Часть 1
Люби
Айкидо в действии
Искусство боя с помощью любви
У самого злого человека расцветает лицо, когда ему говорят, что его любят.
Лев Толстой
Мой поезд с грохотом и лязгом проносился через пригород Токио в тот сонливый весенний день. Вагон был относительно пуст — несколько домохозяек с детьми и стариков, ехавших за покупками. Я рассеянно смотрел через окно на серые дома и запылённые живые изгороди.
На одной из станций двери открылись, и вдруг дневное спокойствие вагона было нарушено мужчиной, который яростно выкрикивал непонятные ругательства. Он ввалился в наш вагон. Это был большой человек в рабочей одежде, грязный и пьяный. С криком он замахнулся на женщину с ребёнком на руках. После удара она вдруг очутилась в коленях у пожилой пары. Ребёнок чудом остался цел.
Пожилые люди вскочили в ужасе и стали пробираться к другому концу вагона. Работяга попытался пнуть женщину в спину, но промахнулся — она уже отбежала на безопасное расстояние. Это так взбесило пьяного здоровяка, что он ухватился за металлическую стойку в центре вагона и попытался выдернуть её. Я видел, что одна его рука была рассечена и окровавлена. Поезд дёрнулся вперёд. Пассажиры замерли от страха. Я встал.
Это произошло около двадцати лет назад. Тогда я был молод и находился в отличной физической форме. В течение последних трёх лет я проводил по восемь часов каждый день на тренировках по айкидо. Мне нравилось бросать противника и бороться. Думал, что я крутой. Проблема только в том, что мои боевые навыки не были проверены в бою. Как ученикам айкидо нам не разрешалось драться.
«Айкидо, — повторял мой учитель снова и снова, — это искусство примирения. Тот, кто собрался драться, нарушил свою связь со Вселенной. Если вы попытаетесь получить власть над людьми, то считайте, что уже побеждены. Мы учимся тому, как разрешить конфликт, а не тому, как начать его».
Я всегда прислушивался к словам учителя и очень старался следовать им. Дошло даже до того, что я переходил на другую сторону улицы, только чтобы избежать конфликта с панками, которые вечно слонялись вокруг железнодорожных станций. Моя терпимость возвышала меня в собственных же глазах. Я чувствовал себя одновременно крутым и святым. Но в глубине души всё же хотел получить абсолютно законную возможность спасти невинных и сокрушить виноватых.
Я встал и сказал себе: «Ну, всё! Люди находятся в опасности. Если я сейчас же не сделаю что-нибудь, кто-то, вероятно, пострадает».
Увидев меня, пьяный мужчина понял, на кого теперь направить свой гнев.
— Ага! — зарычал он. — Иностранец! Тебе нужен урок японским манерам?
Я слегка держался за ремень над головой и бросил на него дерзкий взгляд, полный отвращения. Я приготовился поколотить его, но только он должен был сделать первый шаг. Чтобы разозлить пьяного ещё сильнее, я нагло поджал губы и послал ему оскорбительный воздушный поцелуй.
— Ну ладно! Ты получишь урок! — выкрикнул он.
И уже было приготовился наброситься на меня, но за долю секунды до того, как он сдвинулся с места, какой-то мужчина громко и радостно выкрикнул:
— Эй!
Будто кто-то уже долгое время искал его, и вот наконец-то нашёл.
— Эй!
Я посмотрел налево, а пьяный — направо. Мы оба глядели вниз на маленького старого японца. На вид ему было уже за семьдесят. Этот джентльмен невысокого роста сидел в своём безупречном кимоно. Он не обратил внимания на меня, но сиял от радости, глядя на работягу, словно хотел поделиться с ним самым важным и ценным секретом.
— Иди сюда, — сказал старик, обращаясь на родном языке. — Иди сюда и поговори со мной, — и помахал ему рукой.
Здоровяк последовал на зов, как будто его вели на верёвочке. Он воинственно расставил ноги перед старым джентльменом и, перекрикивая стук колёс, завопил:
— Какого чёрта я должен говорить с тобой?
Теперь он стоял спиной ко мне. И я подумал: «Если его локоть приблизится ко мне хотя бы на миллиметр, сделаю бросок и повалю его!»
Старик продолжал сиять, с большим интересом всматриваясь в лицо работяги, и спросил его:
— Что ты пил?
А тот прорычал в ответ:
— Я пил саке. Знаешь, это не твоё дело! — и забрызгал его слюнями.
— О, это прекрасно, — сказал старик, — это просто замечательно! Видишь ли, я тоже люблю саке. Каждую ночь мы с моей женой — ей уже 76 — разогреваем маленькую бутылочку саке, идём с ней в сад и садимся на старую деревянную скамью. Мы смотрим, как заходит солнце, и поглядываем за нашей хурмой. Ещё мой прадед посадил это дерево, и мы беспокоились о том, восстановится ли оно после ледяной бури, которая была прошлой зимой. Наше дерево справилось даже лучше, чем я ожидал, особенно учитывая слабую почву. Отрадно смотреть на него, когда мы выходим в сад с нашим саке насладиться прекрасным вечером, даже если идёт дождь!
После этих слов старик снова поднял сияющий взгляд на своего собеседника.
Пока здоровяк слушал этот рассказ, его лицо начало смягчаться, а кулаки медленно разжались.
— Да, — пробурчал он, — я тоже люблю хурму, — и затих.
— Ну вот видишь! — сказал старик улыбаясь. — Уверен, что у тебя замечательная жена.
— Нет, — ответил работяга. — Моя жена умерла.
Покачиваясь плавно в такт движению поезда, большой человек начал рыдать.
— У меня нет жены, нет дома, я не получил никакой работы. Мне так стыдно за себя.
По его щекам покатились слёзы, и по телу пробежал спазм отчаяния.
Теперь настала моя очередь. Я стоял там со своей отполированной юношеской невинностью, желанием сделать мир безопасным во имя демократии, фальшивой праведностью и чувствовал себя грязнее, чем этот пьяный трудяга…
Поезд прибыл на мою остановку. Пока двери не открылись, я слышал, как старик сочувственно сказал:
— Ох, ох. Это в самом деле тяжёлая ситуация. Садись рядом и расскажи мне всё.
Я обернулся напоследок. Работяга лежал на сиденье, положив голову на колени старика, а тот нежно гладил его по грязным и спутанным волосам.
Как только поезд тронулся, я присел на скамейку. То, что я хотел сделать силой мышц, было сделано добрыми словами. Я только что увидел айкидо в действии, и суть его — любовь. Мне захотелось овладеть этим великим искусством. И прошло ещё много времени, прежде чем я научился разрешать конфликты именно так.
...Терри Добсон © Перевод, Сергей Ястребов, 2017
Я просто побуду рядом
Настоящий друг — это человек, который может тебя выслушать молча и сказать слова, которые действительно помогут.
Неизвестный автор
Это были мои первые дни в лицее, 10-й класс. Хотя к тому времени я уже познакомился со многими ребятами и учителями, это место всё-таки было для меня новым и пока ещё чужим.
Впервые я надолго уехал из родительского дома. В посёлке осталась девушка, которую я любил до потери пульса. Было так тяжело уезжать в город и оставлять всё позади. Душа сжалась и болела.
Прозвенел звонок на перемену. Я выбежал из класса, еле сдерживая слёзы… Вокруг люди. Они шумели, смеялись. Жизнь вокруг кипела. А я задыхался. Мне хотелось убежать далеко-далеко, где нет никого — лишь бы побыть одному, наедине со своей болью…
Я забежал в раздевалку, сел на стул и спрятался под чьей-то курткой.
И тут меня прорвало. Я зарыдал. Изо всех сил сдерживал голос — не хотелось, чтобы крик моей души долетел до всех учеников лицея. Я слышал, как люди заходили в раздевалку и потом выходили. Они видели меня, и, наверное, понимали, что лучше не трогать человека в таком состоянии. А я продолжал тихо рыдать, глотая слёзы…
В раздевалке снова послышались чьи-то шаги. И вдруг рядом со мной присел парень. Он тоже накрылся чьей-то курткой, а потом шёпотом сказал:
— Привет, я Миша. А тебя как зовут?
Я ответил дрожащим голосом:
— Серёга.
— Что-то случилось, Серёга?
— Плохо мне. Очень. Хочу домой. Извини меня, что я плачу…
— Всё хорошо. Поплачь. Я просто побуду рядом.
Миша взял меня за руку и крепко сжал её, словно мы знали друг друга тысячу лет. Через несколько минут я успокоился… Потом посмотрел в его добрые карие глаза и прошептал:
— Спасибо тебе, Мишка. Теперь я — твой друг. Навсегда.
Он улыбнулся. Я тоже. И мы обнялись.
...Сергей Ястребов