Сергей Алексеев
Кочевник
Восток дело тонкое. Объяснительная записка Вадима Чекунова
Я искренне радуюсь каждому выходу нового «восточного» романа в нашей Вселенной Метро. Туннели, подвалы, шахты, подземные переходы и прочие «кротовьи норы», где в полумраке и сырости коротают дни те, кто сумел пережить Катастрофу, — да, все это обладает мрачной притягательностью. В их недрах клокочет своя, темная и злая сторона жизни, там таится невероятная нечисть и прорываются лучи человечности, есть место гнусности и подвигу — все, как и в обычной жизни, только сжатое низкими сводами и узкими стенами до настоящей эссенции.
Но со временем эта самая «сжатость» начинает сдавливать сознание, как тесный ворот — шею. Хочется схватить и рвануть, чтобы пуговицы брызнули и покатились, чтобы грудь вдохнула воздуха по самый край, а глаза изумились бесконечности пространства, представшего перед ними…
Казахские степи и равнины — вот уж где есть разгуляться и добру, и злу, и человеку как их вместилищу.
Все более уверенно наш восточный сосед занимает свою нишу в локациях. Сначала Казахстан упоминался в романе Андрея Дьякова «За горизонт». Потом харизматичный автор Шамиль Алтамиров, знающий местность не понаслышке, дебютировал с романом «Степной дракон», из которого любители экзотики и легенд могли почерпнуть немало для себя интересного. И вот пришел черед динамичного романа-путешествия «Кочевник», написанного Сергеем Алексеевым, не будет лишним упомянуть, что Сергей — давний приятель Шамиля. И он тоже самым близким образом знаком с обычаями, нравами, законами и природой пыльных степей. Значит, нас ожидает увлекательный, насыщенный местным колоритом рассказ о людях и об их устремлениях. А устремления эти далеко не всегда праведные. Со страниц романа так и доносятся пыль и жара, дурманящий дым, слышится запах пота и страха, который то и дело перебивается парны́м духом свежей крови…
Впрочем, нам, пока еще живущим в относительно мирное и благополучное время, трудно судить о том, что на самом деле является праведным и как нам самим следует поступать в некоторых случаях. Конфуций учил: на добро следует отвечать добром, а на зло — справедливостью. Поэт Фирдоуси пояснял, что такое справедливость: «Чтоб быть справедливым возмездье могло, лишь злом воздавать подобает за зло». Автор неслучайно взял эти слова в качестве эпиграфа — зла в романе хоть отбавляй, но далеко не все оно творится ради темных целей.
Отдельно хочется сказать пару слов о попутчице главного героя Шала — китаянке Фань. На мой взгляд, это один из самых удачных, трогательных и живых женских образов в нашей Вселенной Метро. Возможно, конечно, что долгое проживание на Востоке сказалось на моем восприятии этой героини. Или то, что моя жена — тоже китаянка. Но мне кажется, образ ее удался в первую очередь потому, что сам автор понимает — в жизни просто обязано быть что-то светлое. Пусть хрупкое и недолговечное, но — обязано.
А мы обязаны его беречь. Даже если это кажется невыполнимым.
Чтоб быть справедливым возмездье могло,
лишь злом воздавать подобает за зло.
Абулькасим Фирдоуси (935 г. — 1020 г.) персидский и таджикский поэт
Пролог
Июнь 2033 года
г. Тараз
Шымкентский Каганат
Обстановка притона бесила. Клубы дыма из длинной опиумной трубки смешивались с гарью чадящих бараньим жиром светильников в полумраке подвала и вызывали отвращение. Судя по редким конвульсиям и сдавленным вскрикам, тело на полу у стены было далеко от блаженства, пребывая в плену кошмарных видений. Гул голосов в верхнем зале, прерываемый взрывами смеха анашистов, и заунывная мелодия в исполнении сидевшего в углу наркомана разговаривать не мешали. Мешал только дым. От него свербело в носу, слезились глаза и хотелось быстрее выйти на улицу и полной грудью вдохнуть чистого воздуха. Но собеседник никуда не спешил — временами его накрывала внезапная сонливость, и он начинал клевать носом, забывая обо всем, и давно бы растянулся на тонкой кошме, только разреши.
Чайхана на южной окраине города жила своей жизнью. Ленивой, размеренной жизнью любителей чая и дурманящих средств, не терпящей спешки, где все заботы можно было оставить за порогом и отдать сознание во власть наслаждения. Неважно какого. Пара затяжек или легкое, окрыляющее удовольствие от обжигающего чая, заваренного с толчеными корочками мака — кукнаром способного одним только запахом всколыхнуть целый пласт воспоминаний двадцатилетней давности, как бы тщательно их ни старались хоронить где-то на задворках памяти. Либо же тяжелое опиумное отупение, погружающее разум в запредельные дали, которые порождал одурманенный мозг. Все зависело от того, с каким душевным грузом переступить порог чайханы «Нават» и для чего. Просто поговорить, узнать свежие новости Каганата от челноков и караванщиков, или все же отрешиться от реальности тягот бытия в изменившемся ненадолго мире.
Слуга-китаец, искусно лавируя между застывшими в разных позах заторможенными курильщиками, принес пиалу и покрытый копотью медный чайник с высоким узким горлом. Поставил поднос прямо на пол, почтительно поклонился и застыл в ожидании платы. Получив патрон «пятерки», с несвойственной для этого места стремительностью удалился, словно его тут и не было, и только чайник напоминал о недавнем присутствии слуги.
— Эй, Кайым! Не спать! — одернули наркомана, снова пытающегося принять горизонтальное положение.
— А? — Мутные глаза уставились на силуэт сидящего перед ним человека. — Ты кто? Сагынтай?
— Сагынтай, ага.
— А-а-а… Саги, — заулыбался Кайым, медленно растягивая слова. — Пришел…
Сагынтай плеснул в пиалу горячего чаю на глоток и втянул ноздрями запах. Нормально, как и заказывал, без всяких наркоманских примесей. Божественно.
— Будешь? — Ему протянули трубку.
— Нет. Не хочу.
— Зря… — Одурманенные глаза снова закрылись.
— Где Ахмед? — Сагынтай отхлебнул чаю.
— Он же говорил… Ты не помнишь?
— Не помню, — хмыкнул Сагынтай и пояснил: — я вчера курил. Утром еле вспомнил, как меня зовут. Зато вспомнил кое-что другое. Поэтому мне нужно срочно встретиться с Ахмедом. Давай расскажи, где его найти, и сиди тут себе дальше.
Кайым снова закрыл глаза, словно и не слышал, что ему сказали.
— Не спать, осел! — процедил Сагынтай и несильно стукнул по державшей трубку руке. — Ахмед где? — тупость собеседника раздражала уже донельзя.
— Ушел. На восток куда-то, велел тут ждать. И вообще, ты чего столько вопросов задаешь? — тихо возмутился наркоман. — Мент, что ли?
— Сам знаешь, как наутро бывает трудно вспомнить что-то, — стал оправдываться Сагынтай. — Вот и я стал многое забывать.
— Все не забудешь… — уверенно возразил Кайым, — я, наоборот, многое вспоминаю, когда курю… Ха! Ты помнишь Кентай [Кентай — поселок в Жамбыльской области.]? — он засмеялся. — Помнишь Жайсулу? Красивая такая, мне понравилась очень. Часто ее вспоминаю… И выносливая. Сколько нас было, пятеро? Или шестеро? Всех выдержала, сучка… Можно было еще туда смотаться. Зря ты ее зарезал… Развлеклись бы снова.
— Я помню джайляу [Джайляу — летние пастбища в горах Средней Азии. // О капитан! Мой капитан! Рейс трудный завершен, // Все бури выдержал корабль, увенчан славой он. // Уж близок порт, я слышу звон, народ глядит, ликуя, // Как неуклонно наш корабль взрезает килем струи.] у Гранитогорска, — процедил Сагынтай и снова налил себе чаю.
— Это когда было? — Кайым нахмурился.
— Лет восемь-десять назад.
— Блин, давно… Не помню.
— Вспоминай. Женщины, старики, дети. Мужчины на охоте были. Скот еще оттуда угнали, вырезав всех, кто там был.
— Это не там, где Ахмед по ним из лука стрелять учился? А мелкоту заставлял бегать по крыше санатория и прыгать с нее дальше, выше, точнее? Ха, помню! — Наркоман довольно заулыбался и затянулся трубкой. — Охрененное время было… Веселое.
— Так куда он сейчас ушел?
— Да в Луговой! Или Кулан. В ту степь, короче. Вернется, пойдем в Шымкент. Сказал пока найти тебя и Ермека… И тут ждать. А ты сам пришел.
— Ермек где?
— У Шолпа́н…
— Где это? — терпеливо допытывался Сагынтай.
— В Таласе.
— Талас большой поселок, точнее давай!
— Последний дом у поворота! Улица еще называлась в честь борца… Не помню… Э! Ты че! — встрепенулся Кайым, — ты же был там! Сам рассказывал, что пока Ермек спал укуренный, ты ее…
— Забывчив стал, прости.
Сагынтай достал табак, свернул самокрутку и, подняв светильник, прикурил от хилого огонька, добавляя свою порцию чада в общую атмосферу притона. Крепко затянулся, выдыхая дым в лицо собеседнику. Наркоман, щуря мутные глаза, затряс головой.
— Ты же не Саги… У него нет усов…
— Верно. Не Саги, — хмыкнул «Сагынтай» и отставил светильник.
— Кто ты?
— Да какая теперь тебе разница? В конце жизни-то?
— Кто ты?! — вскричал Кайым, сунув руку за пазуху.
«Сагынтай» дождался, когда из-под халата появится пистолет, пожал плечами и улыбнулся.
— Шал [Шал — старый.]. Из Гранитогорска.
Подавшись вперед, он крепко прижал оружие к колену собеседника, не позволив передернуть затвор. Можно воспользоваться и пистолетом, но стрелять тут нельзя. Слишком много вооруженных людей наверху, и если начнут разбираться, почему застрелили одного из посетителей, причина пальбы может не понравиться. Не все любят охотников за головами.