Пейдж делает вид, будто заинтересована происходящим на экране, и издает восторженные или разочарованные возгласы, когда это уместно, хотя надеялась разговорить Финна где-нибудь в более тихом месте. Он уже прилично набрался, судя по тому, как часто поднимает ладонь в ее сторону — «дай пять». А еще не замечает, как она находит способ отливать свое пиво в пустые стаканы, когда приносят новую порцию. Ей нужно сохранять трезвость ума.
Когда толпа редеет и друзья Финна уходят, Пейдж понимает, что время уже позднее. Весь вечер она провела под удары кружек о столы и свистки судей, и это не входило в ее планы, но Финн, похоже, не слишком разговорчив. Она не знает, как поступить. Слишком откровенный подход может быть опасен, но теперь, когда Финн мил и раскован, она пытается флиртовать, хотя, похоже, уже забыла, как это делается.
— Могу поспорить, ты играл в футбол в школе, — произносит она, и ей хочется посмеяться над тем, как неуклюже это прозвучало.
— Нет. Я был фанатом театра, — отвечает он, и Пейдж чуть не выплевывает свое пиво.
Она даже чувствует жжение в носу, когда втягивает пиво обратно.
— Прости, — смеется Пейдж. — Этого я никак от тебя не ожидала. Совсем. Кора никогда такого не упоминала.
Черт, вот о Коре говорить не следовало. Уж точно не стоит напоминать ему, что они подруги.
— О да. Я хотел стать кинозвездой. Все почему-то думают, будто это нечто сверхъестественное, но большинство великих актеров начинали в школьном театре, — как ни в чем не бывало продолжает Финн, и Пейдж просто не может такого представить.
Она пялится на него, слегка приоткрыв рот.
— В чем дело? — улыбается он.
— Ни в чем, это… это круто.
Пейдж в растерянности. Она видела, только как он играет в гольф или баскетбол или дурачится под пиво, когда приходил посмотреть игру к Гранту.
— А я играла в школе в мюзикле «Энни», — говорит Пейдж, потому что больше ничего не приходит в голову.
— Правда? Какую роль?
— Это и ролью-то не назовешь. Каждый вечер я два часа сидела за кулисами, а во время эпизода с уборкой пересекала сцену с ведром и шваброй. Видимо, это и отвратило меня от театра.
Финн смеется.
— Что произошло с твоей актерской карьерой? — спрашивает Пейдж, придвигаясь чуть ближе.
— Ну, знаешь, как бывает: собираешься изучать в колледже искусство и вдруг понимаешь, что никогда в этом не преуспеешь и только опозоришь родителей, поэтому меняешь специализацию на что-нибудь более респектабельное, вроде менеджмента или программирования.
Финн одновременно поднимает стакан и брови, и Пейдж кажется, что она уловила нотки разочарования в его словах.
— Ясно. Ну, твоя жизнь сложилась неплохо, так что…
Он быстро поднимает пиво и чокается с ней, уже в сотый раз за вечер.
— Да и у тебя. Владеешь рестораном.
— В прошлом. Я это забросила, — поправляет Пейдж, и на его лице появляется то выражение, какое бывает у всех, когда они вспоминают ее сына и как после его смерти развалилась ее жизнь. — Но все равно, — добавляет она, прежде чем настроение разговора успевает измениться. — Я занималась финансовой стороной, а Грант отвечал за творческую составляющую, он же шеф-повар, — объясняет она, снова мысленно пнув себя за упоминание супруга.
Финн, похоже, этого не замечает, и они продолжают болтать о пустяках: кто сыграл бы их в кино об их жизни, почему невозможно найти приличных рабочих для ремонта ванной и зачем Джейни Новак с соседней улицы подкармливает всех кошек в округе; но они смеются гораздо чаще, чем она ожидала, а порой Пейдж даже забывает, зачем пришла, и просто получает удовольствие в обществе этого удивительно приятного мужчины. Однако потом она приходит в себя и чувствует, как лицо заливает краска стыда.
Он же актер, размышляет она, когда Финн уходит в туалет. Вот оно что. Когда он возвращается за столик, то слегка покачивается.
— Давай я подвезу тебя домой, — предлагает Пейдж, зная, что в паб его привез Зак, а обратно он собирался ехать на такси.
— Да не надо, не хочу тебя утруждать.
— Мы ведь живем по соседству, — улыбается Пейдж. — И я вполне в состоянии вести машину, — добавляет она.
Финн бубнит: «А, тогда ладно», что-то показывает взмахом локтей, а потом хватается за стол для равновесия и собирает вещи.
Столы обходит женщина с отсутствующими передними зубами и в футболке с ироничной надписью «Скажи нет наркотикам». В руках у нее ведерко, полное одиноких роз в целлофановой обертке.
— Роза для вашей розы? — повторяет она каждому мужчине, мимо которого проходит.
Большинство отмахивается от нее. Один парень в майке и с хипстерской бородкой покупает розу для своей миниатюрной девушки с тонюсенькой талией и бордовыми волосами. Он тянется, чтобы обнять ее, касаясь подмышечными волосами, и при виде белых точек дезодоранта на волосах, прямо у лица девушки, Пейдж подташнивает. Тут прямо у нее перед носом появляется шелестящий целлофан. От неожиданности Пейдж шлепает по нему ладонью.
— Черт, — ругается Финн, убирая розу, которую собирался ей подарить.
— Прости, прости! Я… ты меня напугал. Что это?
— Я всегда считал, — отвечает он, прижав руку к сердцу, — что в присутствии прекрасной дамы нельзя отказываться от розы за два доллара.
Он вручает Пейдж розу, и она не может не рассмеяться от нелепости происходящего. Она вдруг снова чувствует себя студенткой младших курсов: в вонючем баре ей приходилось иметь дело с пьяными мужиками, которые считали себя очаровательными. Пейдж пытается подсчитать, сколько таких роз завяло на ее приборной панели после ночных посиделок в баре в те дни.
— Что такое? — спрашивает Финн.
— Нет, ничего. Спасибо. Это так мило с твоей стороны. — Проклятье, она позволила настоящей Пейдж вклиниться в роль Пейдж, это все испортит. — Правда мило.
По дороге Финн переключает радиоканалы, пока не находит песню группы «Goo Goo Dolls» из девяностых, и его ладонь слегка касается бедра Пейдж. Финн задерживает руку на мгновение. А затем, словно впервые заметив Пейдж, говорит:
— Сегодня ты так классно выглядишь.
Она невольно смеется, а потом…
— Э-э-э… спасибо.
В любом другом случае она ответила бы «заткнись» и шлепнула его по руке, потому что от комплиментов ей неловко. А кроме того, Финн мог так сказать из вежливости, сообразив, что ее давно уже никто не видел не в домашнем халате, кричащей на курьеров и мальчишек, разносящих газеты. Вполне возможно, это совсем не флирт. У нее получается вовсе не так хорошо, как она воображает.
— Ты тоже, — выдавливает она.
Пейдж чувствует, как он пялится на нее, когда она останавливается на темной парковке у дома.
— Что такое? — спрашивает она, переключая передачу в положение «парковка», и улыбается.
— Ничего. Просто ты такая горячая штучка. Тебе к лицу веселье, Пейдж Моретти, — говорит Финн и, щелкнув ремнем безопасности, приподнимается, чтобы открыть дверь.
Пейдж внезапно охватывает страх упустить эту возможность, поэтому она кладет руку на внутреннюю сторону его бедра.
— Тебе необязательно уходить, если не хочешь, — произносит она, сама не веря своим словам.
Финн тоже ошарашен. Он широко распахивает глаза, а потом смеется. Смеется! Смеется, черт бы его подрал, и это приводит Пейдж в бешенство.
— В чем дело? — вскрикивает она.
— Да ни в чем, просто… Ты…
— …горячая штучка, — повторяет она в попытке пошутить, притягивает Финна к себе и целует.
Он пылко отвечает на поцелуй, и они тискают друг друга над коробкой передач, пока Финн вдруг резко не останавливается и, к ужасу Пейдж, опять смеется.
— Стой. Так, похоже, ты все-таки выпила лишнего и надо было взять такси.
Пейдж совершенно трезва и крайне раздражена.
— Я не пьяна.
Она снова начинает его целовать, и на мгновение он позволяет, но потом отстраняется и поправляет рубашку. Опускает козырек с зеркалом и проверяет, нет ли на лице следов помады. Определенно отработанный жест.
— Ты же лучшая подруга моей жены. А это… Не знаю, о чем мы думали. Этого не будет.
— А кто ей расскажет? — возражает Пейдж.
— Капе-ец… — отзывается он, и язык подростков из уст сорокалетнего с хвостиком, солидного мужчины звучит нелепо.
Пейдж старается не показывать раздражения.
— Ну, это небезопасно, — тянет Финн. — Она узнает.
Вот и проговорился, думает Пейдж. Все это кажется для него таким обычным делом. Он почти признался, что согласился бы, если б на месте Пейдж оказался кто-то другой, не такой близкий для его семьи человек.
— Ну, то есть я бы вообще не стал, — быстро поправляется он. — Я знаю, что вы с Грантом, ну… разъехались, и, видимо, тебе одиноко, но…
Не дав Финну сказать очередную глупость, Пейдж прерывает его, сбрасывая бретельки, а за ними спуская и блузку, и обнажает грудь.
— Боже мой! — преувеличенно восклицает Финн, зажмуривается, а затем открывает глаза. — Чего ты от меня хочешь?
— Предложение в силе, — твердо произносит она, быстро натягивая блузку обратно и жестом разрешая ему уйти, чтобы сохранить хоть толику приличия. Но Финн решает поговорить.
— Пейдж, — мягко произносит он, — мне кажется, ты…
Вот же дрянь! Он что, собирается отвергнуть ее, сказав что-то вроде: «Мне кажется, ты…» Как там дальше?
— Ты потрясающая, но мне кажется, сейчас ты просто одинока и потом пожалеешь об этом, — самодовольно заявляет он.
Пейдж потрясенно разевает рот, а Финн выходит из машины и машет на прощанье, прежде чем перейти на другую сторону улицы к своему дому.
— Это что, шутка такая? — возмущается она уже после его ухода.
От внезапной тишины машины звенит в ушах. Финн спал с проституткой в огромных серьгах-кольцах и платье леопардовой расцветки, а ее отверг?
Пейдж привела себя в порядок, купила новую косметику и мучилась в баре, забитом настоящими неандертальцами, растеряла все достоинство, стараясь выглядеть сногсшибательно, а он ее отверг?
Ну уж нет, Финн Холмон. Так не пойдет. Она не примет отказ.
7
Кора
Ресторан «Моретти» расположился под пологом красной ольхи и крупнолистного клена. В верхушках деревьев клубится ватный туман, и на фоне прибрежных скал ресторан кажется неуместным, хотя изнутри он всегда напоминал мне итальянский ресторанчик из кино. Кирпичные стены и печь для пиццы придают ему деревенский вид, но огромные бокалы для вина на каждом столике и белые гирлянды, расчерчивающие потолок, добавляют нотку изысканности. Сегодня вечером за каждым столиком сидят люди, заплатившие по двести долларов каждый, а бо́льшая часть выручки пойдет на местную акцию по продовольственной помощи нуждающимся.
Из динамиков раздается песня Тони Беннетта «The Very Thought of You», а пары в вечерних платьях и смокингах звенят бокалами при свечах и тихо переговариваются над тарелками с пастой.
Несколько представителей благотворительной организации поднимаются к микрофону на крошечную сцену рядом со старым пианино «Стейнвей», чтобы поблагодарить гостей и рассказать о миссии организации. Я сижу за столом аукциониста и контролирую работу горстки других волонтеров, которые убирают тарелки и разливают напитки. Мероприятие проходит как нельзя лучше. Вот только я не могу перестать думать о Пейдж. И о Финне. И возможно, о них вдвоем.
Конец ознакомительного фрагмента