— Вот уж действительно, — прошипела она, показывая острые, как иголки, зубы. — Ну и народ эти люди! Настолько зависят от своих инструментов! — Кошка презрительно покачала головой и ушла в темноту.

Винтер стиснула зубы, убрала свои вещи и затоптала последние искры погасшего огня. Затем, подняв свечу еще выше, она поспешила за кошкой, которая, самоуверенно подрагивая хвостом, направилась вверх по коридору.

Они встали на верхней ступеньке, неуверенно глядя на дверь пыточной камеры. Воздух над лестницей, казалось, ежился в мерцающем свете свечи.

— Я буду ждать тебя здесь, — проговорила кошка необычно тихо. — Что бы тебе ни было нужно в черной комнате, это… это не мое дело. — И кошка уселась на каменных плитах, устремив взгляд в темноту лестничного пролета.

«Вот спасибо, — подумала Винтер. — Спасибо тебе огромное за такую великую помощь». Этот слабый сарказм ни капли ее не согрел на пути вниз по лестнице.

Она услышала шепот, как только подошла к закрытой двери, и остановилась как вкопанная. Шепот, словно присутствие живого существа, казалось, наполнил собой всю лестничную клетку. Он не только висел в воздухе — он словно старался проникнуть внутрь самой Винтер. С тихим шипением просачиваясь через кожу, он заполнял ее мозг. Он заползал под одежду и бежал по ребрам. Он дрожал у нее под кожей и крался, холодный и назойливый, вверх по позвоночнику.

В этом клокочущем ужасе бесконечно повторяемых шепотом слов всплыло воспоминание о ясном и звучном голосе Кристофера: «Ты когда-нибудь видел глаз, вырванный из глазницы?»

Винтер ахнула и попятилась. Она задрожала — трясущаяся свечка забрызгала ее руку горячим воском.

Каждое произнесенное шепотом слово звучало ясно и четко, хоть голос говорящего был хриплым и гортанным от боли и страха. Это была молитва жителей срединных земель их Деве. Винтер стояла и слушала, широко раскрыв глаза. Несколько капель воска упали ей на волосы и щеки, а она все собиралась с духом, чтобы протянуть руку и открыть дверь.

— Ave Maria, — отчаянно умолял голос, — gratia plena, Dominus tecum… — Слова набирали скорость, будто боялись, что их остановят. — …benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Jesu. — Да, живой человек конечно же не мог говорить так быстро и ясно. Винтер почувствовала, как закружилась ее голова. — Sancta Maria, — прошептал голос, чья жалкая мольба достигла новых высот отчаяния. — Mater Dei ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae. Amen. (Дева Мария, Матерь Божья, молись за нас, грешных, сейчас и в час смерти нашей. Аминь.)

После слова «аминь» не было паузы — привидение не сделало вдоха. Голос сразу вернулся к началу молитвы, снова повторяя: «Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum…» Он зазвучал выше и быстрее, отчаяние было почти осязаемо. «…benedicta tu in mulieribus… — воскликнул он, как будто эти слова могли его спасти, — et benedictus fructus ventris tui, Jesu».

Голос Кристофера снова прорвался, спокойно сообщая об ужасных последних часах этого бедного духа: «Потом они взяли раскаленную кочергу… знаешь, как воняет плоть под горячим металлом?»

Винтер зажала ухо свободной рукой и отступила еще на шаг, качая головой. Она не может войти! С этим она просто не справится. Сердце у нее бешено колотилось — она чувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Она не может взглянуть на призрака, в ужасе произносящего эту молитву. Не может. У нее не хватит смелости…

— Девочка…

Винтер вскрикнула и обернулась, дугой разбрызгивая воск. Свеча зашипела и чуть не погасла, но, к счастью, снова разгорелась, когда Винтер шагнула к стене. В глазах у нее потемнело от страха и удивления — она почувствовала, что едва стоит на ногах. Испугавшись надвигающегося обморока, она вскрикнула, чтобы выпустить ужас из груди и избавиться от страха, туманящего глаза.

На ступенях рядом с ней стоял Рори, со встревоженным полупрозрачным лицом. Винтер протянула свечу вперед, загораживаясь от него. Лишь через несколько секунд она овладела собой достаточно, чтобы опустить трясущуюся руку и выпрямиться, опираясь на стену.

— Девочка, — повторил он голосом, звучащим вовсе не так ясно, как голос несчастной души, запертой за дверью. — Поторопись… Другие… — Он оглянулся медленно, с трудом. Рори едва стоял, он расплывался, опустив голову. Винтер подумала, что, не будь он духом, он тоже прислонился бы к стене.

Она протянула к нему руку, растроганная его ужасным состоянием. Слова «Нам это не под силу» уже готовы были сорваться с ее губ. Но Рори устало повернулся, не глядя на нее, и махнул рукой, указывая на дверь. Винтер услышала, как в замке сдвигаются тяжелые механизмы, — и дверь беззвучно распахнулась. Рори скользнул в темноту, и Винтер сразу же, почти против воли, пошла за ним.

Призрак остановился рядом с дверью, глядя на стул с болезненным состраданием на лице. Лихорадочные молитвы сменила жалобная повторяющаяся мантра: «…nunc et in hora mortis nostrae… nunc et in hora mortis nostrae…» Вздохи и шепоты доносились из темницы. Винтер дрожала каждым дюймом своего тела и не могла заставить себя отвести взгляд от Рори.

— Теперь мне пора, — проговорил он, ласково глядя на нее. — Будь с ним добрее. Он слишком много страдал и не может оставить страдание позади. — Вдруг Рори ахнул и быстро оглянулся. — Мне пора, — воскликнул он и поспешно повернулся, схватившись рукой за пояс. Он бросился к дальней стене комнаты. — Не забывай, малышка Мурхок… беги со всех ног… как только я скажу… беги… — И Рори исчез: прошел сквозь дальнюю стену пыточной камеры.

Винтер глядела на слабое фосфоресцирующее сияние, которое оставил после себя Рори. Она смотрела, пока свет не померк, а затем неохотно повернулась к шепчущему страдальцу.

Сначала он показался всего лишь расплывчатой, как облако, фигурой. Слабо светящаяся фигура человека, вцепившегося в черные ручки стула. Но когда Винтер присмотрелась, он сделался четче, так что ей пришлось отвернуться, а то бы ее стошнило.

— Мария? — прошептал он. — Мария? — Винтер показалось, что он еще молится. Потом она поняла, что он вертит головой, будто ища ее взглядом. — Мария? — снова прошептал он, и Винтер увидела черные дыры у него во рту, там, где инквизиторы вырвали зубы. Наверное, он услышал ее медленные шаги по каменному полу, потому что обратил на нее глазницы и следил за каждым движением, когда она шла к нему через комнату. — Мария… они меня пытали…

Рука Винтер дрожала так сильно, что пламя готово было погаснуть, и она поставила свечу на угол стола. Огонек осветил весь страшный ряд инструментов, которые применили к бедняге, и Винтер отвернулась и стиснула руки от отвращения и отчаяния. «Рази был здесь, — подумала она. — Рази это допустил. Помоги нам Боже».

— Мария! — вдруг вскричал призрак. Винтер так и подскочила. — Мария!!! Умоляю, сокровище мое, не уходи…

Винтер не могла вынести страшного отчаяния в его голосе и шагнула к нему, подняв руку, будто могла прикоснуться к нему и утешить.

— Я здесь, — солгала она. — Все прошло… ты теперь… ты… — Она вгляделась в измученное лицо и поняла, что ничего не кончилось. Для него не кончилось. Она решила не притворяться его Марией. — Как тебя зовут? — тихо спросила она.

Он повернул к ней голову, напряженно вытягивая шею, хоть кожаные ремни уже не держали его. Его слова должны были стать неразборчивыми, ведь рот был изуродован пытками, но они послышались ясно. Это был голос образованного человека — теплый и совершенно безнадежный.

— Мария? Любимая? Неужели я такой страшный? Ты меня не узнаешь? — Голова его откинулась назад, рот раскрылся в отчаянии. — О, освободи меня, — стал он молить. — О, Матерь Божия, услышь меня. Отпусти меня. Отпусти… — Он снова стал молиться, отчаянно мотая головой из стороны в сторону, — его пустые глазницы мелькали, словно колодцы поблескивающей темноты. Вдруг он изогнулся в невидимых путах и закричал. По закрытой комнате разнесся запах огня и горящей плоти. Винтер закрыла лицо руками и разрыдалась.

За стенами зазвучал тихий плач, она почувствовала под подошвами сапог едва различимую вибрацию. Винтер в страхе огляделась, но ничего не увидела. Однако она сразу поняла что не должна медлить.

— Как тебя зовут? — снова спросила она, но дух закинул голову и забился, кровь потекла по его измученному лицу, как слезы. — Как тебя зовут? — настаивала Винтер, сама не понимая, почему ей так понадобилось это узнать. — Скажи мне, и я передам Марии!

— Мария!

— Да. Скажи мне свое имя. Скажи, как передать Марии. Где она? В лагере? С Его королевским Высочеством? В лагере?

— В лагере… да… она в лагере. Она с остальными… Мария…

Теперь весь воздух вибрировал вокруг них, так что у Винтер встали дыбом волоски на руках и загривке, в ушах зажужжало, зубы заныли. Плач за стенами стал проникать в комнату. Камни загорелись ручейками и искрами фосфоресцирующего света.

Дух стал задыхаться и трястись так, что пятки и кости сломанных рук забарабанили по дереву страшного стула.

Винтер заставила себя заговорить мягко. Ей не хотелось поступать как инквизитор, хотя желание схватить призрака, встряхнуть и прикрикнуть на него было почти непреодолимо.

— Скажи, где она, и я передам ей твои…

— Она в лагере…

— В каком лагере? Их так много… В каком лагере Мария?

Он попытался повернуться к ней, но теперь трясся так, что его затылок ритмично ударялся о стул.

— В долине Индири… В долине Индири… с Оливером… с Комберменами… она… а-а-а… — Слова потерялись в клокотании, и черная, поблескивающая кровь хлынула изо рта. Винтер отступила.

Теперь вся комната ожила от пляшущего фосфорического света. Он омывал стены, призрачный, мерцающий. Он тянул жадные щупальца к потолку. Плач превратился в шум атаки. Крики, ржание лошадей, выстрелы сменяли друг друга так быстро, что напоминали звуки фейерверков на горизонте.

Призрак выгнулся в своих невидимых путах, как лук, теперь касаясь черного стула только головой и пятками.

— Мария! — закричал он. — Скажи… Марии!

Кровь брызгала из его рта с каждым словом. Запах крови и пороха, дыма и горящей плоти был невыносим.

Винтер схватила свечу со стола и шарахнулась назад, закрывая рот рукой.

— Долина Индири, — повторяла она про себя. — Долина Индири… Только бы не забыть.

Через дальнюю стену комнаты пробежал Рори. Он тяжело приблизился к ней, зажав рукой живот, на лице — воплощенное страдание. Рот его был разинут в беззвучном крике, он протянул к ней руку:

— Беги! Беги!

Из стены за его спиной проступил светящийся туман, наполняя комнату от пола до потолка, так что весь воздух превратился в однородную клубящуюся массу. Она двигалась по темнице медленной волной, несущей с собой резкую пороховую вонь и гулкие, непрерывные выстрелы. Рори пытался бежать, но был слаб и неловок — прилив настиг его и оторвал от земли. Его голова откинулась назад с криком страдания, руки и ноги беспомощно вытянулись. Рори лежал, прикованный к светящейся поверхности, как человек, плывущий по реке боли. Затем на глазах у Винтер волна медленно разорвала Рори Шеринга на части.

— Нет! — закричала девушка. — Рори!

Но Рори исчез, уничтоженный пылающей массой наступающего на нее света, и его отчаянные крики быстро заглушил шум сражения.

Свет все полз вперед. Он потянулся блестящими пальцами к черному стулу, прикоснулся к страдальцу на нем. Тот вскрикнул от страха, когда зеленые колдовские искры попали в его глазницы и засверкали на губах. Свет освободил его и поднял в воздух, он повернул голову к Винтер, которая продолжала пятиться назад.

— Скажи ей… — всхлипывая, произнес он. — Скажи Марии… что Исаак не выдал… Скажи… — И тут его тоже затянуло на гребень наступающей волны и медленно разорвало на части, только вопли повисли в воздухе.

Винтер ахнула, споткнулась, наткнувшись на ступеньку сзади, и упала. Волна наступала на нее — она поползла вверх по лестнице на четвереньках.

Свеча догорела, и Винтер преодолела остальные ступеньки в полной темноте. Она достигла площадки, как лосось, преодолевший речной порог, но не смогла подняться на ноги и с отчаянным всхлипом рухнула на пол. Она оцарапала подбородок и ладони, ползя по полу на животе. Ноги искали опору, руками она нащупывала дорогу в темноте. Наконец она встала, пробежала немного на подгибающихся ногах и налетела лицом на стену. Искры посыпались у нее из глаз, она шарахнулась назад, сделала несколько неверных шагов и снова побежала во мраке.

Зеленый призрачный огонь поднялся за ее спиной — путь впереди стал ясно виден, ведь фосфоресцирующая масса покатилась по ступеням и дальше, по коридору. Шум битвы стал громче, воздух содрогался от выстрелов.

Винтер снова поскользнулась и упала, ей пришлось проползти несколько шагов. Коридор повернул, она очутилась в непроглядно-темной лестничной клетке и, выбиваясь из сил, поползла на четвереньках по винтовой лестнице.

Лестницу осветил зеленый свет. Винтер увидела крутые ступени. Она продолжала карабкаться вверх. Зеленый свет раздулся как волна, и Винтер вскрикнула, задыхаясь, понимая, что не сможет его перегнать. Он повернул за угол! Он уже здесь!

Фосфоресцирующее щупальце охватило ее лодыжку — нога сразу онемела.

Винтер закричала и распласталась по полу, не чувствуя больше ног. Животом и грудью она больно ударилась о края ступеней. Призрачный огонь схватил ее за другую ногу — онемение поднялось выше колен. Выкатив глаза и раскрыв рот от ужаса, Винтер продолжала отчаянно карабкаться наверх, цепляясь за ступеньки руками — от парализованных ног не было больше проку. Лихорадочно подтягиваясь на руках, она только слышала, как носки сапог ударяются о ступени.

Ужас мешал ей оглянуться, но она почувствовала, как холод и онемение достигли пояса. Позвоночник свело судорогой, словно кто-то вдруг вогнал ей в поясницу сосульку. Она бессильно цеплялась за каменные ступеньки, но не могла ползти дальше.

«Нет, нет! — думала она отчаянно. — Я не хочу умирать! Отец! Отец! Помоги мне!»

Зеленые искры коснулись ее вытянутых рук, затанцевали на пальцах. Винтер больно ударилась о ступеньку, соскальзывая вниз, в рокочущие объятия жгучего, как крапива, фосфоресцирующего света. — Папа! — завопила она.

И тут свет погас, шум битвы утих, и задыхающуюся Винтер бросило лицом вниз на грязные ступени. Она вся сжалась, с трудом переводя дыхание и ожидая нового нападения. Но все вокруг было тихо, темно и холодно.

Она медленно повернулась щекой к камню и лежала не двигаясь, открыв глаза в непроглядном мраке, прислушиваясь. Ничего. Ни призрачного света, ни единого звука. Волне не хватило сил. Винтер удалось это пережить.

Некоторое время она просто лежала, глядя во тьму и ожидая, когда к ногам вернется чувствительность. Потом погладила пальцами шершавую поверхность камня и с удивлением заметила, что свеча лежит рядом с ней. Она схватила ее, чувствуя успокаивающую гладкость и теплоту, медленно подтянула к себе и прижала к щеке. Сердцебиение постепенно успокаивалось. Винтер постаралась собраться с силами, чтобы повернуться на бок.

Что-то зашевелилось на ступеньках, но Винтер была слишком обессилена, чтобы испугаться. Она скорее почувствовала, чем услышала, мягкое движение у своего лица, снова открыла глаза, но увидела лишь темноту.

— Кошка? — шепнула она.

— Да. — Ее голос дрожал и звучал испуганно; Винтер еще не доводилось слышать, чтобы кошка говорила так.

— Ты… не ранена? — спросила она.

Кошка не ответила. Но Винтер почувствовала странное, не очень приятное тепло на лице и поняла, что ее лизнули в щеку. Затем кошка уткнулась головой ей в плечо и свернулась в теплый комочек у шеи. Винтер обняла ее рукой, кошка сунула голову ей под подбородок и жалобно мяукнула.

Так они и лежали некоторое время, молча прижавшись друг к другу, справляясь с дрожью и настороженно вглядываясь во тьму.

Наконец ноги Винтер ожили, она с трудом встала и медленно пошла вверх по лестнице.

Кошка не отставала на нее на протяжении всего долгого, извилистого пути из темниц, а затем исчезла на полдороге к средней галерее — просто внезапно ускользнула в ночь без единого слова прощания, — и Винтер пришлось проделать остаток трудного пути домой в одиночестве.

Как будто

Винтер разбудил звон часов на башне.

«Рори!» — подумала она, открывая глаза, — весь сон сразу исчез. Она лежала лицом вниз на своей кровати, раскинув руки и ноги, не раздевшись и не умывшись.

Часы пробили вновь. Три удара в темноте. Третья четверть! Уже? Рази уезжает в полдень. Она тоже уезжает в полдень! Ей осталось провести с отцом менее шести часов!

Она в панике вцепилась в одеяло и постаралась собраться с мыслями. Шесть часов! Неполных шесть часов — и ей придется расстаться с отцом. Лоркан останется один, без нее, а она отправится странствовать по миру. О господи, ей не хватит сил для этого!

С трудом открыв глаза, ошеломленная, Винтер, преодолевая боль во всем теле, приподнялась и встала с кровати. Несколько секунд она стояла, пошатываясь, стараясь вновь обрести равновесие — в глазах потемнело, кровь отлила от головы. Она ухватилась за спинку кровати и попыталась навести порядок в мечущихся мыслях. Сейчас надо пойти и разбудить отца, и они вместе…

Услышав из спальни голос, она застыла и прислушалась: Марчелло Тутти тихо говорил что-то за закрытой дверью, — у Винтер сжалось сердце, когда она услышала, как Лоркан в ответ сначала застонал, а затем усмехнулся. Оба тихо пробирались мимо ее двери в гостиную. Винтер слышала медленные, тяжелые шаги отца, идущего через комнату с помощью Марчелло. Как трудно стало для него это простое путешествие! Винтер сразу поняла, что он делает это ради нее, чтобы устроить нормальный завтрак за столом, а не у его постели.

Если бы она остановилась и задумалась хоть на минутку, она ни за что бы не вышла, не умывшись и не переодевшись. Но она устала до смерти, в голове у нее была гудящая каша, и она откинула щеколду и выглянула в гостиную, прежде чем успела подумать о чем-либо, кроме желания увидеть отца.

Когда она подошла к двери, Марчелло помогал Лоркану занять его место за столом. Лоркан ухватился за край стола, а Марчелло пододвигал кресло. Оба они подняли голову, заметив Винтер, и встревоженно ахнули.

Марчелло воскликнул:

— О, синьора!

Когда Лоркан увидел ее грязную одежду, оцарапанный подбородок и синяк на щеке, лицо его вытянулось и опасно потемнело.

— Какой мерзавец сделал это с тобой? — прорычал он.

Винтер не сразу заметила их возмущение — так она загляделась на множество свечей на столе, вазу желтых роз, красиво расставленную посуду. Она повернулась к отцу и с удивлением увидела накрахмаленную белую рубашку, парадный кафтан и брюки, свеженачищенные ботинки. Волосы Лоркана, расчесанные до блеска, свободно спадали на его плечи, как на придворном обеде. Он еще был бледен, как труп, глаза и щеки запали, а руки дрожали от усилия, когда он опирался о столешницу. Но все равно он был великолепен. Винтер увидела ярость на лице отца и поняла, что погубит этот прекрасно устроенный прощальный завтрак, если не сделает что-то прямо сейчас.

Она сделала глубокий вдох и выпрямила спину. Она ожесточенно моргнула глазами, чтобы разогнать усталость, прочистила горло, заставила себя хихикнуть и с удовлетворением отметила, что смех прозвучал вполне убедительно.