Когда я подкатил к краю Блудова оврага, выяснилось, что сегодня туман пребывает в своей плотной ипостаси. Ну что ж, не в первый раз такое. Потихоньку-помаленьку начал спускаться. И с этой, и с той стороны склоны были достаточно пологими, а кое-где люди слегка помогли природе лопатами. Далеко не один я здесь хожу.

С каждым шагом становилось всё темнее и «молочней», я будто реально погружался в топлёное молоко. Совсем скоро видимость упала до полутора-двух метров. По ощущениям, уже почти спустился, как вдруг колесо обо что-то стукнулось, руль мотнуло, и велик всей своей массой резво рванул вниз. С криком «Мля-а-а-а, стой, падла-а-а!» я, держась за руль, проскользил по склону метров пять и… — о чудо! — сумел не только остановить этот грёбаный тарантас, но и сам остановиться. Меня аж в пот бросило. Как я не навернулся со всеми вещами… уф-ф!!! Осмотрелся… Ну, это такая фигура речи — «осмотрелся». На самом деле: вытяни руку — пальцев не различишь. То есть ни шиша не видно. Стой не стой, а двигать надо. Но для начала хоть ногой впереди пошуровать надо. Я снял рюкзак, поставил, оперев о него велик, пошатал конструкцию — вроде не падает. Сделав несколько шагов, практически на ощупь, я чуть в воду не влетел, вовремя тормознул.

— Это что ещё за хрень, — пробормотал я, — откуда здесь столько воды?

Я прошёл немного вправо, потом столько же влево, ничего не поменялось — вода. Много воды! Откуда столько? Ещё этот туман гадский! В такой плотный я и правда ещё ни разу не попадал. Ни черта не видно.

— Эй! Алё! У вас тут что, бобры-стахановцы завелись?! — крикнул я в плотную сырую взвесь. — Или потоп местного разлива, э?!

Туман ответил мне мертвящей тишиной. Да что там, казалось, даже звук, сорвавшись с моих губ, тут же растворился без всякого следа.

Бр-р-р! Меня аж передёрнуло, то ли от холода, то ли от нервов. Что-то напрягать меня стало это «белое безмолвие». Вот насмотришься всяких нехороших фильмов, где из подобного, по сути, совершенно безвредного природного явления всякая страсть Господня лезет…

«Так, — сказал я сам себе, — надо вылезти наверх и слегка подождать».

Карабкаясь по склону, я якобы в шутку бурчал под нос: «Вот говорила мне бабушка Алевтина: не ходи, Петенька, в туман». А на самом деле мне было страшно, и неосознанным таким, иррациональным страхом.

Когда я вылез из оврага, у меня ещё заодно и глаза на лоб вылезли.

— Алевтина Петровна, дорогой вы мой человек, надеюсь на вас и уповаю! — Я прижал руки к груди в молитвенном жесте. — Очень хочется мне, чтобы это вы сегодня с утра, дабы проучить неслуха окаянного, подмешали мне в квас хрень-траву. И всё, что я вижу сейчас, мне только кажется!!!

Вместо Лутошкино, до которой в прямой видимости метров триста от оврага, буквально из-под ног начинался пологий подъём на каменистую возвышенность, покрытую явно прошлогодней травой, которая тянулась и вправо, и влево, на сколько хватало обзора. Ничего подобного здесь и сейчас быть не могло. Не могло, но было! Ах, какие нехорошие предчувствия накатили на меня, аж до слабости в коленях. Я обернулся посмотреть, что находится на противоположной стороне оврага, однако вспухший белёсым горбом туман совершенно не давал рассмотреть хоть что-нибудь.

— Что ж, поднимемся в гору и обозрим окрестности, — дал я себе задание.

Когда метров через пятьдесят я поднялся на вершину каменистого гребня, то картина, открывшаяся предо мной, повергла меня в ужас, трепет, восторг — всё одновременно! И тем не менее в то, что мне открылось, я поверил сразу и безоговорочно.

Мне незачем кататься по земле с криками «Не верю!» и «Этого не может быть!», рвать волосы, бить себя по щекам и щипать за бока, дабы проснуться. Убеждать себя, что, возможно, мне стало плохо, и я сейчас лежу под капельницей в палате интенсивной терапии, и всё, что я сейчас вижу, глюки. Я всегда был сторонником «реальности данной нам в ощущениях». Если ты видишь, слышишь, обоняешь, если тебя прошиб холодный пот и дёргается веко, это и есть — реальность! Всё остальное — от лукавого. А ещё я всегда считал себя психически устойчивым.

— Ну что, Петруха? Судя по всему, случился с тобой грандиозный попадос! И мне кажется, загремел ты, браток, в гости к мамонтам и саблезубым тиграм.

Невеликий костерок весело потрескивал промеж трёх камней, на которых стоял, побулькивая, котелок с густым варевом. Пару картофелин, бомж-пакет, мелко покрошенная ветчина, хлеб, намазанный паштетом, в перспективе — чай с сухарями… Шикарный будет ужин. В сумерках угасающего дня я задумчиво смотрел на языки пламени, вновь и вновь «пережёвывая» события прошедшего дня. Дня, круто изменившего мою жизнь, сколько бы её ни осталось…

Утром, когда я забрался на гребень, мне открылась слегка холмистая лесостепь, уходящая во все стороны, насколько хватало взгляда. Где-то далеко, по-моему на северо-востоке, просматривались невысокие горы. Сквозь белёсую муть на небе еле-еле просвечивало встающее солнце. Но самое главное, что меня потрясло, это то, что среди рощиц, перелесков и отдельных деревьев на открытых участках степи бродило множество травоядных животных. Я такое только по телевизору об Африке видел! А здесь явно не Африка! Какое-то время я не мог осознать, что же я вижу, но когда из-за группы деревьев плавно и величественно вышли огромные серо-бурые туши… Хоть и было до них не близко, но не узнать в этих волосатых гигантах с мощными бивнями мамонтов можно только специально. Тогда-то я и сообразил, в когда меня приблизительно закинуло. А как сообразил, то забегал, засуетился. Очень забегал, да.

Проверил мобильник — мёртвый, в смысле — не работает вообще. Кинулся к оврагу, благо туман уже почти рассеялся, слава богу, велик и рюкзак были там, где я их оставил, но сам овраг очень изменился. Вместо ручейка — целая речка метров десяти шириной, противоположный склон выше, за ним — такая же каменная гряда, как и с моей стороны. Я лихорадочно бегал вдоль оврага, поднимался и спускался несколько раз к велосипеду и рюкзаку в напрасной надежде, что этот чёртов овраг снова сработает и выкинет меня домой. Слегка истерил… Возможно, со слюнями, соплями и слезами. Не помню. А если и да, то не очень стыдно. Когда тебе пятьдесят три, о мамонтах и иже с ними хорошо смотреть на экране, полёживая на мягком диванчике, с центральным отоплением под боком и исправно функционирующим ватерклозетом. Очень мне домой захотелось… Очень… Да-а, не лучшие минуты в моей жизни.

Потом успокоился, поднял наверх воистину бесценные в данной ситуации вещи. Достал из рюкзака свой рекон-структорский «свинокол». Булатное, слегка изогнутое двадцатисантиметровое лезвие, насаженное на хищно изогнутый отросток лосиного рога, небольшой туристический топорик в нейлоновой кобуре и всё это повесил на портупею. Также вынул фальшион (если кто не знает, что такое фальшион, то это — средневековое оружие с формой лезвия один в один как у мачете. Только лезвие у него более широкое и массивное, предназначенное не кустики рубить, а одоспешенных бойцов. И ещё отличается тем, что лезвие переходит в плоскую ручку, а та, в свою очередь, утончаясь, в хвостовик квадратного сечения, который, загибаясь и прикрывая пальцы, возвращался к лезвию. Потом ручку обматывали кожаным ремешком или проволокой и — вуаля! У вас в руках хоть и не такой красивый, как воспетые в книгах и фильмах рыцарский полуторник, а тем паче двуручный фламберг, но… именно такими фальшионами нередко реальные рыцари в реальных битвах предпочитали проламывать вражеские доспехи) в ножнах с креплением из широкого кожаного ремня через плечо и через плечо же повесил. Отвязал от рамы велосипеда «копательные» вилы, короче, вооружился до зубов и опять взобрался на гребень.

Долго наблюдал за расстилающимся пейзажем, но уже гораздо спокойней и рациональней. И картина вдруг наполнилась подробностями и деталями, неувиденными ранее. Здесь тоже была весна и как бы ещё не более ранняя, чем там, откуда я прибыл. То там, то здесь блестели различного размера озерки талой воды. И чуть ли не в каждом более-менее крупном свистела, крякала, гоготала и суетилась разнообразная пернатая дичь. В небе же её летало ещё больше. А количество всяких быков, антилоп, газелей — впечатляло, если сказать помягче. Один раз среди зарослей кустов и прошлогодней травы заметил стремительные серые силуэты, очень похожие на волчьи. Даже на глаз эти были куда более рослые и мощные. А ещё я услышал далёкое, но явственное и характерное подвывание гиен. Они и сами по себе довольно противные создания, но читал я, в эти времена жила и процветала ещё и некая гигантская гиена. Здесь вообще всё крупнее. Ну так и понятно, мамонтовая мегафауна! Всякие гигантские олени, лоси, волки, бобры там, выхухоли ужасные… Ни львов, ни каких-нибудь махайродов не заметил, но то, что они есть, не сомневаюсь. Но меня и волки с гиенами сильно напрягли. Ещё мелькала всякая мелочь — зайцы, лисы, шакалы… Из нор вылезали всевозможные суслики, из кустов в кусты шмыгали весьма крупные и, похоже, не летающие птички. Короче, жизнь била ключом.

В общем, напитался впечатлениями досыта. Потом искал подходящее место для ночёвки, а в месте, так сказать, попадания сложил из камней пирамиду высотой по пояс. Вот сижу теперь в уютной ложбинке, варю пожрать и размышляю о тактике и стратегии, что делать, куда бечь, чтобы и самого не сожрали, и с голоду не помереть.