Клей этот держал не особо крепко, то есть со стенки шашка бы сползла, если бы ей не мешала другая, расположенная ниже — мы их размещали вертикальными столбиками и еще на нижнюю полку обязательно накладывали часть того же заряда. Так же местами приклеивали и детонирующий шнур, а потом установили два взрывателя. По времени — на час, и нажимного действия — на удачу. То есть, чтобы закладка сработала при проходе поезда, а то их как-то долго не проходило.

И тут, как назло, вдали засветился фонарь паровоза — мы мигом спустились по лестнице и, стараясь не всплеснуть, соскользнули в реку по всё ещё висящему на крюке шесту. Ласты отцепили от поясов и надели на ноги уже в воде. Когда за спиной грохнуло, выглянули — в рассветных сумерках отчетливо были видны громоздящиеся друг на друга вагоны, осевшая концом в воду ферма и суетливо шарящий во все стороны побледневший в свете нарождающегося утра прожектор. Взрывная волна нас не задела — бабахнуло не в воде.

Отдались на волю течения и через полчаса уже за поворотом речки выбрались на берег как раз в условленном месте.

— Идите сюда, лягухи, — позвал от кустарника голос сапёрного старшины. — Тебе, Ференц и пионерке твоей «отлично» за минирование.

Подтянувшиеся лейтенант с ефрейтором помогли нам избавиться от ласт и обуться. Мне в сапоги, а Оле в ботинки. А потом мы побежали вдаль от реки, стараясь как можно скорее увеличить расстояние между собой и теми, кто, скорее всего, попытается нас отыскать. В форму мы переоделись спустя километра полтора и дальше уже, развернувшись цепью, как будто прочёсываем местность, пошли энергичным шагом, держа общее направление на восток. Сейчас наша задача — убежать и спрятаться.

Глава 3

Фугасы под шпалами

По дороге Ольга, поскольку владела немецким, носила знаки различия фельдфебеля и единственная из нас была вооружена автоматом, играла роль командира. Изредка отдавала команды, для ответов на которые мы выучили два слова: «Яволь» и «Цубефель». Причем она объяснила, что не важно, каким из слов отвечать на любую фразу, потому что её «распоряжений» мы всё равно понять не в состоянии, а учить нас некогда. На что старшина сдержанно улыбнулся и промолчал, одним движением брови удержав лейтенанта от попытки что-то сказать. Это на случай, если окажемся неподалеку от немцев — шли-то мы открыто и легко могли нарваться на любую встречу.

Деловито, цепочкой, вышли из леса в месте, где не наблюдалось ни постов, ни патрулей, поднялись на насыпь железной дороги, прошли по ней пару сотен метров и спустились с противоположного откоса тоже в сторону леса, который и стали прочесывать, углубляясь в чащобу.

Вообще-то пока следов вырубки растительности вдоль путей не наблюдается — партизанское движение не набрало силу и до начала рельсовой войны остаётся немало времени.

Следующим вероятным препятствием на нашем пути являлось то самое шоссе, при переходе через которое группа впервые попала в неприятности. К нему мы приблизились, идя оврагом, которым убегали в тот страшный день. Сегодня мы его «прочёсывали», пока не выбрались к дороге неподалеку от памятного минного поля. И обнаружили добавку к пейзажу — аккуратное немецкое кладбище с деревянными крестами и табличками.

— Шестьдесят семь, — сказала Оля, пересчитав могилы. — Да восемь сапёров, два водителя и четыре мотоциклиста — больше восьми десятков.

— Десять фашистов за одного убитого нашего, — кивнул я. — Большего мы пока не добились.

— Какие вы всё-таки идиоты, — вдруг не сдержался прислушивавшийся к нашему подсчёту старшина. — Чтобы вырастить и обучить солдата, нужно лет двадцать, а мост починят за неделю, да и всё, что погибло в том рухнувшем поезде, восполнят за короткий срок. Кроме сломавших себе шею в рухнувших вагонах. Самые болезненные потери для фашистов — живая сила. Причем именно строевые солдаты. Как вы их, кстати, столько положили в одном месте?

— Пешую колонну стрелковой роты обстреляли продольным огнём из двух пулемётов метров с семидесяти. А в кюветы заложили мины, — ответила Оля. — Но это была чистая случайность — вряд ли нам удастся повторить что-нибудь подобное.

— Случайно мины по обе стороны дороги. Случайно сразу два пулемёта в семидесяти метрах установлены для ведения продольного огня. А ведь не все скончавшиеся после встречи с вами остались здесь. Кто-то умер по дороге в госпиталь, кто-то на операционном столе.

— Опытный вы, товарищ старшина, — ввязался я в разговор.

— Третья война, — согласился мой собеседник.

— В Испании начинали? А потом финская? — сочувственно проговорила Оля. Дождалась кивка и продолжила: — А разжаловали вас из-за?.. — она щёлкнула пальцем по горлу.

— Или шерше ля фам? — предложил я иной вариант. — Да это и не важно, — под странным взглядом собеседника срочно захотелось сдать назад. — Научите нас, пожалуйста, выплавлять тротил из разбросанных взрывом миномётных мин. А то мы сильно поиздержались, — поспешил я увести разговор подальше от, возможно, болезненной темы.

— Совсем? Всю взрывчатку до крошки истратили? — уточнил лейтенант.

— Есть с десяток кругленьких немецких шашек с заклеенной бумажкой дырочкой на торце.

— А ещё чему вас научить? — спокойным голосом спросил старшина.

— Нам много чего нужно, но вы ведь скоро уйдёте — понесёте генерала к нашим. Так что давайте ограничимся пределами возможного.

* * *

Свинчивать с мин колпачки и разбираться, в каком положении находится взрыватель, учил нас лейтенант. Он артиллерист. Попросил называть его Володей, не сводил восхищённых глаз с Ольги и из трёх разбитых миномётов, что оставались неприбранными на разгромленной позиции в районе поля, где мы собирали мины, соорудил один. Целых или не слишком повреждённых мин, таких, какими можно было выстрелить, нашлось одиннадцать штук — мы их припрятали до случая, а из остальных, из которых можно было извлечь взрыватель, под присмотром старшины выплавили взрывчатку, нагревая их в снятом с разбитого грузовика бензобаке. Не целом, а помятом и порванном — после доработки зубилом из него вышла металлическая емкость, куда мины входили тройками. Каждый раз их опускали в холодную воду, которую потом нагревали — так безопасней. И костер вместе с ёмкостью разместили на дне ямы, чтобы не было ветра, да еще и прикрывали сверху. Взрывчатка — штука нежная, твердил Антон Егорович. Он по-отечески за нас переживал, хотя лет ему, на мою оценку, немного за тридцать.

Расплавленный тол выливали по три мины в одну форму, получая бруски, в каждый из которых влепляли, пока не затвердело, половинку немецкой цилиндрической шашки. А то, сказал старшина, может и не подорваться от капсюля-детонатора. Формы сделали из дощечек, которые нашлись тут же, на поле — на них разлетелись ящики, в которых везли собранные нами мины.

Стрелять из миномёта мы выучились теоретически, хотя устанавливать его и наводить пришлось на практике и до пота. То есть до момента опускания мины в ствол всё было по-настоящему. В объёмах самого краткого интенсивного курса, естественно.

Добавлю, что встречались мы со старшими товарищами всегда в условленных местах, избегая показывать им основной лагерь. И имён своих не называли. Меня окрестили Ференцем, как было написано в солдатской книжке, которые на всякий случай все мы носили в кармане — в случае чего, хотя бы на секунду отвлечёт внимание немца, если нарвёмся на что-то вроде проверки документов. Из этих же соображений Ольга оказалась Куртом, Фимка — Гейнцем, а Миша Генрихом.

Да, мы тихо сидели в глухом углу — то, что ефрейтор Лючикин несёт постоянную дозорную службу по нашей охране, устраивало всех.

* * *

— Пора прощаться. Сегодня вечером снимаемся и идём к фронту. Будем прорываться, — предупредил нас старшина. — Можете присоединиться, ведь своё задание вы уже выполнили.

— Спасибо, что позвали, но у нас ещё дела остались, — поблагодарил я и отметил острую тоску в глазах лейтенанта Володи. — Немцы сейчас начнут получать по сусалам в районе Смоленска и захотят увеличить перевозки по здешней железнодорожной ветке.

— Неужто поворот в войне? — обрадовано спросил Лючикин.

— Поворот не получится, только задержка в темпе продвижения, но сопряжённая со значительными потерями. Для вас это значит, что стоит отклониться севернее. Оттуда немцы могут отвлечь силы на главное направление, так что есть шанс обойтись без прорыва — тихой сапой нащупать зазор, без шума снять заслоны и пробраться на мягких лапках. Ну, не могут фашисты быть одновременно сильными повсюду!

— Хм. Слушайте, ребята. Мы вот всё кумекаем, откуда вы такие странные? — сменил тему старшина.

— Есть предположение, что дети белоэмигрантов, сочувствующие коммунистическим идеям, — высказался лейтенант.

— С чего бы это? — удивился Фимка.

— Так вот барышня ваша давеча про красного командира сказала, что он офицер. А офицеры у белых были или при царе.

— Княжна! Нас раскрыли. Какой ужас! — воскликнул я и протянул руку Оле. Та не замедлила подать свои пальчики, которые я церемонно чмокнул.

— Но, милостивые государи, — обратился я к слегка прифигевающим взрослым, — надеюсь, вы не выдадите этой невинной тайны. Если нас прогонят из пределов любезного отечества наших предков, граф будет искренне огорчён, — я покосился на Фимку, который выглядел слегка обалдевшим. Чтобы интенсифицировать мыслительный процесс товарища, Миша двинул того локтем.