— Она хорошая! Ее зовут Марибел. Очень веселая, но при этом не язвит. И у нее потрясающие волосы. Мне постоянно хочется их потрогать.

— У тебя тоже хорошие волосы, — замечаю, похлопывая ее по короткому прямому бобу-каре.

— Не как у Марибел.

— Это мы еще поглядим.

— Она хочет достать нам фальшивые удостоверения, — Лия морщит нос.

— Это ведь отлично. Сможем постоянно гулять вместе! Или, по крайней мере, ты сможешь выбираться со мной, когда мне в следующем месяце наконец исполнится двадцать один.

— А у тебя нет поддельного удостоверения?

Я пожимаю плечами.

— Я подумал, что оно того не стоит. В большинство клубов пускают с восемнадцати, а там я могу и не пить. И так как день рождения у меня в октябре, я все равно старше всех своих друзей.

Она улыбается.

— А теперь давай вернемся к делу. Никто толком не знает, где Гейб пропадал. Друзья наверняка в курсе, но мне нравится представлять, что он был за границей или заботился об умирающем родственнике, что-нибудь такое, романтичное.

— Это разве не сюжет фильма «Десять причин моей ненависти»?

— Покойся с миром, Хит, — автоматически проговариваю я. — Но да, наверно, там какая-то заурядная причина: типа его родителям не хватило денег или его ненадолго куда-то перевели и ему там не понравилось.

— Давай притворимся, что он был за границей.

Я обдумываю ее предложение:

— Но если бы он уезжал из страны, из этого не стали бы делать тайну.

— А вдруг это была не тайна, а что-то такое, чего не знаешь лично ты?

— Ну, в моем общежитии есть девушка, Морин, — ты еще с ней познакомишься, — так вот, она жила с ним на одном этаже, и хоть они не общались близко, она знает тех, кто с ним дружит, но они на вопрос, где он был, всегда отвечают уклончиво.

Лия смотрит с подозрением:

— Значит, его друзей напрямую спрашивают, где он был, а они не отвечают?

— Ну, не знаю, спрашивала ли Мо-Мо напрямую. Но вроде бы да.

— А вдруг он был в центре реабилитации? — говорит она.

— Он не похож на наркомана, хотя, раз был в бейсбольной команде, может, и сидел на стероидах.

— Или на анаболиках, или на «най-квиле».

— На реабилитацию из-за «най-квила» не кладут, это же сироп от кашля.

— Ты в курсе, что порой не понимаешь шуток и воспринимаешь глупости всерьез?

Я запрокидываю голову и смеюсь.

— А вдруг это был метамфетамин в кристаллах или сексуальная зависимость?! — говорю я театральным шепотом.

— Да ну тебя, Дэн. Если он хотя бы наполовину настолько загадочен, как ты говоришь, он, скорее всего, работает за границей тату-мастером у королевы Англии или что-то типа того.

— Напрашивается вопрос: какое тату набила бы себе королева Англии?

— Корги в короне, — отвечает она глазом не моргнув. — А какое тату набил бы себе Гейб?

Он идет впереди нас на несколько кварталов. Мы следуем за ним со скоростью ленивцев, пора бы уже повернуть, но его красная футболка еще виднеется вдалеке.

— Татуировку со словом «мама», — говорю я ухмыляясь.

— Точно, прямо на бицепсе.

— Ага.

— А ты уверен, что он гей? — спрашивает она с грустным видом.

— Вполне, — говорю я и чешу голову. — Мой гей-радар иногда ломается, но такое бывает нечасто.

Она улыбается.

— Тогда наша задача — свести вас вместе и выяснить, почему он в прошлом семестре так загадочно исчез.

— Да, согласен.

Мы пожимаем друг другу руки, чтобы скрепить договор, и после этого идем за долларовыми такос в «Каса дель Соль».

Пэм (жена Инги)

— Прошло уже несколько недель с начала семестра. Я обязана знать: кто твоя парочка на этот раз? — спрашиваю, когда садимся ужинать в пятницу вечером. Мы редко едим вместе, но если это случается, то обязательно в пятницу вечером.

— Не верится, что я тебе до сих пор не рассказала, — говорит Инга, и глаза у нее загораются. — На этот раз у меня мальчик и девочка, Гейб и Лия. И они прелестные, поверь, так оно и есть.

— Ты так обо всех говоришь, — отвечаю я, откидываясь на спинку стула и потягивая вино. Она закатывает глаза:

— Они все прелестные, но эти двое — особенно. У меня такое чувство, что я нашла бы их где угодно, не только в группе.

— Ты и это раньше говорила.

— Да, знаю! Из них вышел бы прекрасный материал для книги. На днях она зачитывала в классе короткое сочинение, а он, по-моему, пускал на нее слюни.

— Может, он пришел от стоматолога.

— Зачем ты меня подначиваешь? — спрашивает она, глядя на меня. — У них намечается роман. Говорю тебе, быть такого не может, чтобы его у них не случилось. Между ними химия, ее нельзя не заметить. Даже не знаю, в чем тут дело, но приложу все силы, чтобы свести их вместе.

Я качаю головой, хоть и не могу сдержать улыбку. У моей девочки страсть к сводничеству.

— Или, по крайней мере, заставлю их поговорить друг с другом.

— По очень крайней мере, — соглашаюсь, дразня ее. Она пропускает мою реплику мимо ушей и продолжает:

— Они почти каждую пару сидят рядом. Иногда между ними садится Виктор, — говорит она, состроив мину.

— Будь ты проклят, Виктор! — говорю, потрясая кулаками. — Что за Виктор?

— Из тех, кому приходится добирать предмет по необходимости.

— А, из этих.

— У него хватило наглости прийти ко мне в кабинет в рабочие часы и попросить внести поправки в расписание курса в пользу его личного графика. Так хотелось ему вмазать.

— Вечно находится такой.

— Он напоминает мне индуса из «Дрянных девчонок»…

— Кевина Гнапора, — тут же подхватываю я.

— Да! Только страшнее, потому что ему не нравится мой предмет. Я волнуюсь, как бы он чего не поджег. Он как сточный колодец посреди моего оазиса писательского мастерства.

— Знаю таких людей.

— Так вот, иногда они садятся рядом. Когда один из них смотрит на другого, он будто вот-вот что-то скажет, а потом берет и отворачивается, как только другой чувствует, что на него смотрят, и поднимает голову.

— А, проблема правильного выбора момента.

— Это как раз хуже всего. Но Гейб и Лия влюбятся друг в друга, попомни мои слова, — говорит она, стуча пальцем по столу, чтобы поставить точку в своем утверждении.

— Запомнила.

Несколько минут мы молча едим.

— Ну а что нового в мире астрофизики? — спрашивает она.

— Мы женаты уже пять лет, а ты до сих пор не имеешь представления о том, чем я занимаюсь весь день.

— Нет, не имею.

Октябрь

Шарлотта (бариста)

Я оказалась в богопротивной утренней смене одна — это худшее, что случалось со мной за все время работы в «Старбакс». А все из-за нового менеджера: по-моему, она не понимает, что меня всегда надо ставить в смену с Табитой или Китом. Они меня сдерживают и не дают душить покупателей.

Вы только посмотрите, кто к нам забрел — неудачник Гейб. Есть такое интересное и страшное явление при работе в «Старбакс»: запоминаешь имена постоянных клиентов. И, к сожалению, они запоминают тебя. Гейб начал приходить сюда давно, хотя в прошлом году он являлся редко. Я по нему почти соскучилась, но вот он вернулся и теперь выглядит еще более ненормальным, чем раньше. Прямо сейчас он даже разговаривает сам с собой.

Табите с Китом нравится представлять, будто Гейб особенный, не такой, как все, что он самый очаровательный, застенчивый и чудесный парень на планете. Лично я считаю, что они чокнулись. Думаю, он абсолютно невменяем, хуже не бывает.

— Привет, — говорю я, когда Гейб подходит к стойке, и безуспешно стараюсь натянуть фирменную улыбку сотрудника «Старбакс».

Он не отвечает, продолжая буравить взглядом собственные ботинки.

— Привет!

Ничего.

— Йоу! Приятель! — я бросаю взгляд на стойку, думая, чем бы в него кинуть.

Девушка в очереди толкает его локтем, и Гейб поднимает голову.

— Простите, — бормочет он.

— Ничего, — отвечаю я, хотя сама думаю иначе. — Что вам принести?

— Большой кофе, и оставьте место для молока.

— «Суматру» или «пайк плейс»?

Обычно я ему наливаю «пайк плейс», но Гейб иногда их путает.

Он взирает на меня, словно я что-то сказала на иностранном языке, хотя сам вопрос вполне обычный и понятный.

— «Суматру» или «пайк плейс»? — я едва не кричу. Как же все это глупо.

Он пялится на мои губы и как-то странно вздрагивает, одновременно пожимая плечами.

— Не пойму, о чем вы говорите.

Я показываю на кофейники за спиной с подписями «суматра» и «пайк плейс».

— А, «суматра» подойдет, — говорит он. Мне немножко стыдно: щеки у него пылают таким цветом, какой видишь только на коричных конфетках. Он хлопает глазами и протягивает подарочную карту.

В жизни не пойму, с чего вдруг Табита в него втюрилась. Могла бы выбрать кого получше, думаю, протягивая ему кофе.

— Спасибо, — бормочет он, зарывая руки в карманы и кидая пару монет в банку с чаевыми. Я борюсь с желанием рассыпаться в благодарностях за семь центов. Дождусь Табиту с Китом и расскажу им, что он сегодня отчебучил.

Виктор (сокурсник по писательскому мастерству)

Что ужасное я совершил в прошлой жизни, что меня так наказывают в теперешней?

Почему Йети и Жирафиха вечно садятся возле меня? Клянусь, я каждую пару меняю место и все равно в итоге оказываюсь возле этих двух дурачков или между ними. Своим видом я им никак не намекаю сесть рядом, тут уж точно сомнений нет.