Никто из мужчин, которых она знала, не подойдет к ней близко, даже если они и были бы расположены к ней. Тем более ни один из них не поцелует ее, после того, что случилось с бедным Уэсли Моссом. А теперь, после Тимоти, ее репутация без сомнения станет известна везде и всюду.

В самом деле, она может прожить остаток своих дней и не узнать, что такое поцелуй. И так как этот мужчина уже без сознания, она может использовать эту уникальную возможность в своих интересах.

Она наклонилась над ним, надвигающаяся темнота придавала ей храбрости. От него замечательно пахло специями, лошадью и каким-то головокружительным запахом, который она не могла назвать, но на который так или иначе реагировала.

Сделав еще один глубокий вдох, Вилла предположила, что она смогла ощутить исходящий от него запах приключений. Этот мужчина обонял ароматы разных уголков мира, она могла держать на это пари. Он вдыхал воздух в экзотических местах, таких как пыльные улицы Каира или благоухающие салоны Вены.

Он мог прямо сейчас быть на пути в Лондон. Эта дорога не вела туда, но Вилла знала, что, в конце концов, она пересекает большую дорогу к югу от Дерритона, хотя она никогда и не была так далеко. Только представить себе, Лондон!

Вилла покачала головой. Это было глупо. Но все же даже ощущение губ этого мужчины под кончиками своих пальцев заставило ее затаить дыхание и практически умирать от любопытства.

Никого не было рядом. Никто никогда, никогда не узнает.

Медленно скользя вверх по груди незнакомца таким образом, который привел ее в бездыханное состояние еще раз и по-новому, Вилла колебалась. Разве это правильно — целовать кого-то без его разрешения? Тимоти сначала очень вежливо спросил ее об этом. Не то чтобы это принесло ему какую-то пользу, с этими сломанными костями и всем прочим.

— Вы не возражаете, если я поцелую вас?

Отлично, он могла совсем правдиво ответить, что с его стороны не было протеста. Пробежав кончиком языка по своим губам, Вилла прижала их к губам симпатичного незнакомца.

Это было прекрасно, что и говорить, но в каком-то смысле не то, что она ожидала. С разочарованным вздохом, она соскользнула с его груди и спряталась в траве рядом с ним.

Он был в ужасном беспорядке, его пальто закрутилось вокруг него и его конечности неуклюже разбросаны. Если она уйдет и кто-то другой обнаружит его в таком виде, ему вероятно будет неудобно за свой неопрятный внешний вид. Не говоря уже о том, что желание привести его в порядок обеспечивало для нее повод прикоснуться к нему еще раз.

К тому времени, когда она передвинула его к своему удовлетворению, она снова была бездыханной. Разве это не странно, что прикосновение к твердому бедру или к большой, загрубевшей руке может лишить человека дыхания? Возможно, ей следует прекратить прикасаться к нему, если она хочет облегчить себе дыхательный процесс.

Опираясь на локти и закинув голову назад, Вилла рассматривала наступающий сумрак. Она может оставить его сразу же, как только успокоятся шершни. Она ушла бы как можно скорее, потому что он все еще не очнулся, и это не было хорошим признаком.

Она уйдет сразу же, как только шершни затихнут…

Глава 2 

Комната, спрятанная в башне Вестминстерского дворца, едва ли заинтересовала бы неподготовленного наблюдателя, потому что это была просто круглая комната, чьи закругленные стены с промежутками были украшены арочными панелями, изображающими нелепые идиллические сельские сцены, выписанные неизвестным художником предыдущего века. Краски потускнели от сажи и небрежного ухода, сделав смуглыми пухлых крестьян, изображенных там. Но никто этого и не заметил.

В центре комнаты под вовсе не изящной люстрой стоял один круглый стол с четырьмя стульями, стоящими на одинаковом расстоянии друг от друга. Стулья были почти одинаковыми, но были небольшие отличия в причудливой резьбе, украшающей их деревянные спинки. Среди большого количества изображенной растительности, можно было различить — если посмотреть внимательно — разные пары глаз, вырезанных на каждом стуле.

Одна пара глаз была похожа на глаза рептилии. Другая пара напоминала пристальный взгляд хищной птицы. На третьем стуле безошибочно различались раскосые глаза лисы, и последний изображал мощный лоб и глубоко посаженные глаза льва.

Королевская четверка была в сборе.

Или, во всяком случае, Королевская двойка. Сегодня присутствовала только половина из четырех членов самого избранного и эксклюзивного джентльменского клуба, отборной группы, которая тайно консультировала премьер-министра и Короля — четверо блестящих, принципиальных мужчин, с таким глубоким чувством чести и преданности Англии, что никакое количество власти или обещаний не смогут поколебать их убеждения.

Они даже отбрасывали свои имена и титулы внутри своего секретного круга. Никаких «Лорд Такой-то» или «Граф Этакий». Здесь были только Лиса, Сокол, Лев и Кобра.

В настоящий момент, Лев и Сокол были на месте. Из-за различных обстоятельств, находящихся вне их контроля, Лиса и Кобра отсутствовали.

Лиса имел довольно приемлемое оправдание. Пожилой государственный деятель был при смерти, и за ним ухаживала его прелестная жена, которая была намного моложе его.

У Кобры не было такой защиты, он был всего лишь где-то на полпути через всю страну, по делу национальной безопасности. Но все же Сокол и Лев тщательно избегали любых намеков на осуждение Кобры. Когда они говорили о нем, то слегка понижали голоса в сторону сочувствующего регистра.

В настоящий момент Лев сидел закинув ноги на древний стол в центре комнаты и передние ножки его стула висели в воздухе. Это был светловолосый мужчина могучего телосложения. Нужно было просто взглянуть на него, чтобы отчетливо представить себе, как много веков назад далеко заехавший путешествующий викинг болтает с норманнской леди. Лев лишь по случайному совпадению напоминал свое прозвище, потому что Четверка избиралась не по внешнему виду, а по острому интеллекту, почти что королевской родословной и бессмертной преданности.

Однако нельзя было отрицать, что он выглядел как большая кошка, когда он развалился на своем стуле. Лев широко зевнул. От его сигары к арочному потолку комнаты полетела спираль дыма.

— Вам обязательно курить это здесь? — сделал гримасу Сокол. Он вовсе не напоминал своего тезку, если только не принимать в расчет глубокий интеллект, святящийся в его острых глазах. Он был высоким и худощавым по сравнению с широкоплечим Львом, но в его облике было не меньше властности. — Не могли бы вы подождать до тех пор, пока мы прервемся?

Лев выдохнул непочтительное облако дыма в его сторону.

— Позже это не будет так приятно. Запретный плод сладок.

На Сокола этот аргумент не произвел впечатления.

— Лиса разозлился бы на тебя, будь он здесь. Он считает эти комнаты почти что священными.

Лев пожал плечами.

— Не понимаю, почему. Это просто четыре довольно уродливых стены и безобразный старый стол, на котором я не позволил бы есть даже моей собаке, — тем не менее он спустил ноги со стола и сел прямо, чтобы погасить сигару в приготовленном блюдце. — Мы могли бы встречаться в общественных местах, если это имеет значение. Священной является служба, а не комната. И даже не тот человек, который служит, очевидно.

Они оба немного помолчали, скорбя о потере, которую недавно перенес их товарищ. Не то, что они не сделали бы того же — отдали все, что у них было ценного для Англии и Короны. В этой тишине, однако, эхом отражалось страстное желание о том, чтобы их никогда не попросили об этом.

— Так это собрание начнется или нет? — Лев переместил свой стул в более достойное положение.

— Боюсь, что сегодня вечером нас двое, — сказал Сокол. — После того, как я связался с Лисой и Коброй, я поставил их в известность, что Лжецы нашли документы в сейфе некого лорда Мейвелла. Эти документы, когда их расшифровали, привели нас к предположению, что сэр Фостер возвращается из своей собственноручно устроенной ссылки…

Лев хмыкнул:

— Это один из способов назвать его поведение. Я бы предпочел фразу «прятался под своим камнем как трусливый предательский слизняк, которым он и является».

Сокол кисло посмотрел на него:

— Могу я продолжать?

Лев великодушно махнул рукой, и Сокол возобновил свою речь:

— Я информировал их о том, что, как ожидается, Фостер вскоре прибудет в Лондон с чем-то — у нас пока нет конкретной информации об этом — что Мейвелл полагал, может причинить ущерб Короне.

Сокол постучал по документу, который он положил на стол.

— У меня здесь есть ответное письмо от Лисы, привезенное быстрым курьером.

Лев потянулся к своему пальто.

— И у меня есть такое же письмо от Кобры.

Сокол кивнул, затем посмотрел вниз на свой документ.

— Лиса пишет, что он все еще полагает, что нашим главным приоритетом должно быть преследование предателя. Клуб Лжецов должен продолжать свое расследование того, кто скрывается под именем «Голос Общества» и как ему стало известно слишком много об их тайной деятельности. У нас же более высокие интересы.

— В этом письме то же самое. Я не думаю, что Кобра будет когда-либо полностью доверять Лжецам, — Лев развернул свой документ. — Кобра уже начал следовать по пути Фостера из города, где он высадился, но он также напоминает нам, что нам все еще нужно расследовать возможность того, что кто-то в Англии может управлять французской разведкой, кто-то, кто может быть весьма влиятельным членом общества.

— Премьер-министр все еще надеется выбить это имя из Луи Уодсуорта?

Лев кивнул.

— Ливерпул в настоящее время маринует Уодсуорта в Тауэре.

Сокол даже не улыбнулся.

— Надеюсь, он сожалеет о своей жадности. Только представить себе, продавать дефектное оружие британскому правительству за счет французов!

Лев нахмурился.

— Ему платили дважды, этому ублюдку!

— Рассматривая его нынешнее положение, я бы сказал, что он все еще получает доход от этого необдуманного плана, — произнес Сокол.

Сокол и Лев положили сообщения своих коллег на соответствующие места на столе, стараясь, чтобы это выглядело так, как будто эти двое только что ненадолго покинули собрание.

Сокол откинулся назад на своем стуле.

— Я согласен с планом Кобры. Сначала сэр Фостер, потом «Голос». Думаю, что этот предатель приведет нас к тому, кто дергает за ниточки.

Лев кивнул.

— И я тоже согласен. Кобра настаивал на личном участии в деле Фостера, так как в прошлом он уже был знаком с предателем.

— Имеется в виду его злополучное внедрение в ряды «Рыцарей Лилий», я предполагаю. Это была хорошая идея — покончить с ними, присоединившись к ним.

Лев кивнул.

— Надо отдать должное Кобре, что он настоял на том, чтобы принять на себя огонь критики, защищая королевскую задницу, когда все полетело к черту.

Сокол с сожалением покачал головой.

— Можете ли вы представить себе, что вас пометят таким клеймом на всю оставшуюся жизнь?

Лев резко выдохнул:

— Иногда мне снятся кошмары, что это досталось мне.

Последовал затянувшийся момент сочувствия. Затем двое мужчин явно отбросили эту завесу.

— Ну, я предполагаю, что это приводит нас к закрытию собрания. — Сокол встал и одним точным движением одернул свой жилет. Лев, который тяготел к постоянному беспорядку, не затруднил себя этим.

— Я слышал, вы собираетесь жениться, — сказал Сокол, когда они двинулись к двери. — Могу я принести свои поздравления?

— Спасибо. Она прелестная девушка, хорошо воспитанная и скромная. Однажды она станет отличной леди Гринли.

Сокол бросил взгляд на своего компаньона:

— Значит, это брак по любви?

Но Лев не был одурачен его беспечным тоном.

— Не бойтесь. Я не собираюсь влюбляться и раскрывать все наши секреты на подушке. Она просто привлекательная девушка, которая подарит мне наследника, — он засунул руку в карман за еще одной сигарой. — Вы должны задуматься о женитьбе. Знаете, это только поможет улучшить вашу маскировку. Вы начинаете выглядеть слишком интригующей загадкой для лондонских леди.

Сокол ответил ему многострадальным взглядом.

— Спасибо, но я скорее воздержусь. Обязанности Сокола не делают меня хорошим супругом. Почему я должен хотеть взвалить это на невинную женщину?

Лев выглядел задумчивым.

— В самом деле, почему?

— Как вы полагаете, Кобра когда-нибудь женится?

Лев покачал головой.

— Я бы сказал, что это сомнительно. В конце концов, какая женщина, обладающая чувством собственного достоинства, свяжет себя браком с человеком, которого публично заклеймили как предателя? — он потянулся к задвижке древней дубовой двери. — Бедняга.

Кто-то наступил Натаниэлю на голову. Очевидно, по его голове топтались в течение нескольких часов, потому что каждый звук отзывался в его мозгу с давно привычным ощущением.

Он попытался перекатить свою голову в сторону от боли, только для того, чтобы его пронзило острие самой настоящей агонии, промчавшейся через его череп. Его глаза открылись в ответ на эту боль, затем снова закрылись от ярко блестящего рассвета.

Рассвет?

Натаниэль попробовал поднять обе руки к своей больной голове, но только одна его рука повиновалась ему. Другая была холодной, онемевшей и придавлена каким-то неподвижным грузом.

Теперь уже совершенно очнувшись, он оставался неподвижным, оценивая свои возможности. Он лежал на спине, одна его рука была придавлена, с раскалывающейся головой, на воздухе в утренней росе.

Ничто из этого не было положительным.

И это уже не было сегодня. Уже настало завтра. Расстройство поднялось в душе Натаниэля, когда он осознал, что Фостер был потерян для него. Этот тип путешествовал очень быстро. Сейчас он должно быть далеко впереди.

Однако в настоящий момент, рядом с ним не было никаких звуков, кроме щебетания птиц, похожих на смех звуков, издаваемых ручьем, и тихого кошачьего похрапывания. Открыв один глаз, из-за хитрости или из-за ожидаемой боли, Натаниэль получил возможность увидеть, что он лежит под защитой изгороди, на траве возле дороги.

Не было никаких признаков немедленной опасности. Вода журчала где-то слева от него. Похрапывание доносилось поблизости, с его груди.

Вытягивая шею и наклоняя голову, Натаниэль смог увидеть копну каштановых неопрятных волос и одну изящную руку, которая лежала на его жилете, наполовину забравшись внутрь. Ну что же, он просыпался и видел худшие вещи в своей жизни.

Он откашлялся.

— Прошу прощения, — тихо сказал он, — но кажется, мы спали вместе.

Человек, лежащий на нем, издал сонное фырканье и еще уютнее расположился в его подмышке.

— Это очень лестно, что и говорить, и вы храпите очень симпатично, но вы не возражаете против того, чтобы отдать мне обратно мою руку?

Снова нет ответа. Осторожно положив голову обратно на землю, так как он не хотел бы сломать себе шею, Натаниэль заставил свои застывшие мускулы двигаться и переместил спящего еще дальше на свою грудь. Освободив свою руку от тяжести, он втянул воздух, чувствуя, как чувствительность возвращается к его плоти.

Затем он мягко перекатил на землю свою компаньонку — да, это, несомненно, компаньонка — на ее спину. Она была очень гибкой и улеглась без протестов. Он приподнялся на локте и навис над ней.

— Мисс? — осторожно Натаниэль провел костяшками пальцев по ее щеке. Ее кожа была теплой и очень мягкой.

Она выгнулась и потянулась в сторону от него, изогнувшись чувственной дугой, ее рукава соскользнули вниз по белым рукам, открывая ее локти с ямочками. Ее губы сонно задвигались, она вздохнула, затем медленно открыла большие голубые глаза особенного сумеречного цвета и заморгала, глядя на то, что ее окружало.

Потом она улыбнулась ему.

— Привет.

Ее голос был хриплым ото сна. Очень приятный, в действительности, но Натаниэль был не в том настроении, чтобы находить приятное.

— Кто вы? — спросил он нахмурившись.

Он деликатно зевнула, прикрыв рот рукой.

— Я — Вилла Трент. А вы? — Она подняла глаза вверх, лежа на земле, с соболиными волосами, разбросанными по траве, и Натаниэля внезапно посетили воспоминания о том, каково это: просыпаться рядом с женщиной после горячей ночи…

— Натаниэль Стоунвелл, — из осторожности он отбросил свой титул. — Вы знаете, почему мы здесь лежим?

Она кивнула и гордо улыбнулась.

— Прошлой ночью я спасла вашу жизнь.

Прошлой ночью? Натаниэль лег обратно на траву рядом с девушкой. Его череп гудел, а тело болело с головы до ног. Втягивая со свистом воздух от боли, он обхватил свою голову двумя руками. После того, как головокружение замедлилось и пульсирование улеглось, он смог заговорить снова.

— Что произошло? — это не мог быть Фостер. За исключением того, конечно, что никакая безопасность не является непреодолимой. Фостер с таким же успехом мог и знать, что кто-то преследует его. Он мог запутать след…

Она издала тихий гудящий звук.

— Ну… там был камень.

Натаниэль моргнул.

— Камень.

— Да, — она заколебалась. — На тропинке.

— Камень на тропинке, — возможно, девушка глуповата.

— Да. И вы свалились на него.

Натаниэль сделал глубокий вдох.

— Свалился с моей лошади?

Она посмотрела в сторону.

— Можно предположить.

Сознание Натаниэля пребывало в состоянии опьянения. Исследуя свою голову, он нашел многообещающую шишку над своим левым ухом. Валяясь на обочине с больной головой и без лошади в поле зрения, он в нормальной обстановке предположил бы, что он был выброшен из седла. Невероятно, но не полностью невозможно.

Но это все еще не объясняло наличие девушки.

— Хорошо, девушка. Объясните.

— Я объяснила. Вы упали со своей лошади на камень.

Но ее взгляд скользнул прочь от него, и Натаниэль начал подозревать, что здесь было что-то большее, чем это простое объяснение.

— А сейчас мы должны доставить вас в деревню, — поднявшись с травы, девушка начала усердно очищать себя.

Несмотря на свою головную боль и его возрастающие подозрения, Натаниэль с некоторым интересом наблюдал за тем, как ее движения заставляют колебаться всю ее щедрую анатомию. Затем она с собственнической суматохой начала очищать его. Натаниэль поднялся на ноги, желая избежать ее обслуживания, которое отзывалось в его разбитой голове, только для того, чтобы обнаружить, что она начала отряхивать его зад.

— Вы ужасно пыльный, — сказала она. — Так просто не пойдет.

Натаниэль поймал ее руки и крепко сжал их своими ладонями.

— Я бы предпочел, чтобы вы этого не делали.

Ее руки трепетали, как пойманные птички под его хваткой, но остальная ее часть сделалась совершенно неподвижной. Она медленно подняла свои искренние голубые глаза с их переплетенных рук и встретилась с ним взглядом. Затем она нервно облизала свои полные губы легким движением языка.

Небольшая часть сознания Натаниэля заметила влажное сияние этих губ и отреагировала соответственно. Остальные его мысли были сосредоточены на том, как именно он оказался без лошади на этой пыльной сельской тропинке.

Девушка выглядела безвредной, но он не один раз видел невинность, прикрывающую предательство. И не один раз он встречался с изменой, облеченной в безвредную форму.

— Мисс Вилли!

Натаниэль встрепенулся при звуке низкого голоса, который разносился по тропинке. Обернувшись так быстро, что его голова снова запульсировала, Натаниэль машинально присел в оборонительную позицию.