Графиня, никогда не отличавшаяся пунктуальностью, заставила сына прождать целый час. Время ожидания Лукас использовал для того, чтобы перепроверить итоговую цифру внесенных в его бухгалтерскую книгу расходов.

— Лукас, дорогой! — раздался веселый, как месяц май, голосок графини, появившейся в наряде из жемчужно-серо-го берлинского шелка и в роскошной нориджской шали. — Ты встретил нас как чужой. На тебя это не похоже. Можно подумать, что тебя вообще нет дома.

— Главное не это, а отсутствие кредиторов на ступенях перед входом.

Далси поморгала глазами и уселась в кресло перед камином.

— Извини, я что-то не поняла.

— Речь идет вот о чем. — Лукас передал матери бухгалтерскую книгу. Графиня взяла ее с отвращением, как будто полуразложившуюся рыбу.

— Ах, ты же знаешь, что я не разбираюсь в цифрах.

— Насколько я понимаю, ты вообще ни в чем не разбираешься! Оставила шесть сотен у мадам Деку, еще две сотни — у Лока, сто пятьдесят — у Хэллоуби…

— Уж не воображаешь ли ты, что девчонка может выезжать в свет в кожаных бриджах?

— Мама, около тысячи фунтов моих денег истрачено на гардероб этой девчонки!

— Причем истрачено очень разумно. Ты сильно отстал от жизни, дорогой. Если бы ты обращал хоть немного больше внимания на свою одежду, то заметил бы, что цены очень изменились с тех пор, когда ты в последний раз делал покупки.

— Оставь мои покупки в покос, — проворчал Лукас. — Если ты думаешь, что я позволю тебе пустить меня по миру ради кучи побрякушек, которые и Лондона-то никогда не увидят…

— Что, позволь узнать, ты хочешь этим сказать?

— Только то, что твоя эксцентричная затея не имеет ни малейшего шанса на успех!

— Ты зря делаешь вид, будто это тебя не касается.

— Прошу прощения, мама. Я совсем забыл, что для людей твоего круга самое важное в жизни — погоня за наслаждениями.

— В наслаждении жизнью нет ничего противозаконного. Насколько я помню, ты в свое время тоже их не чурался.

— Вот именно. И посмотри, к чему это меня привело. Мне следовало бы догадаться, что ты окажешься на стороне девчонки.

Он позвонил Смитерсу и не слишком любезно предупредил:

— Сегодня я буду ужинать вместе с дамами.

— Как пожелаете, милорд.

Глава 5

Было уже четверть девятого, а Лукас все еще сражался с узлом своего галстука. Когда-то он делал это не задумываясь, однако теперь пальцы его не слушались, как будто это ему предстояло пройти испытание. Сердитым рывком одного конца галстука он добился желаемого и размеренным шагом, как ему показалось, спустился вниз по лестнице.

Не обнаружив в гостиной ни души, Лукас понял, что мать и ее подопечная перешли в столовую.

Далси, оторвавшись от суповой тарелки, невинно подняла на него глаза.

— Дорогой! Мы уже устали тебя ждать. Что это ты сотворил со своим галстуком? Выглядит весьма необычно.

Ага, значит, вот какой тон она выбрала!

— Прошу прощения, мама и мисс… — Черт возьми! Как ему называть ее?

— Тебе следовало раньше позаботиться о ее имени, — с легким упреком сказала Далси.

— И правда. Я забыл. — Лукас впервые внимательно вгляделся в девушку, сидевшую перед ним на краешке стула.

— Ладно. Такое имя, как мисс Гримальди, подойдет?

— Полагаю, не подойдет, — резко ответила графиня. — И должна сказать, что, по-моему, твой юмор несколько переходит границы дозволенного.

Татьяна помешала суп в тарелке, и Лукас невольно заметил, что запястья ее руки гораздо белее и изящнее, чем ему казалось раньше.

— Почему бы не взять это имя, миледи? — обратилась она к Далси низким шелковистым голоском, в котором почти не чувствовалось акцента.

Лукас покачал головой и прищурился:

— Что ж, отличное имя, кто может с этим спорить… Мисс Гримальди, позвольте предложить вам ломтик жареного мяса?

Зеленые глазки вопросительно взглянули на графиню.

— Ты совершенно права, Татьяна, — поморщившись, произнесла Далси. — Конечно, мясо следовало предложить мне первой, но я считаю, что в присутствии людей, манеры которых оставляют желать лучшего, к этому не стоит привлекать внимания.

Когда ужин был закончен, девушка с застенчивой улыбкой встала из-за стола.

— Благодарю вас, миледи.

Потом она присела перед Лукасом, который от неожиданности чуть не выронил салфетку.

— И вас благодарю, милорд, за то, что составили нам компанию нынче вечером, а также за мое новое имя. Я постараюсь быть достойной его.

Лукас поклонился, пытливо вглядываясь в ее глаза, которые стали еще ярче от соседства с изумрудной зеленью платья.

— Я в этом не сомневаюсь, мисс Гримальди.

Его взгляд задержался на ней дольше, чем он хотел бы, и Далси усмехнулась.

— Без кожаных бриджей она стала очаровательна, не так ли? — произнесла она, когда дверь за девушкой закрылась. — Признайся, Лукас, что ты был удивлен. Скажи, ты заметил хоть какой-то изъян в ее манерах?

— Н-нет, — пробормотал Лукас. — Но… тебе не приходило в голову, что игра, которую ты с ней затеяла, сродни мошенничеству?

Графиня удивленно взглянула на него.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Предположим, результаты твоих усилий превзойдут самые смелые ожидания — ты вывезешь ее в свет, она станет сенсацией сезона, а потом в нее до безумия влюбится сын одной из твоих близких подружек — леди Сейтон, например, или какой-нибудь другой светской львицы. И что ты будешь делать тогда?

— Дам им свое благословение.

— Как можно, мама! Неужели ты сознательно обречешь юного представителя высшего света на брак с безродной русской девчонкой?

Если леди Стратмир и испытала некоторую нерешительность, то всего лишь на мгновение.

— Почему нет, если они искренне полюбят друг друга? Ты уже согласился дать ей приданое, следовательно, ни о каком мошенничестве не может быть и речи. Татьяна обладает умом, благожелательностью и добротой, а также безупречным вкусом. Но ни одним из этих великолепных качеств не обладала та вульгарная, наглая… — Лукас резко отодвинул стул. Далси поймала его руку. — Ах, дорогой, если бы ты только посмотрел на нее сейчас! Она всегда появляется в окружении самых мерзких типов, а вся присущая ей вульгарность расцвела пышным цветом, когда она получила в свое распоряжение миллионы старика Иннисфорда!

— Ты говоришь о женщине, которую я люблю, — проскрипел Лукас сквозь стиснутые зубы.

— Но ты за столько лет ни разу не видел ее!

— И все-таки я буду любить ее до конца жизни, — упрямо проговорил он.

Графиня печально покачала головой:

— Ты просто глупец. Тебе не кажется, что если бы у нее было чувство к тебе, она бы сумела его показать?

— Ей было довольно трудно это сделать после того, как я убил ее мужа. Что касается мисс Гримальди, я уверен, ты сумеешь избежать угрызений совести по поводу дальнейшей судьбы какого-нибудь сговорчивого ухажера, которому тебе удастся ее всучить. Ведь ни ты, ни отец не испытывали угрызений совести, испортив мою жизнь…

— Минуточку, — прервала его графиня. — Я еще не закончила.

Лукас остановился, не без труда подавив желание уйти, хлопнув дверью.

— Я должна, видимо, предупредить тебя о том, что примерно через неделю намерена устроить здесь небольшой званый ужин. Раз уж ты стал таким скрягой, то мне, наверное, нужно попросить у тебя разрешения.

Мысленно поблагодарив Трентона Донтли за своевременный визит, Лукас небрежно пожал плечами:

— Как тебе будет угодно.

— Но, Лукас, я не научила ее танцевать…

— Найми учителя танцев, — безразличным тоном посоветовал он.

— Я об этом подумала. Однако приличный учитель заломит за уроки невероятно высокую цену.

Лукас снова пожал плечами:

— Найди кого-нибудь из местных.

— В том-то и проблема. Среди наших соседей вряд ли найдешь человека, который способен отличить кадриль от полонеза.

— Я думаю, ты как-нибудь разберешься. — Лукас снова ринулся к двери.

— А я думаю, что научить ее должен ты, и никто другой.

— Глупее этого ты не могла ничего предложить! И вообще я много лет не танцевал, — пробовал сопротивляться Лукас.

— Но ты не можешь отрицать, что когда-то считался лучшим танцором в Англии. Неужели я требую от тебя слишком многого?

— Нет, конечно. — По правде говоря, он мог бы настоять на том, чтобы Далси наняла учителя, но… — Ладно. Если ты считаешь, что это абсолютно необходимо…

— Абсолютно. Я даже попрошу тебя начать сегодня же вечером.

Вызвав Смитерса, Лукас вздохнул и, как только тот появился на пороге, произнес:

— Сообщите мисс Гримальди, что ее урок танцев начнется через три четверти часа в малой гостиной.

Глава 6

Подкрепившись в благословенном одиночестве несколькими порциями бренди и гаванской сигарой, Лукас присоединился к графине, которая пробовала пробежаться пальчиками по клавишам старинного спинета, стоявшего в углу комнаты.

— Добрый вечер, мама. А где же наша нежная Терпсихора?

Далси бросила на сына испепеляющий взгляд и поморщилась, прислушиваясь к звучанию инструмента.

Однако ее нахмуренный лоб моментально разгладился, как только в дверях появилась Татьяна.

— Входи, дитя мое! Ты великолепно выглядишь!

Увидев девушку, нерешительно остановившуюся на пороге, Лукас был вынужден признать, что его мать не преувеличивает: платье Татьяны из тончайшей зеленой ткани колыхалось при каждом движении, как поверхность моря под порывами ветра, ее перчатки из кремового кружева напоминали морскую пену, а их длина подчеркивала изящную округлость предплечий. Вишни, украшавшие лиф, исчезли, зато на ней появились аметистовые серьги и колье графини. Отраженный от него отблеск свечей отбрасывал блики на блестящие волосы девушки.

— Восхитительно! — не выдержав, произнес Лукас и с радостью заметил, что она смутилась.

— Миледи, — тихо произнесла Татьяна, — у меня разболелась голова. Можно мне пропустить урок нынче вечером?

Леди Стратмир решительно покачала головой:

— Мы так не договаривались, моя милая! Лорд Стратмир, человек очень занятой, специально выкроил время для этой цели.

— Но…

— Никаких «но»! Ты должна знать, что танцы очень полезны для здоровья.

— Ну-с, с чего начнем? — Стараясь не показать своей неуверенности, Лукас поставил на стол бокал, подошел к Татьяне и взял ее обтянутую перчаткой руку в свою, а другую руку положил на талию. Она словно оцепенела от его прикосновения: спина напряглась, жилка на виске бешено билась. Глядя на нее сверху вниз, Лукас заметил в глубине ее изумительных зеленых глаз то, чего раньше не замечал, — такую сильную ненависть к нему, что она казалась почти осязаемой. Он резко опустил руки и отступил от нее на шаг.

Мать взглянула на него:

— Ты сбился с такта? Во всем виноват этот невыносимый инструмент.

Однако спинет был ни при чем. Татьяна, высвободившись из его рук, вновь придала своему личику безразличное выражение и опустила глаза. Лишь высоко вздымающаяся и опускающаяся красивая грудь свидетельствовала о вспышке ненависти, которую он только что наблюдал.

Лукас замер. Как и любой человек, он иногда кому-то не нравился. Случалось даже, что его ненавидели, особенно светские денди, которые в свое время завидовали его титулу и состоянию. Он несколько раз дрался на дуэли, причем два раза — с оскорбленными мужьями. Но даже на их лицах он никогда не видел такой враждебности. Чем же, интересно, вызвана столь сильная ненависть у этой необычной девушки? Он хотел было закончить урок, но любопытство взяло верх. Интересно, какой фокус она может выкинуть, если он снова ее обнимет?

— Прошу прощения, мама, — сказал Лукас невозмутимым тоном, — мне пришлось поправить фалды. Начни, пожалуйста, еще разок. Раз, два, три. Раз, два, три…

Татьяна наконец взглянула ему в глаза. Хватит ли у нее силы воли, чтобы подавить такую ненависть? Очевидно, хватило. Изумрудные глаза все еще горели, но она позволила ему обнять себя. Лукас, не удержавшись, пробормотал себе под нос:

— Видимо, перспектива заполучить великого князя является для тебя мощным стимулом.

Несмотря на то что его слова заглушала музыка, Татьяна их услышала.

— Ошибаетесь, милорд, — ответила она с сильным русским акцентом, — это перспектива освободиться от вас заставляет меня так напряженно трудиться.

— В таком случае мне следует тоже удвоить свои усилия. — Он повернул ее так неожиданно, что она тихо охнула.

Но даже пребывая в замешательстве, Татьяна ни разу не сбилась с такта, хотя он кружил ее в бешеном темпе. Леди Стратмир, поглядывая через плечо, услужливо ускорила темп, чтобы соответствовать этой демонстрации виртуозного исполнения. Такой партнерши у Лукаса никогда в жизни не было — она ни разу не запнулась, не сбилась с такта.

Графиня, наблюдая за ними, встревоженно воскликнула:

— Лукас, осторожнее — вы заденете что-нибудь или налетите на кресло!

Но Лукас, возбужденный непостижимой грацией этого удивительного создания и недавней демонстрацией ненависти, лишь еще крепче сжал Татьяну в объятиях, как будто хотел своими руками сломать ее поразительное самообладание. Он почувствовал невыносимый жар в том месте, где уже не ожидая снова ощутить ничего подобного; каким-то непостижимым образом эта миниатюрная оцепеневшая фигурка, ухватившаяся руками за его фрак, пробудила в нем желания времен его бесшабашной юности. Однако ни одна светская женщина не относилась к нему с таким презрением. «Подчинись!» Он кружил ее по комнате, и его сердце колотилось рядом с ее сердцем. «Подчинись мне, черт возьми!»

Музыка резко оборвалась.

— Лукас, ты не даешь ей дышать!

Он отпустил Татьяну, так что она едва удержалась на ногах, а затем отвесил ей церемонный поклон.

— Мисс Гримальди, примите мои извинения. Вы постигли все, чему я мог вас научить. А что касается остального, то положитесь на партнеров, которые у вас, несомненно, появятся. Позвольте пожелать вам приятного вечера. И тебе тоже, мама. — С этими словами Лукас направился к двери и вышел из комнаты.

Глава 7

День семнадцатого апреля выдался хмурый, мрачный — под стать настроению Лукаса. За последние несколько недель он много размышлял над странным вальсом с мисс Гримальди и пришел к выводу, что плачевная утрата контроля над собой вполне естественна, поскольку у него уже несколько лет не было женщины.

У тела существуют свои потребности, которые за последнее десятилетие ему удавалось с успехом держать в узде, если не считать нескольких интрижек в России, связанных с его службой. Пора, пожалуй, завести — не настоящую любовницу, Боже упаси — какую-нибудь милую непритязательную женщину в одном из близлежащих городков, которую можно было бы навещать, когда возникнет потребность, но чтобы только она не предъявляла ему никаких требований, тем более не вела бы с ним ненужных разговоров.

Посмотрев в окно, он с ужасом увидел, что идет снег. Нигде не обнаружив Тимкинса, Лукас помчался к своим розам, на чем свет стоит ругая погоду и нерадивого садовника.

Заметив Тимкинса, который, обливаясь потом, несмотря на стоявший на улице холод, пыхтя, сгружал с тачки тяжелые чугунные обогреватели, Лукас остановился.

— Позволь, я помогу! — крикнул он, сожалея о том, что заподозрил Тимкинса в отсутствии чувства долга. — Ты здорово потрудился, не так ли? Прости меня, я был занят другими делами и… — Лукас замолчал.

— Тимкинс!

Оглянувшись, Лукас увидел, что по промерзшей земле к ним движется огромный узел с бельем, из-под которого виднеются кожаные бриджи и совершенно не сочетающиеся с ними сиреневые лайковые ботинки.

— Я не осмелилась взять больше, потому что графиня ждет сегодня гостей, которые, возможно, останутся ночевать.

Быстро опустившись на землю, узел открыл утонченное личико мисс Гримальди, улыбающееся озорной улыбкой. Однако как только она заметила Лукаса, улыбка тут же исчезла. Их взгляды встретились…

— Давайте-ка лучше поскорее примемся за дело, — строго произнес Тимкинс, — если вы, ваша светлость, хотите, чтобы мы успели укрыть цветы.

Лукас с трудом вышел из оцепенения.

— Да, да, конечно. Извините, мисс Гримальди, из-за моей рассеянности вам пришлось заниматься тяжелой работой. — Он подошел к куче постельного белья, а Татьяна неожиданно сделала шаг назад. — Силы небесные, — произнес Лукас, уставившись на вышитые простыни и покрывала. — Вы притащили сюда фамильные вещи!

Ясные зеленые глаза холодно взглянули на него.

— Правда? Но я просто выбрала то, что реже используется и чего едва ли хватятся.

— Это верно. Разве что если принц-регент решит посетить нас.

— А он приедет? — спросила мисс Гримальди, почему-то занервничав.

— Я бы не удивился, если бы мама его пригласила.

Снег повалил в полную силу, укрывая белым ковром голую землю.

Мисс Гримальди, взяв простыни, подтащила их поближе к розам.

— Цветы будут желто-оранжевые, даже бронзовые, — задумчиво сказала она, осматривая один из кустов. — На мой вкус — слишком броские. Я предпочитаю розовые и белые. А еще я рада, что смогла помочь. — Она круто повернулась и покинула их, шагая под аркой в своих кожаных бриджах и изящных ботиночках, ее толстая белокурая коса упруго подпрыгивала при ходьбе.

Как только она ушла, Лукас подошел к садовнику.

— Тимкинс, мне следовало поговорить с тобой раньше. Тебе следует знать, что моя мать взяла мисс Гримальди под свое покровительство. Она намерена представить ее светскому обществу. — Он неодобрительно усмехнулся.

Тимкинс пристально взглянул на него и невозмутимо произнес:

— Не знаю, что сделала с ней графиня Стратмир, милорд, но эта девушка теперь леди до мозга костей. Это каждому видно.

Лукас надеялся, что садовник не заметил, как вспыхнуло его лицо.

— Ну что ж, вот и хорошо, — с притворной бодростью сказал он. — Давай-ка вернемся к розам. Никаких повреждений пока не заметил?

— Вот на этом кусте обломилась ветка. — Тимкинс, разжигая уголь в жаровне, кивком указал на «Принцессу Орлеанскую» — сильно вытянувшуюся китайскую розу.

— Такая изнеженная девчонка. Осенью я ее, пожалуй, перенесу в помещение. — Лукас тщательно укрепил колышками одеяло, которым была укрыта «Леди Иннисфорд». — Еще раз благодарю тебя, Тимкинс, за твою бдительность. А теперь принеси мне вон ту метлу и подложи еще угля, чтобы эти горшки дали побольше тепла.

В пять часов во двор Сомерли-Хаус въехала первая карета. Татьяна в платье из тончайшего белого шелка и в несравненной красоты колье из восточного жемчуга с изумрудной застежкой, опершись на подоконник, выглянула из окна, а Тернер тем временем расчесывала щеткой ее волосы.

— Уже едут, — бодрым тоном сказала горничная. — Вы готовы?

Татьяна кивнула, и ее пальчики осторожно прикоснулись к изумрудной застежке драгоценного колье. Сама того не желая, она почувствовала угрызения совести при мысли о графине. Кажется, Далси была хорошим человеком — для иностранки, конечно, — и хорошо относилась к Татьяне, но вот ее сын… Для человека, который убил Петра, из-за которого была сметена с лица земли ее деревня, любая самая суровая кара была бы недостаточной.

Несмотря на то что прошло уже довольно много времени, думая о Петре, она едва сдерживала слезы. Они были бы уже давно женаты, она родила бы ему сына, о котором он так мечтал, а зимой согревалась бы теплом его тела в супружеской постели.

Какой он был сильный и красивый! Какие сильные были у него руки, когда он обнимал ее на берегу реки! Слова, которые он ей шептал, казались сладкими, как мед, а его поцелуи еще слаще…

«Довольно!» — строго приказала она себе, собрав в кулак всю свою волю, которая прежде помогала ей выжить среди бесконечных заснеженных равнин России. Лукас Стратмир освободил ее от этой безрадостной перспективы — но ценой жизни Петра. С его стороны это была неслыханная дерзость, и он за нее дорого заплатит.