— Чур, посуду ты моешь! — быстро сказала я мужу.

— Сплошной напряг, — пожаловался он.

Сын тепло оделся, взял свой айфон с наушниками и ушел на задание. Мы принесли в прихожую табуретки, сели у приоткрытой двери и где-то час чутко слушали, что происходит наверху. Наконец наш разведчик вернулся и доложил:

— Вышли двое — тот стриженый парень, которого мы видели с блондинкой-русалкой, и девушка, но другая, темноволосая. Потом пришли два мужика, им какой-то парень открыл, я голоса слышал.

— О чем говорили? — заинтересовалась я.

— Я не разобрал, что-то про часы. Потом еще из квартиры напротив вышла бабка с собачкой. Обе толстые и в белых кудряшках, — сын хихикнул.

— Бабка вышла и не возвращалась? — Я вбила ноги в ботинки и потянула с вешалки куртку и сумку. — Так, теперь мой выход.

Собачка оказалась болонкой, а ее хозяйка — вовсе не бабкой, а просто толстой одышливой женщиной лет пятидесяти. Старше своего возраста она казалась из-за избыточного веса и седых кудряшек, падающих на лоб из-под вязаной шапки.

Болонка и ее хозяйка сидели на лавочке, одинаково тяжело дыша и пуча круглые черные глаза. Мохнатая попа болонки и шубный зад ее хозяйки удобно помещались на расстеленном поверх холодных досок коврике.

— Добрый день, разрешите присесть? — Я кивнула на свободный край туристической пенки.

— Садись, нам не жалко, — разрешила собачья хозяйка и даже немного подвинулась.

— Вы местные? — спросила я и показала свое удостоверение члена Российского союза журналистов. — Я собираю материал для программы «Москва и москвичи»…

— Нашла, где москвичей искать! — Тетка фыркнула и затряслась, как желе. — Насмешила! Тут новостройки кругом, а в них квартиры кто покупает? Приезжие!

— У кого жилье в столице — тот москвич…

— Ну, тогда и я москвичка! — Тетка приосанилась. — Гожусь для программы?

— А почему нет, вы расскажите о себе побольше. — Я достала мобильный и включила диктофон. — Не возражаете?

— Мне скрывать нечего, записывай: Солнцева я, Анна Петровна, шестьдесят седьмого года рождения. Сама из Саратова, в Москве уже четвертый год. Перебралась, когда узнала, что тут мэрия пенсионерам приплачивает, минимум двадцать тысяч получается. В Саратове мне такой пенсии не получить, там мало платили, я же простой бухгалтер…

— А что нужно, чтобы получать двадцать тысяч? — заинтересовалась я.

— Минимум десять лет до выхода на пенсию отработать, имея столичную прописку. Так я квартиру свою в Саратове продала, в Москве сначала комнату купила и прописалась, потом работу нашла и взяла в ипотеку однушку здесь, — она кивнула на дом.

— Одна живете? Не скучно? С соседями дружите?

— У меня Жорка есть, Жоржетта то бишь, — Анна Петровна погладила болонку, и та завертелась, радуясь ласке. — А соседи тут, в Москве, уж очень странный предмет: то ли он есть, то ли его нет. Я своих ни по имени не знаю, ни в лицо не помню, отличаю одну Дездемонку.

— Кого-кого?

— Дездемонку! Ну, это я так ее называю, а она, может, Катя там или Даша. Красивая белокурая девка…

— А почему Дездемонка-то? — Я придвинулась ближе, демонстрируя неподдельный интерес.

— А она как-то выскочила из своей квартиры почти голая, в одной шелковой распашонке, растрепанная — и давай в соседнюю дверь биться: помогите, пустите! Не знала, видно, что в той квартире никто не живет. А за ней мужик выпрыгнул, здоровый, черный…

— Негр?!

— Нет, просто брюнет, и весь волосатый — я разглядела, ведь он тоже чуть ли не голый был, в одних трусах. Чернявый, смуглый — а она вся беленькая, ну, чисто Отелло и Дездемона!

— Настоящий Отелло Дездемону задушил, — напомнила я.

— А то я не знаю! Нет, этот Отелка свою Дездемонку назад в квартиру уволок и дверь захлопнул. Что там у них было дальше, не знаю, только девка та живехонька, я ее часто вижу, правда, с другими парнями. — Анна Петровна помолчала, подумала и одобрительно кивнула: — Видно, с тем чернявым она рассталась, и правильно, больно уж буйный.

Она покосилась на меня:

— Ну что, интересно тебе?

— Очень!

— То-то же. — Женщина встала, и собачка спрыгнула с лавочки. — Тогда поднимайся, я коврик сверну, нам с Жоркой еще в булочную надо, там сейчас как раз свежий хлеб будет.

Держа в одной руке тугой рулон пенки, а в другой — поводок семенящей собачки, Анна Петровна вперевалку направилась к выходу со двора. Почти сразу же рядом со мной возникли муж и сын.

— Давай, мы послушаем твой доклад на ходу, — сказал Колян, подхватив меня под локоть. — Мы решили не сидеть дома и посмотреть еще одну достопримечательность.

— Не понял! Где она?! — дробной рысью проскакав по парку Горького, возмущенно спросил Колян.

— Кто — она? — Я нахмурилась.

Нормально, да? Родной муж при живой жене какую-то бабу ищет!

— Она! — Супруг размашистыми жестами начертал в воздухе нечто габаритное, и плывущий по реке теплоход отчетливо вильнул влево — не иначе принял концептуальное рукомашество за сигнал семафора. — Баба с этим самым!

— В сауне? — ехидно предположила я.

Не маленькая же, знаю, где водятся такие гнусные бабы.

— Да кто же ходит в сауну с веслом? — озадачился Колян.

— А! Ты ищешь статую «Девушка с веслом»? — сообразила я, стремительно добрея. — Так ее, наверное, на зиму в какой-нибудь ящик спрятали, чтобы не испортилась.

— Ужас, — супруг поежился. — «Девушка в ящике с веслом» звучит почти так же жутко, как «Смерть с косой». Только представь!

Я послушно представила: весна, работяги с гвоздодерами вскрывают на сыром газоне объемистый гробик, а внутри — она: бледная, в пятнах плесени, со слепыми глазами. И с веслом! Вправду — ужас.

— Ладно, тогда сама встань вон там, между колоннами, — решил супруг.

— Но без весла и в одежде? — уточнила я на всякий случай.

— Вечно ты все испортишь! — Колян вздохнул и сфотографировал что дали.

Потом мы там же, в беседке, пили чай из термоса. Муж, любуясь монументальным зданием министерства на другом берегу, сказал:

— По-моему, к нашему детективному делу пора привлечь профессионалов.

— По-моему, в этом деле уже есть профессионалки, — сказала я осторожно, чтобы сын не понял, о чем я говорю.

— То-то и оно, — кивнул Колян. — По всему выходит, что в квартире над нами что-то вроде подпольного борделя.

Я толкнула его локтем и показала глазами на сына.

— Да знаю я, что такое бордель! — высокомерно сообщил Колюшка и хрустнул печенькой.

— Откуда?!

— Из интернета, мам, успокойся. Короче, получается так: блондинку-русалку держат в сексуальном рабстве. Она хочет вырваться. Надеется на нас. Мы ей поможем? — Сын требовательно посмотрел на меня и перевел взгляд на папу.

— Нашла, кого просить о помощи, — досадливо пробормотал Колян, явно не зная, что ответить на прямой вопрос по существу.

— Ну а кого, пап? — Сын заволновался. — Ты же видишь — тут никто никого не замечает, всем друг на друга плевать!

— А мы приехали такие — всем здрасьте, добрый день, давайте знакомиться и дружить, — язвительно проворчала я, уже почти сожалея о нашей традиционной тактике. — Уффф… Ну, как мы можем ей помочь? В полицию заявить? Так у нас никаких фактов нет, одни только домыслы. Участковому сообщить? Он если и придет проверить, что там происходит, то ничего особенно не увидит — ну, съемная квартира, ну, студенты живут. При нем-то ничего предосудительного происходить не будет, и сами девочки в присутствии сутенеров и сторожей ни слова не скажут, побоятся.

— А, так вот почему она с нами здороваться не стала! — обрадовался сын. — Боялась вызывать подозрения у охранников!

— В общем, не знаю я, что делать, — заключила я. — Будем думать.

— Но не слишком долго, нам ведь скоро уезжать, — напомнил сын.

Утром мы поехали в Царицыно. Гуляли там, любовались красотами. Потом надолго зависли у плотины, наблюдая за утками.

— Раньше я недооценивал уток, — задумчиво сказал Колян. — Сырых, в смысле — живых. Жареные-то они мне и прежде очень нравились…

— Но казались малоинтеллектуальными существами, высшее достижение которых — сезонный перелет без помощи авиакомпании в теплые края в компании пучеглазой лягушки на прутике? — съехидничала я.

— Но сегодня я прозрел: утки, оказывается, умеют развлекаться, а это несомненный признак интеллекта! — закончил свою мысль супруг.

Утки большой толпой сидели на льду за плотиной. Сидели, сидели… Вдруг раздался командный вопль, этакий кряк души — вся пернатая тусовка взлетела и стремительно перебазировалась на открытую воду метрах в двадцати ниже.

Радостно рухнув пузом в пруд, кряквы сложили крылья, замолчали, зажмурились и несколько минут убедительно притворялись невинными резиновыми уточками в ванне. Потом по одной стали вылезать на берег и целеустремленно пошлепали за плотину.

Там они опять собрались в кучу, как мирные демонстранты, только без транспарантов.

Дожидались командного кряка своего главаря — и снова дружно полетели в воду!

— Ей-богу, никогда не видала более зрелищного и эффектного флешмоба! — призналась я.