— Почему нет? Как мне представляется, одну плохую книгу действительно может написать каждый, — сказал Егор, не стремясь пошутить, а лишь высказывая то, о чем думал раньше.

Но известная писательница неожиданно рассмеялась.

— Браво, — сказала она.

— Ага! — воскликнул Андрей. — Даже так?

Было видно, что он нащупывает подходящую шутку, как скрипач нащупывает мелодию, и все с готовой улыбкой ждали результатов его поисков.

— Вроде того, — подтвердил Егор, тоже улыбаясь.

На этом крепком парне его измучившийся взгляд как бы получил передышку, и он не спешил отвести глаза от его круглощекого, поросшего густой щетиной лица.

— Тогда мне никогда не стать настоящим писателем, — понурившись, сказал Андрей. — Не исполнится мечта моего детства.

— Почему же, Андрюша? — с улыбкой обратилась к нему писательница.

— Потому что все, на что я способен, по словам господина Горина, это написать одну-единственную плохую книгу, — печально и серьезно ответил тот. — А с этим даже Оксаной Робски не станешь.

Все радостно рассмеялись; молодой юморист, блестя глазами, но сохраняя серьезную мину, молча переждал очередной триумф и перенес свое внимание на стоящую рядом с ним телеведущую, приземистую девицу с пышными формами и бантом в распущенных волосах, на пару с которой они принялись так веселить окружающих, что те забыли про шампанское и омаров.

Никто не заметил, что лицо Егора в эту минуту при взгляде на пышнотелую телеведущую исказилось, и он быстро отвел глаза, вновь устремив их куда-то вверх. Одна лишь Жанна уловила изменение в нем и незаметно взяла его за руку.

Егор благодарно ответил на ее пожатие, но взгляд его блуждал где-то далеко.

— Должна вам сказать, Егор, как профессионал, — шагнув ближе к нему и понизив голос, сказала известная писательница, — что ваша последняя работа просто великолепна. Мне удалось достать сигнальный экземпляр, и я была в восторге.

— Благодарю вас, — пробормотал Егор, с трудом заставив себя взглянуть в ее чуть выпуклые, блестящие глаза.

Но то, что он там увидел, заставило его немедленно потупиться.

— Не знаю, отчего у меня сложилось такое впечатление, — продолжала между тем его собеседница, — но вторая часть книги разительно отличается от первой. Если бы не ваш стиль, который ни с чьим другим не спутаешь, я подумала бы, что это писали два разных человека.

— Да, — сказал Егор с трудом, — вы правы. В процессе работы над книгой произошли некоторые события, которые заставили меня взглянуть на многие вещи по-иному. И, наверное, это отразилось на содержании.

— Если и отразилось, то только в лучшую сторону, — улыбнулась писательница. — Вы знаете, я была поражена некоторыми откровениями. В особенности, вы написали о том, что произошло буквально на днях. Этот конфликт с Евросоюзом, и дальнейшее подписание договора… И война на Ближнем Востоке… Причем все изложено с исключительной точностью, как будто вы смогли заглянуть в будущее. Мне даже страшно стало. У вас что, есть свои информаторы на небесах?

— И не только там, — побледнев, вымучил улыбку Егор.

— В таком случае поздравляю вас. Вы умеете работать.

— У меня были прекрасные учителя, — поклонился ей Егор.

Писательница поблагодарила его ласкающим взором, в котором промелькнула не одна только благосклонность автора, получившего свою долю признания. Но Егор был мыслями уже не с ней, и писательница, по-своему истолковав его рассеянный взгляд, лишь тихо вздохнула, оглядев не без зависти стоящую рядом с ним Жанну.

А Егора уже тащил из-за стола Плоткин.

— Дорогие дамы, прошу меня простить, но наш дорогой писатель нужен всем гостям! — объявил он шутливым, но непререкаемым тоном и тут же шепнул на ухо Егору: — Хватит прожигать жизнь, пора заняться делом.

Он усадил его за стол, на котором высились штабеля выделенных на презентацию книг, и Егор, машинально улыбаясь, начал подписывать подходившим гостям дарственные экземпляры.

Плоткин потирал руки. Все шло как по маслу. Явились телевизионщики от светской программы на НТВ, и мероприятие, таким образом, получило официальный статус. Под глазком телекамеры гости принимали скульптурные позы и, подойдя к столу, старались встать так, чтобы выглядеть как можно более выигрышно.

Вот, похлопывая себя по бедру, зал неторопливо пересек Владислав Карлович Широковский, именитый политик, лидер одной из оппозиционных партий, известный в первую очередь своим скандальным поведением именно в близости объектива. Он был, как всегда, элегантен в своем отлично сшитом сиреневом костюме и небрежно повязанном галстуке, прекрасно сознавал значительность своей фигуры и держался как человек, бесспорно, первый в присутствующем обществе.

— Говорят, ты там и по мне немного прошелся? — спросил он небрежным тоном, указывая на книги.

Впрочем, смотрел он зорко, ибо был прирожденным бойцом и мелочей для него не существовало.

— Совсем чуть-чуть, Владислав Карлович, — сказал Егор. — Я думаю, вам понравится.

— Ну, смотри, смотри, — косясь в глазок видеокамеры, сказал Широковский, — я проверю. Если что не так, поедешь на Колыму.

Те, что стояли поблизости, подобострастно засмеялись. Егор подписал книгу, вручил Широковскому. Тот прочитал написанное: «Выдающему деятелю имярек от скромного автора», одобрительно кивнул, протянул руку.

— Молодец, Егор, молодец! Так держать. Пока у страны есть такие люди, она не пропадет.

Егор не понял, кого он имел в виду, но, в сущности, это было и неважно. Главное, что все получили, что хотели, а это значило, что в ближайшее время его оставят наконец в покое и у него появится возможность разобраться с изводившей его ролью Кассандры, неожиданно свалившейся на него три месяца назад и начисто изменившей его жизнь, до того вполне ровную и далекую от каких-либо потрясений.

Продолжая подписывать книги, он издали поймал взгляд Жанны. Она ободряюще ему кивнула, давая понять, что все отлично понимает, что она с ним и что скоро все будет кончено, — разумея, конечно же, этот помпезный прием. В том же, что Егор сумеет покончить с той ситуацией, в которую попал, она не могла быть уверена, да и вряд ли того желала, как он подозревал в глубине души. Истинная подоплека ее появления в его жизни как с самого начала была, так и оставалась для него абсолютной тайной, несмотря на ряд объяснений, полученных с ее стороны и со стороны того, кто называл себя ее воспитателем. Он и хотел бы ей верить, но не мог, поскольку всякий раз, как начинал анализировать и сопоставлять ее слова с ходом тех событий, что-то, почти незаметное, неуловимое, не сходилось — как если бы в пазле, в котором сложилась вся картинка, цветовой тон в некоторых фигурках чуть заметно отличался от других. Вроде бы все так, а вот что-то да не то.

— Ну что ты сидишь с такой кислой физиономией, — прошипел ему в затылок Плоткин, делая вид, что говорит о наиприятнейших вещах. — Улыба-айся…

— Да не могу я, Альберт, — простонал Егор, повернувшись к нему так, что взвизгнули ножки стула. — Не могу, понимаешь?

— Понимаю, Егор, очень хорошо понимаю, — закивал Альберт Эдуардович. — Но надо потерпеть. Ты смотри, какие люди собрались ради тебя!

— Они собрались ради твоих бутербродов, — огрызнулся Егор, досадуя, что должен, вопреки своему состоянию, участвовать в этой комедии.

— Не говори глупостей, — спокойно возразил Плоткин. — Бутербродов у них своих хватает. А вот ты, кажется, просто неблагодарный тип, если не ценишь очевидного.

— Да, я неблагодарный тип, — согласился Егор. — А теперь можно я пойду?

— Куда это?

— Домой.

— Что? — ужаснулся Плоткин. — Какое домой? Ты видишь, еще все гости здесь? Сиди и не рыпайся.

— Да надоело мне…

— Тихо, умоляю тебя, тихо, Егор, — зашипел Плоткин, растягивая губы в умилительную улыбку. — Степанков идет. Егор, прошу тебя, не подведи, будь паинькой. Потом делай что хочешь, слова не скажу. А сейчас…

Он сделал большие глаза и поднял голову, больно сдавив Егору плечо.

— Ну, — послышался сипловатый тенорок, — господа литераторы, а для меня найдется экземплярчик?

Егор повернулся и увидел перед собой знаменитого кинорежиссера Сергея Степанкова, рослого, седоусого, мощного, настоящего барина — и по родословной, и по образу жизни. Повеяло настоящим: мехами и дуэлями. Егор с удовольствием обозрел погрузневшую, но все еще атлетическую фигуру Степанкова и без трепета взглянул ему в глаза. Отец режиссера, один из главных поэтов страны, переживший смену всех советских вождей, скончался лишь недавно, самую малость не дотянув до векового юбилея, и Степанкову, точной копии отца, в ближайшие двадцать лет ничего не грозило.

— Конечно найдется, Сергей Михайлович, — еще шире улыбнулся Плоткин.

Степанков оперся одной рукой — красивой, с перстнем на мизинце — о стол, а другую сунул в карман. Одет он был подчеркнуто просто, в какую-то полуспортивную черную куртку на «молнии» и ношеную голубую тенниску, но в этом и заключался своеобразный шик, дающий возможность подчеркнуть, во-первых, свое отличие от простых смертных, вынужденных подчиняться общепринятым нормам и ходить на официальные мероприятия в строгих костюмах, а во-вторых, лишний раз напомнить о своей принадлежности к творческому миру, имеющему свои особые привилегии.

— Егор, а что же ты ни разу ко мне в гости не зайдешь? — промурлыкал Степанков в усы.

— Э-э… — замялся Егор. — Вы как-то не…

— А ты по-простому, — подмигнул Степанков. — Взял да и зашел. Адрес, думаю, знаешь.

Предложение было таким неожиданным и заманчивым, что Егор на время забыл свои переживания. Степанков был маршалом российской режиссуры и, как ни странно, большим и самобытным художником. Просьба зайти означала, ни много ни мало, предложение о совместной работе, о чем мечтает каждый автор, от начинающего до прославленного, и пренебречь ею было бы немыслимо.

— Знаю, конечно, Сергей Михайлович, — выпалил Егор.

— Ну и славно, — кивнул Степанков. — Буду рад угостить тебя нашей семейной настойкой. Посидим, побалакаем о том о сем. Ты как, принимаешь?

— Конечно…

— Значит, договорились.

Егор подписал книгу, вручил Степанкову. Тот, не читая, сунул книгу под мышку, сощурил карие, с бесовскими огоньками глаза. Сбоку надвинулась камера, и он на минуту о чем-то задумался.

— А что это ты бледноват? — спросил он вдруг Егора. — Не болеешь, часом?

— Нет, — отозвался Егор. — Заработался немного, оттого, наверное…

— Дорогой мой, — задушевно и нараспев сказал Степанков, — помни: здоровье прежде всего! Оно, конечно, древние правильно говорили: через тернии к звездам. Но ведь можно до них и не долететь, сорваться на полпути. Так что береги себя, ты нам всем еще понадобишься.

— Спасибо, Сергей Михайлович, — сказал Егор. — Я обязательно учту ваш совет.

— Учти, учти. А с визитом не тяни. Я на той неделе в Италию собираюсь, так что имей в виду.

— Да, я все понял.

— Ну и прекрасно, раз понял. Надеюсь, так будет и впредь. Альберт Эдуардович, как там моя книга?

— На выходе, Сергей Михайлович.

— Угу, — внушительно уронил Степанков, кивнул и отошел от стола.

— Ты видишь, как поперло? — прошептал Плоткин, надавив Егору на плечо. — А ты — домой? Говорю тебе, это твой звездный час. Пользуйся, пока есть такая возможность.

— Пользуюсь, — отозвался Егор, все еще находившийся под обаянием личности Степанкова, будто облившей его солнечным светом в непогожий ноябрьский день.

— Завтра же чтобы был у него!

— Буду.

К столу подошел молодой мужчина, и Егор перенес свое внимание на него. Это был Валерий Храмов, знаменитый хоккеист, звезда НХЛ. Его обожали и в России, и в Америке за скромную мужественность в жизни и феноменальную игру на площадке. Называть себя его другом почитали за честь звезды Голливуда и президенты, но ему всего дороже была его семья и возможность хоть пару дней провести на загородной даче с мамой, женой и двумя маленькими дочерьми.

— Вообще, читать у меня нет времени, — простодушно сказал он, — но ваши книжки я люблю.

— А я — вашу игру, — улыбнулся Егор. — Хотя я не большой любитель хоккея.

Он взглянул Храмову в глаза — и внезапно побледнел до синевы.

— Что с вами? — воскликнул хоккеист.

Он наклонился над столом и протянул руку, готовясь поддержать Егора, если тот начнет падать.

— Егор, что с тобой? — перепугался Плоткин. — Тебе нехорошо? Дайте воды!

Их поведение начало привлекать внимание, и со всех сторон на них устремились любопытные взгляды. Блеснул зрачок видеокамеры, ловя выражение лиц. Кто-то побежал за водой. Момент был щекотливый. Егор пересилил себя и выдавил улыбку.

— Все хорошо, — сказал он.

Храмов недоверчиво посмотрел на него.

— Точно?

— Абсолютно. Вот, держите ваш экземпляр.

Он размашисто расписался на форзаце, поднялся и вручил книгу хоккеисту. Легкая краска, благодаря тому, что он опустил голову, вернулась на его щеки, и, хотя он и оставался бледным, все-таки выглядел уже чуть лучше, чем покойник.

— Можно вас на минуту? Хочу кое о чем спросить.

— Да, конечно, — кивнул Храмов.

— Егор, ты в порядке? — спросил Плоткин, приняв у кого-то стакан с водой и не зная, что с ним делать.

— Все хорошо, — твердо повторил Егор. — Я сейчас.

Он взял Храмова под руку и повел за собой, в дальний угол, свободный от гостей. Хоккеист, несколько удивленный, шел за ним, явно не понимая, какого рода разговор ему предстоит.

Егор остановился за колонной и, оглянувшись, с мольбой посмотрел на Валерия.

— Прошу вас, только отнеситесь серьезно к тому, что я вам сейчас скажу, — тихо и быстро проговорил он.

Хоккеист, парень с упрощенной и потому весьма надежно устроенной психикой, кивнул, хотя и был несколько сбит с толку.

— Ладно.

— Вы завтра утром собираетесь ехать на дачу? — спросил Егор.

Он так волновался, что вынужден был опереться на колонну. Храмов, начиная о чем-то догадываться, едва заметным, инстинктивным движением отстранился от него, как от человека, от которого всякого можно ожидать.

— Да, собираемся, — сказал он.

— Вы хотите ехать на машине вместе с женой? — допытывался Егор.

— Ну да.

— И она сядет за руль, правильно?

— Ну, ясно, — улыбнулся Валерий. — Я сегодня маленько у вас тут клюкнул, еще ребята вечером в сауну позвали… Так что кому же завтра за руль, как не жене? А что вы спрашиваете? Хотите с нами? Так милости просим, мы будем только рады…

— Прошу вас, не делайте этого, — перебил его Егор.

— Чего? — удивился Храмов.

— Не пускайте жену за руль. И вообще, лучше поезжайте на поезде… на автобусе, на такси, хоть пешком идите, только не на своей машине.

Храмов покраснел.

— Да почему, вообще? — грубовато спросил он.

В разгар беседы оба не заметили, как за соседнюю колонну зашел невысокий плотный мужчина в кремовом костюме. Каким-то волшебным образом слившись с колонной и став практически невидимым, он весь обратился в слух.

— Потому что ваш автомобиль завтра утром попадет в аварию и вы с женой погибнете, — сказал Егор.

Храмов вытаращился на него:

— Что?

— Я понимаю, это звучит странно и, наверное, страшно. Но прошу вас поверить мне. Я точно знаю, что завтра утром вы с женой попадете в аварию…

— Это что, розыгрыш такой? — спросил Храмов.

Его прочные нервы справились с волной паники, последовавшей за услышанным сообщением, и теперь он пытался понять, где кроется подвох. Он даже оглянулся в поисках телеоператора, но ничего не обнаружил и с недоверчивой улыбкой уставился на Егора.

Мужчина в кремовом костюме незаметно отлепился от колонны и отошел к гостям. Все, что нужно было, он узнал. Частности его не интересовали.

— Нет, Валерий, это никакой не розыгрыш, — между тем пытался убедить хоккеиста Егор. — Как бы вам сказать… Вы про экстрасенсов слышали?

— Это те, что пропавших ищут? — ухмыльнулся Храмов.

— И не только. Так вот, у меня есть такие способности. И я увидел вашу гибель, понимаете? То есть увидел аварию, которая завтра произойдет, если ваша жена сядет за руль. И поэтому прошу вас отказаться от поездки на автомобиле.

Храмов с сомнением посмотрел на Егора:

— Как это — увидел?

— Ну, при взгляде на вас это возникло в моем сознании. Понимаете?

Хоккеист наморщил гладкий лоб.

— Так это не прикол?

— Да нет же, я говорю совершенно серьезно. Завтра утром ваш автомобиль попадет в аварию. Поэтому будет лучше, если вы поедете другим транспортом.

— Может, мне вообще дома сидеть? — нахмурился Храмов.

Его начало тяготить происходящее. Отвлеченные материи были не его стихией, и не привычный к сложной работе мозг принялся решительно отторгать влагаемые в него чуждые и оттого враждебные понятия.

— Нет, подождите, — умоляющим тоном сказал Егор. — Вы напрасно сердитесь. Я вовсе не хочу вас обидеть. Я прошу лишь поверить мне.

— Считай, что поверил, — бросил Храмов.

Он повернулся с намерением уйти.

— Подожди, — остановил его Егор. — У тебя моя книга. Прочти ее, и ты поймешь, что я говорю правду!

— Вот эту?

Хоккеист взвесил книгу на руке и скептически оценил ее толщину.

— Эту, — кивнул Егор.

— Это мне что, сейчас весь день сидеть и читать? — спросил с возмущением Храмов. — А пацаны будут в сауне балдеть?

— Но это же ради тебя! — разозлился Егор, видя, что ничем не пробьет этот заслон косности и недоверия. — Ради твоей семьи. Как ты не поймешь?

— Что ты ко мне прицепился? — взорвался Храмов. — Я думал, писатели люди как люди. А тут — чистый псих…

Он решительно вышел из-за колонны и направился к гостям, неся книгу Егора кончиками пальцев и на отлете, как нес бы пакет с мусором или дохлую змею.

Егор выскочил за ним и вцепился ему в рукав.

— Да подожди ты, идиот! — заорал он. — Ведь на кону стоит твоя жизнь.

Он забыл, что имеет дело с лучшим нападающим НХЛ. Храмов каким-то скользящим движением сдвинул свой литой корпус вбок, вырвал рукав из руки Егора и толкнул его ладонью в грудь. Тот отлетел, как пушинка, и не упал лишь потому, что успел ухватиться за колонну.

— Отвали от меня, придурок, — мрачно выговорил Храмов, нависнув над ним грозовой тучей.

Постояв, он презрительно бросил книгу на пол, возле Егора, и тяжелой поступью двинулся к выходу.

Егор выпрямился, забыв о книге, посмотрел в спину Храмову, понимая, что любой его последующий шаг встретит самое грубое сопротивление, и только тут почувствовал, как тихо стало в зале.

Он медленно обернулся — и перед ним предстала немая сцена. Некоторые из гостей застыли живописными группками у столов, другие в одиночестве стояли там, где их застал крик Егора, — и все молча смотрели на него.

«Что я натворил?» — ужаснулся он.

Увидев выпученные глаза Плоткина, Егор понял, что прощения ему не будет.

Махнув рукой на приличия, он поворотился к двери, чтобы попытаться догнать и вразумить Храмова. Но того уже и след простыл.

«Опять у меня ничего не вышло, — подумал Егор. — Не надо было и пробовать».

Тошнотворная тяжесть навалилась на него, и ему захотелось сесть прямо на пол. Гости постепенно оживали, Плоткин кошачьей походкой плыл к нему.

— Что это было? — спросил он, приблизившись и подняв брошенную Храмовым книгу.

— Так, — вяло сказал Егор.

Он заметил, что его слушает не один только Плоткин, и, желая выручить издателя, попытался найти объяснение своему поступку. Хотя не было сомнений, что увиденный всеми конфликт, частично запечатленный на пленку, уже завтра будет раздут в громкую и нелепую историю.