Глава I

Москва в конце 40-х — начале 50-х годов

После кровавых экспериментов большевиков, развязавших в 1917 году Гражданскую войну, а затем спровоцировавших страшный голод 1921 года, после так называемых «чисток» и «большого террора» конца 30-х годов, организованных Сталиным, СССР напоминал огромное кладбище, по которому бродили как тени миллионы выживших заключенных и тех, кто еще пользовался призрачной свободой. Люди в этой стране не жили, а выживали. Победа во Второй мировой войне распахнула на несколько лет перед выжившими советскими солдатами и офицерами «железный занавес». После окончания войны они возвращались домой другими людьми. Солдаты везли часы и вещи, генералы — награбленный антиквариат и полотна великих художников, а кто-то из офицеров — запрещенные в СССР книги эмигрантских мыслителей и поэтов. Тогда многим казалось, что жизнь в стране должна кардинально перемениться. Но этого не произошло. Хотя неприметно менялась атмосфера советской жизни. Начали появляться кружки молодежи, которые, отвергнув догмы марксизма-ленинизма, искали смысл жизни. В послевоенной Москве из-под прилавков букинистов еще можно было приобрести полное собрание сочинений Владимира Соловьева, дореволюционные издания Сергея Булгакова, Николая Бердяева, Петра Струве и других мыслителей русского религиозного ренессанса начала XX века.

Виктор Красин и Петр Якир

Но политика террора против собственного народа продолжалась. Аресты уже не были такими массовыми, как в конце 30-х годов, но все равно не прекращались. В 1953 году, после того как умер Сталин, запахло переменами. После его смерти сначала немного, потом все чаще начали освобождать из лагерей и тюрем невинно осужденных людей. Были расстреляны чекистские палачи, занимавшие долгие годы ключевые посты в руководстве СССР — Берия, Абакумов, Рюмин, Меркулов.

XX съезд КПСС, на котором Никита Хрущев развенчал культ личности Сталина, стал знаком того, что в стране начались долгожданные перемены. Всемирный фестиваль молодежи, прошедший в 1957 году в Москве, стал еще одной освежающей струей воздуха, своеобразным призывом для мыслящей молодежи к творчеству и свободе. Начали появляться полулегальные литературные и художественные кружки, участники которых понимали, что их творчество не имеет шансов на публикации в официозных изданиях или же на участие в художественных выставках. Тем не менее, они продолжали творить, ища новые пути в искусстве.

Еще раз вернемся к концу 40-х годов, вспоминая тех первопроходцев, которые пытались осмыслить происходящее в СССР вне рамок официальной пропаганды и, найдя свое место в жизни, изменить ее. Характерным для этого времени было дело «Кузьмы» — Анатолия Ивановича Бахтырева (1928–1968). Его жизнь поначалу — обычная судьба советского мальчика. Отца потерял в раннем детстве. В начале войны был эвакуирован вместе с матерью. В 1943 году вернулся в Москву. Окончил школу-семилетку. Зимой 1946 года умерла мать. Он поступил проводником на железную дорогу. У него была своя комната, и это многое определило в судьбе компании молодежи, которая собралась около него. Дочь одного из участников кружка, Ильи Шмаина, Анна Великанова-Шмаина вспоминала: «У него можно было ночи напролет беседовать о возвышенном. В то время как у других были родители, они могли поинтересоваться: «Не пора ли спать? Не пора ли в школу?» Когда я просила отца описать, в чем был главный дар Кузьмы, папа сказал: «Он владел сократовским методом, как Сократ». То есть, он вызывал человека из себя. Среди множества его дарований выделялось одно — он был гениальный педагог. В его присутствии любой человек становился собой и обретал свободу»1.

Бракосочетание Льва Регельсона и Людмилы Ивановой. Крайний справа — Феликс Карелин

В 1948 году Бахтырев был призван в армию. А через месяц был арестован как лидер подпольного кружка молодежи. Политическое дело было сфабриковано МГБ. По делу арестованы В.А. Красин, Е.Б. Федоров, И.Х. Шмаин, И.И. Калина и Ф.В. Карелин (провокатор). Постановлением Особого совещания при НКВД Бахтырев был приговорен к десяти годам исправительно-трудовых лагерей. Большие сроки получили другие участники кружка. Великанова-Шмаина вспоминала: «Феликс Карелин стал вести в компании антисоветские разговоры. Они не то что возражали, но им это было неинтересно, не это для них было главным. Кроме того, он стал приставать к женщинам. Пройдя войну, он моей маме сказал: “Я разоблачил сеть шпионов!” То есть, он в СМЕРШе работал. Потом Феликс стал отдельно обрабатывать Витьку Красина, а Витька был человеком с бредовыми мыслями — единственный в компании с золотыми руками и разными познаниями. Он свободно говорил по-английски, причем сам выучился. С другой стороны, был очень легковерным и бестолковым. Феликс его отогнал от компании и внушил идею, что нужно проворачивать какие-то махинации, чтобы сбежать за границу. И вызвал его куда-то это обсуждать, спрятал магнитофон и все записал»2.

Карелин был сыном расстрелянного чекиста, который занимал высокие посты в ОГПУ-НКВД и курировал контрразведку3. Когда отца в 1937 году арестовали, взяли жену и двенадцатилетнего сына и превратили в провокаторов. Феликс Карелин стал в конце войны профессиональным сотрудником НКВД-МГБ, получавшим зарплату и имевшим звание. У него была форма, оружие — все, как подобает. «Однако, однажды с ним что-то произошло, он пришел к ребятам и сказал: “Я провокатор, я сделал из вас группу, и всех скоро арестуют”». Непонятно зачем пошел к тетке и матери Жени Федорова и рассказал им: «Сушите Женьке сухари!» А тетка была партийная, она поехала сразу в приемную МГБ и рассказала, что он сделал. Поэтому и его арестовали. Но перед ребятами он действительно покаялся. А если уж тетка сказала, то кому нужен такой секретный сотрудник, о котором всем известно?

Все остальные брали на себя вину: Кузьма говорил, что он организатор группы, папа на себя наговаривал… В общем, никто не сказал ни одного плохого слова про другого, поэтому, когда они вышли на свободу, встретились радостно, никакая тень не разделяла их. У моего папы была очная ставка с Феликсом, перед которой ему дали прочесть показания Феликса, и он с немалым интересом узнал, какой он антисоветчик. Потом следователь не то вышел, не то не заметил, и папа стал читать следующий лист, который оказался показаниями Феликса на его отчима, скульптора Шан-Гирея, что он в целях террора выкалывал глаза статуям товарища Сталина. Понятно, что, будучи скульптором, он делал статуям зрачки. Это не восемь-десять лет, а расстрел. Следователь, заметив, что он читает, выхватил у него из рук дело и сказал: «Это не тебе, ты что!» Тут же ввели Феликса. Потрясенный папа, забывший о своей судьбе, сказал: «Феликс, что ты написал про этого скульптора? Что ты о нем рассказал? Ведь ты же убиваешь человека!» — тот ответил: «Ах, Илюша, если бы ты знал, что он сам о себе наговорил!». То есть, его пытали»4.

Члены кружка — Красин Виктор Александрович (1929), Федоров Евгений Борисович (1929) и Шмаин Илья Хананович (1930) — были арестованы 19 января 1949 года и приговорены ОСО к восьми годам ИТЛ (Красин за побег с этапа получил дополнительный срок). Калина Ирина Игнатьевна (1928) была арестована в апреле 1949 года, приговорена ОСО к пяти годам ИТЛ. Карелин Феликс Владимирович (1925) был арестован в конце января 1949 года и приговорен ОСО к восьми годам ИТЛ. С 1949 по 1954 год Бахтырев отбывал наказание на общих работах в Степспецлаге, в районе Джезказгана, в медных и угольных шахтах. Будучи сиротой, посылок не получал. Неоднократно помещался в Барак усиленного режима (БУР), в больницу. Позже, в связи со смягчением режима, был этапирован в обычный лагерь — вблизи порта Ванино и Совгавани. Работал на строительстве судоремонтного завода и жилых домов. В 1954 году, после смерти Сталина, началось переследствие. Содержался в Лубянской и Лефортовской следственных тюрьмах. 2 октября 1954 года были сняты политические обвинения. Он был реабилитирован и освобожден5.

Илья Шмайн

Дочь Ильи Шмаина вспоминала: «Феликс находился в другом лагере, он сидел в одном бараке с Львом Николаевичем Гумилевым. От него набрался христианства. Как рассказывал Лев Николаевич, который относился к нему очень хорошо: «Он был такой еврей, знаете ли, недоучка — и сразу все! Этот Феликс, я ему еще Евангелия не рассказал целиком, а он уже бежал проповедовать, не крещенный еще!» Потом он его крестил, был крестным. В 1955 году из лагеря приехал и встретился с моей мамой возле нашего дома Лев Консон, впоследствии известный писатель в Израиле, а тогда только что освободившейся молодой зек. Он привез маме письмо от Феликса Карелина и его фотографию. Мама спросила: «А Феликс еще не выходит?» — «Когда он выйдет, кто знает? У него двадцать пять лет срок!» Мама ахнула, говорит: «Почему?»6.

Лев Консон (1927–2005) был узником сталинских лагерей. На фронте во время войны погибли отец и брат. В 1943 году шестнадцатилетним юношей был арестован по обвинению в антисоветской деятельности. Пока шло следствие, находился во внутренней тюрьме Лубянки. Был помещен в одиночный бокс, где можно было только сидеть и стоять. Объявил голодовку и был переведен в общую камеру. Там произошло знакомство с писателем Аркадием Белинковым. Был осужден и направлен на Дальний Восток, в Совгавань. В 1949 году в Озерлаг. В лагере находились французы, испанцы, японцы, матрос из Израиля. Возникла группа молодых заключенных разных национальностей, в состав которой вошел и Консон.