— И ты вовсе не думаешь, что теперь будет со страной?

— А что, страна думает о том, что будет со мной? — Я фыркнул. — Ничего с ней не станется. Посадят на престол нового царя, да и пойдет все по-старому.

— Но у царя, да пребудет дух его в Свете, нету сыновей.

— Был один, да погиб уже почти год как, — буркнул я.

— Вот видишь! — никак не мог угомониться парень. — А дочери его живы и здоровы! Не иначе кого-то из них будут на царство звать. Не знаю только которую.

— Никоторую. — Я подавил тяжелый вздох, но решил расщедриться на ликбез. — Кому они в Аарте сдались? Каген их специально в страны подальше от Ашшории замуж сплавлял, чтобы ни они сами, ни их потомство Тыкави конкуренцию не могли составить. Царевич-то, положим, в пустячном приграничном конфликте умудрился стрелу в брюхо поймать, но себе двоих наследников настругать успел. Старшего на трон и усадят. А если вдовствующую царевну смогут от сыновей удалить, так и без серьезного передела власти обойдется. Покуда Каген болел, все полномочия-то поделили уже, чай.

— Но… разве не царевна Валисса должна будет править, покуда новый царь в совершенные лета войдет? — удивился Тумил. — Она же его мать!

— Да хоть дед! — Я плюнул в сердцах. — Ты вообще знаешь, как она за Тыкави замуж выходила?

— К нам как-то забредал странствующий певец, он пел об этом в благодарность за кров, — пробормотал парень.

Судя по лицу, мое поведение настроило его к некогда услышанной истории довольно скептически.

— Ну, давай, порази меня этим сказанием, — попытался ободрить я. — Только вкратце и не пой. У тебя голос ломается, так что удовольствие от твоих рулад… сомнительное.

— Ну-у-у, царевич Тыкави встретил на охоте шехамскую княжну и полюбил ее, а она полюбила его. Но князь Шехамы уже сговорил ее за царя Инитары и на сватовство царевича ответил отказом. Тогда Тыкави захотел умереть от горя и стал морить себя голодом, но царь Каген узнал от друзей сына о причине его скорби, собрал войско и пошел войной на князя Боноку, сразил его в поединке на поле брани, а юную княжну привез сыну и сразу их поженил.

Через пару минут у меня так от хохота болела спина, будто я весь день тяжести разгружал.

— Это неправда все, да? — спросил Тумил, дождавшись, когда я наконец отсмеюсь.

— Ну а сам как думаешь? — Я утер слезы. — Если учесть, что жениху к началу Шехамской войны было четыре года отроду, а невесте — недели так три, а то и две. Конечно, не так.

— А как было взаправду? Ты знаешь? — поинтересовался мальчик.

— Знаю, разумеется.

— А расскажешь?

— Да куда от тебя денешься? Расскажу. Что собой представляет Шехама?

— Это большая горная долина на границе с Инитарским царством. Там еще город есть, Шехамалал.

— Вот-вот, на границе, именно что, — наставительно произнес я. — И никогда в состав Ашшории не входила, разве что совсем уж в какие-то незапамятные времена. Дань нашим царям платили, это верно, солдат, коли царь потребует, в случае войны выставляли. Куда б, собственно, шехамцам деваться, если удобных путей в Инитару от нас — всего два, и один аккурат через них пролегает? Но так-то вполне независимое было государство, покуда Каген его не завоевал.

— А что, до него никто не пытался? — спросил Тумил.

— А до него это на фиг никому не было надо. Богатств там особых нет, одна радость, что торговый путь с Инитарой через них идет, а так-то ничего особенного. Завоевывать маятно, а навару от такой войны — с гулькин нос. Опять же случись очередная заварушка между нами и инитарцами, царь не обязан просить Шехаму в войне участвовать. Так и торговля меньше страдает.

— Что значит «торговля меньше страдает»? — Тумил помотал головой. — Если война, то иноземный купец есть законная добыча для любого воина. Нельзя же одной рукой сражаться, а другой торговать!

— Тю! Еще как можно. На нейтральной, например, территории. Вот, скажем, в той же Шехаме. И тамошнему князю прибыли, и купцы в достатке, и налоги в казну не сильно уменьшаются. Чего бы так и не воевать?

— Да какой смысл в такой войне? — возмутился княжонок.

— А какой вообще есть смысл в войне? — хмыкнул я. — Сплошной убыток государству. Разве что строптивого данника к ногтю прижать… Вот того же князя Боноку как раз. Он ведь, когда умер царь Лендед, хотел скинуть ашшорское ярмо, с инитарцами сговорился, на замятню рассчитывал серьезную в нашем царстве. Ну и перехитрил сам себя. Шехамалал Каген на копье взял, семейство его все вырезал, чтобы остальным вассалам бунтовать неповадно было, только и оставил в живых одну его дочь, за сына выдал, дабы внуки его от этого брака были, ко всему и законными князьями Шехамы. Не будут же они сами против себя бунтовать?

— Ну, против себя-то не станут, — хохотнул паренек, а потом прищурился хитро. — Брат Прашнартра, а ведь ты меня обманываешь. С чего это князь Боноку беспорядки в Ашшории должен был ждать, если Каген был законным сыном Лендеда?

— Потому что его младший брат сдуру тоже в цари пытался пролезть, — буркнул я.

— Так… он был не единственным царевичем? — Тумил разинул рот. — И что со вторым стало?

— Ничего. В монастырь ушел, грехи отмаливать. — Я потер ноющую поясницу. — Ладно, поболтали, и хватит. У нас с тобой работы еще полно. А Валиссу, ей-же-ей, лучше бы тихонечко удавили или отравили. Тогда, может, без большой крови и обойдется.

Вести, которые приходили к нам из Аарты в последующие дни, эти мои слова вроде бы подтверждали. Конечно же никто для монахов собрания с политинформацией не проводил, но общаться с паломниками на отвлеченные темы тоже вовсе не воспрещалось, равно как и осмысливать новости.

Вдовушка-царевна за годы проживания в столице, разумеется, успела обзавестись верными сторонниками и в сыновей своих, которых уже намеревались перевести с женской половины дворца, вцепилась мертвой хваткой. Не позволила. Не отдала. Ее бы, может, и силой подвинули, да командир Блистательных, Латмур Железная Рука, оказался человеком, повернутым на благородстве и присяге. Ну или под этим предлогом просто не стал ни к кому раньше времени примыкать.

Вообще мужик выдающийся, надо сказать. Пришел в гвардию простым витязем, ни связей, ни протекции не имел, но оказался сущим де Тревилем: храбростью и умом выбился в командиры и уже четыре года как держал Блистательных в крепкой узде. Каген ему, кстати, доверял как самому себе, аристократия открыто с прославленным героем конфликтовать тоже не желала, так что как он сказал, что царевичи будут с матерью, покуда Совет князей не изберет регента, так никто и слова поперек не посмел вякнуть. Да и зачем?

А князья, ясен пень, быстро ни о чем договориться не смогли. Во-первых, спеси у каждого — выше крыши, во-вторых, реальных претендентов на регентство оказалось многовато.

Первая, разумеется, Тыкавина вдова. Она хоть никаких официальных должностей не занимала, и даже княжеством своим ей реально управлять отродясь никто не позволял, да общество у нас архаичное уж шибко — честь, традиции, законные права тут пустыми словами еще не стали, довлеют над умами, и не уродись Валисса бабой… Впрочем, в этом случае ей бы было затруднительно родить Тыкави сыновей, мне кажется.

Вспомнили, разумеется, и про царских дочерей. Правда, ненадолго. Дети их для ашшорцев были правителями иноземными, традиции призвания варягов на царствие в стране не имелось, а то, что заморские принцы привезут с собой своих сподвижников, с которыми ништяки делить придется… Кому сдались эти «понаехавшие»? Вспомнили, да и забыли сразу, будто и не было их никогда.

Из местных выбрать тоже никак не получалось. Наибольшим авторитетом пользовались царский казначей (трудно не иметь авторитет, сидя на мешке с деньгами), пара бравых князей-генералов и главный министр, что тоже вовсе не удивительно, а также владетель многочисленных золотых и железных рудников князь Ливариадийский.

Были и другие уважаемые люди в столице, как же без этого, но традиция предписывала назначать в регенты именно князя, так что им приходилось лишь способствовать своим ставленникам.

Имелся, правда, еще вариант — назначить на эту блатную должность примаса, но ему последнее время все больше и больше сил приходилось тратить на борьбу с внутрицерковной оппозицией. Поздний вызов «чудотворного» брата Шаптура ко двору тоже ему в вину поставили. Ну и какой дурак в таких условиях стал бы его продвигать?

В общем, время шло, лада в столице не было, в горных долинах тайно, а в равнинных поместьях и почти открыто созывались дружины, хотя решить дело миром надежду все еще сохраняли.

Поди знай, как бы все повернулось в дальнейшем, да только после попытки неизвестных нагло выкрасть из дворца обоих царевичей лопнуло терпение у командира Блистательных. Ночных визитеров он со своими подчиненными тщательно нашинковал, в результате, правда, его Железная Рука малость заржавела, но Совет князей подвергся реальной угрозе быть арестованным в полном составе.

Латмур, как я уже говорил, авторитетом пользовался. Ему даже тон, которым он донес до высшей аристократии свои мысли, простили — особенно в свете того, что не претендовавших на регентство князей они, мысли эти, вполне устраивали. Паломники сказывали, что Совет князей потом совещался три дня.