Глава двенадцатая

Мы приехали в Гленгарит весной, а теперь был уже декабрь, и все с нетерпением ждали Рождества. Пруд замерз, и некоторые смельчаки с удовольствием катались по льду. Герринт и другие мальчишки звали нас с Лотти присоединиться к ним. Я была бы рада, но опасалась, что Олив последует моему примеру и с ней что-нибудь случится, если вдруг треснет лед. Я видела, что Лотти тоже очень хочет пойти с ними, но понимает мои опасения. Так что мы смотрели на веселье с берега. Мы с Лотти очень сдружились, ну а мальчишки стали друзьями нам обеим. Мы одолжили у местных старые велосипеды и гоняли по дорогам вокруг деревни. До осени мы плавали в ледяных речушках, исходили все окрестные поля и дошли до леса, который было видно из нашего сада. Мы пили вкуснейшие молочные коктейли на заднем дворе пекарни миссис Эванс, а по субботам ходили в деревенский клуб и слушали пластинки на проигрывателе, который принес дядя Дилан.

В Бермондси моей единственной близкой подругой была Анджела, но теперь я впервые в жизни стала частью целой компании своих ровесников и была в восторге от происходящего. Мне безумно нравилась такая жизнь. Я понимала, что однажды мне придется уехать отсюда, но пока это чудесное место было моим домом, и я не желала терять ни минуты.

Я скучала по семье, но иногда, глядя на покрытые снегом холмы, чувствовала, что могла бы остаться здесь навсегда. Мне все здесь нравилось: и дом, и часовня, в которую мы с Олив так и прокрадывались, пока дьявол не видит. Я с восторгом наблюдала смену времен года, которой толком не замечала в Бермондси. Там смог часто смешивался с туманом, поднимавшимся от реки, и почти полностью заслонял солнце, а небо вечно казалось серым. Не было цветов, которые напомнили бы о начале весны, не было желтеющих по осени листьев, которые осыпались бы на землю и шуршали под ногами. Ну а летом стояла просто ужасная духота. В нашей квартире было всего одно окно, и временами становилось нечем дышать. Казалось, что воздух просто не может проникнуть в этот тесный лабиринт из высоких зданий. Пот стекал по спинам полураздетых грузчиков, таскавших тяжелые мешки на баржи. В карманах у рабочих лежали старые лоскуты ткани, чтобы вытирать лицо. Некоторые повязывали эти тряпки на головы, становясь похожими на пиратов. В жару люди чаще злились друг на друга. Детей чаще лупили, мужей чаще пилили. Все ругались больше, чем обычно. Летом в Бермондси можно было услышать кучу бранных слов.

Казалось, все шло уж слишком хорошо — в таких случаях жди беды, ведь так? Было ли у меня предчувствие? Или я просто не могла поверить, как нам повезло, что мы оказались здесь, за много миль от родного дома, и попали в дом к людям, которые любили нас и заботились как о родных?

Все мои страхи сбылись однажды вечером, когда мы влетели в кухню с чудесными новостями о том, что в школе устроят рождественскую ярмарку.

Тетя Бет и дядя Дилан сидели за столом.

— Нужно обязательно испечь пироги. Можно, тетенька Тетя? — воскликнула Олив.

Но та не ответила, и я поняла: что-то случилось.

— Сядьте, девочки, — велел дядя Дилан.

Олив продолжила щебетать:

— За лучшие пироги будут давать призы! Вы мне поможете, тетенька Тетя?

— Помолчи, Олив, — велела я.

— Я рассказываю тетеньке Тете про пироги.

— Понимаю, милая, но сейчас нужно немного помолчать.

— Нам нужно кое-что вам сообщить, — начал дядя Дилан.

— Вы ждете ребеночка? Ой, вот бы здорово! Я так люблю малышей! Я могу помочь за ним присматривать, — пообещала Олив. От нетерпения ей не сиделось на месте.

Тетя Бет погрустнела.

— Нет, Олив, мы не ждем ребенка.

— Очень жаль, — расстроилась моя сестренка.

Тетя Бет печально улыбнулась:

— Да, согласна.

— Я подумала, вдруг Боженька решил все же послать вам ребенка.

— Олив, замолчи, пожалуйста, — одернула ее я. — И сядь, прошу тебя.

Дядя Дилан опустил взгляд и какое-то время молчал. Тетя Бет протянула руку и сжала его пальцы и своих. Он тяжело вздохнул и посмотрел на нас.

— Сегодня нам сообщили, что мы должны уехать из этого дома.

— Почему? — нахмурилась я.

— Потому что мы нужны в городе, где сможем принести больше пользы пастве.

— Но вы нужны и здесь. Кто же будет заниматься церковью? Кто будет устраивать танцы и включать кино на проекторе?

— Идет война, Нелл, и всем нам приходится приносить жертвы ради общего дела. Жители Кардиффа каждый день теряют дома и близких. Слово Божие поможет принести им утешение.

— Значит, нам всем придется ехать в треклятый Кардифф?! — возмутилась Олив.

— Не всем, милая, — ответила тетя Бет. — Только мне и дяденьке Дяде.

— А как же мы? Нам нельзя с вами? — воскликнула сестренка.

— Это слишком опасно. Вас отправили в деревню, чтобы защитить. Мы бы ни за что не повезли вас с собой, даже если бы нам разрешили.

— И что же тогда с нами будет? — спросила я.

— Не сомневаюсь, вам найдут другой дом, где вас будут любить не меньше, чем любим мы.

Глаза у Олив наполнились слезами.

— Но я не хочу в другой дом. Я хочу остаться с вами и дяденькой Дядей.

— Я понимаю, и, если бы ехать с нами было безопасно, мы обязательно взяли бы вас.

— Конечно, взяли бы, — согласился дядя Дилан.

— Мы никуда не уйдем отсюда. Правда, Нелл? Чтоб мне провалиться, если мы уйдем!

— Похоже, у нас нет выбора, Олив.

Сестренка злобно уставилась на нас троих.

— А как же Тоби и курочки? Кто о них позаботится?

— Тоби не наш, Олив. Он и дальше будет пастись в поле, а заботится о нем его хозяин. А кур, боюсь, придется кому-нибудь отдать.

Олив вскочила со стула так резко, что он с грохотом упал на пол.

— Вот и нас вы хотите кому-нибудь отдать! — закричала она, а потом кинулась вверх по лестнице.

— Ей просто страшно и грустно, — объяснила я. — Она вовсе не хотела грубить.

— Мы понимаем, — вздохнула тетя Бет. — Мне сейчас тоже хочется швыряться стульями.

— Похоже, это очень непросто — быть слугой Господа, — сказала я.

Конец ознакомительного фрагмента