.

— Староваты вы для парочки обжимающихся в подъезде подростков, — выдал он нам с бескомпромиссной прямотой. — А у меня нормальная легенда будет: пацан с гаджетами, застрявший на лестнице, чтобы не идти домой, где сплошной напряг. Там же предки, они заставляют делать уроки и мыть посуду…