Илья как-то неожиданно стал краснеть.

— А вы почувствовали?

— Ну в общем, да. А что, не должен был?

Парень нравился ему все больше и больше. Кто же он такой и что тут делает?

— Да нет. Только вы…

— Само собой! — решительно пообещал Павел хранить тайну. — Обещаю.

— Бармалея.

— Извини, не понял. В смысле этого, с усами? — Он показал на себе длинные усы с подкрученными кончиками, примерно такие, какие носил артист Ролан Быков, играя роль злодея-пирата в киносказке про доктора Айболита.

Абсурд, такого быть не может, но этот вариант Павлу почему-то первым пришел в голову. Хотя мальчишка не такой и маленький, чтобы искать сказочного персонажа реальными магическими способами, но, например, себя в этом возрасте Павел не помнил. Что он читал в двенадцать лет, о чем мечтал, в кого влюблялся — как-то выветрилось это из головы. Лет в семь помнил, в четыре немного, в десять. Но там были переломные моменты, врезавшиеся в память. А в двенадцать — нет. Ничего особенного. Но чтобы верил в реальность сказочного персонажа? Как-то поздновато, кажется. Это уже времена Фенимора Купера, Майн Рида, Жюля Верна, «Острова сокровищ» и «Ариэля».

И тут Илья рассмеялся:

— Нет. Это кот. Он пропал утром. Вышел погулять и не вернулся. Ему есть уже пора.

Павел вспомнил ротвейлеров в вольере и промолчал.

— И что, откликается?

— Всегда! Знаете, какой он чувствительный!

— Ты его всегда одного выпускаешь?

Павел потихоньку нащупывал эманацию, идущую от парня, касающуюся пропавшего кота. Он уже почти представлял его себе. Даже внешне. Пестрый такой, двухцветный кот, с так называемым тигровым рисунком, только не рыжий с черным, а серый в полоску. И действительно, усатый. Мальчишка его искренне любил, на руках таскал. А кот спал рядом с ним. Иногда удирал ловить мышей, но потихоньку от молодого хозяина. Хищник…

Вдруг Павел ощутил удар. И растерялся.

Это не было нокаутом, говоря спортивным языком, или сколько-нибудь серьезным нападением. Даже и нападением-то это не было. Это был зов. Отчетливый и однозначный. Перегуда ахнул по нему, привлекая к себе внимание. Не сильно. Вроде как позвал. Или окрикнул заблудившегося в лесу.

Но Павел этого не ожидал и потому отреагировал нервно.

Он расслабился, беседуя с мальчишкой. Открылся. Да еще и выпил перед этим. В общем, что и говорить, потерял контроль над собой. И забыл про маг-код.

Он посмотрел на часы. Тридцать минут прошли.

— Пора идти обедать, — сказал он. — Ты как?

— Нет, спасибо.

— Голодаешь?

— Мне сюда приносят.

— Что так?

— Да не люблю я…

Павел поднялся. И вправду пора идти. В отместку за свой испуг он отправил маг-директору свой посыл, здорово смахивающий на укол иголкой. Мол, слышу. Тоже, нашелся погоняльщик.

— Понятно. Ну если увижу твоего Бармалея, пошлю к тебе.

— Спасибо.

— Увидимся. — Павел уже дошел до двери, когда сообразил. — Слушай, может, тебе принести чего? Ну там жвачки или я не знаю. Ты не стесняйся.

Илья неожиданно построжал лицом и отрицательно замотал головой:

— Нет, мне нельзя.

По пути к главному — главному! — дому он пытался понять собственные ощущения. Кто такой Илья и зачем он здесь, среди взрослых и серьезных дядей? Ясно, что это не пацан из подворотни, плюющий под ноги и «балующийся» портвешком и ножичком. Не бомж-недоросток без семьи и крова. Тогда где его родители? Или уже что, Перегуда открыл в своем поместье детский дом, пусть даже элитный? На мецената он как-то не похож. Не его это амплуа. И с чего это пацану даже жвачки нельзя?

Завидев его, псы за сеткой напряженно замерли, буравя глубоко утопленными в череп темными глазами. Не из-за того, что Павел не любил собак или страдал садистскими наклонностями, а чтобы просто проверить псов, охраняющих покой мага, он мягко, словно метелкой, провел по их мордам, ведя от кончиков носов к ушам. Одна псина ошеломленно попятилась, другая глухо, утробно гавкнула. Несмотря на внешнее сходство, характер у псов был разный и, что еще более существенно, оба животных поддавались воздействию. И это странно: маг-директор мог бы и заблокировать их от воздействия.

Лакей — или охранник? — Встретивший его у входа, в костюме и при галстуке, сидевшими на нем как военная форма, а не как одежда офисного работника, кивнул и жестом пригласил внутрь, ради этого расцепив сложенные на причинном месте руки. Так, под конвоем, Павел и прошел в просторную гостиную, где центральную и довлеющую позицию занимал большой обеденный стол, на котором имелось всего два столовых прибора. Перегуда тоже был в наличии, стоя перед камином и глядя на огонь.

— Пришел? — обернулся он на звук шагов.

— Скорее уж привели.

— Не преувеличивай, — поморщился маг-директор. — Я вообще заметил у тебя склонность к преувеличениям. Это что, такая реакция на стресс или черта характера? Что-то раньше я за тобой подобного не замечал.

— Вы преувеличиваете мои преувеличения. Ну что, обедаем?

— Безусловно.

Перегуда взял с каминной полки колокольчик и позвенел. Павел нахально сел, заняв место спиной к окну, не дожидаясь приглашения.

— Вы говорили, что у вас имеются запасы хорошего коньяка, — напомнил он, осматривая комнату. Действительно очень богатую.

— Завязывал бы ты бухать.

— Сами говорили, что сегодня я могу отдыхать.

— Лучше бы выспался.

— Успеется. Так зачем я вам нужен, Роман Георгиевич?

— Мне казалось, что я тебе все уже объяснил, — ответил Перегуда, усаживаясь напротив.

— Вы больше говорили о своем прочтении Нового Завета.

Тут в комнату вошла симпатичная молодуха в белом переднике поверх однотонно-темного платья и с уложенной на макушке косой в крендель, неся перед собой поднос с фарфоровой супницей. При ее появлении хозяин сделан такое лицо, что понятно, говорить о серьезном при ней не стоит.

— Водочки под горячее, — нахально напомнил Павел, обращаясь, впрочем, к молодухе. Та, опуская тяжелый поднос на стол, быстро посмотрела на него. Он в ответ благосклонно кивнул. — Холодненькой.

— Познакомься, Вера, это мой гость, Павел Евгеньевич. Он поживет у нас некоторое время. Возможно, он захочет кушать в своих апартаментах.

— Слушаюсь, — сказала она, сделав что-то вроде книксена, колыхнув при этом тяжелой грудью, распирающей одежду. Это привлекло внимание Павла, вообще неравнодушного к пышным формам. — Можно наливать?

— Давай. Заждались уже, — велел хозяин. — Борщ?

— Как вы велели.

Даже по одному запаху Павел понял, что борщ хорош. Во рту сразу скопилась слюна. Никакой водки ему уже не хотелось, но отступать он не собирался. Есть роль, и ее нужно исполнить до конца.

К борщу еще прилагались теплый хлеб, набор специй, из которых Павел выбрал жгучую горчицу, и — как просил — водка, холодная до того, что зубы ломило. Он едва сдерживал животный порыв хлебать с жадностью, роняя капли и урча от удовольствия. Но борщ от этого не стал хуже, разве что остывал чуть быстрее, чем заканчивался.

Плюнув на приличия, Павел сам налил себе вторую тарелку, к концу которой понял, что наелся. А ничего, хорошо тут Перегуда устроился. С такими-то борщами и служанкой жить можно.

Телятину с отварной картошкой — действительно рассыпчатой, — посыпанной петрушкой, он ел уже через силу, поэтому стал пригоден для разговора. Перегуда, цепко стреляющий в его сторону глазами, эту перемену заметил и не преминул воспользоваться.

— Я полагаю, что ты уже и сам понял, о чем идет речь.

— Не терплю общаться намеками, — отрезал Павел. — От этого случаются только расстройства и недоразумения.

— Ну в принципе я с тобой согласен. Как тебе обед?

— Здесь никаких претензий. Особенно служанка.

— Она не служанка. Хотя и не в названии дело. Словом, ешь, пользуйся случаем. А то ты выглядишь просто как…

— Что, не нравлюсь?

— Тебе скоро потребуется много сил, — ушел от прямого ответа Перегуда, аккуратно заправляя в рот кусок телятины.

— Бога выбирать? — ехидно осведомился Павел.

Некоторое время маг-директор смотрел на него молча, старательно пережевывая пищу. Взгляд его при этом был какой-то стеклянный, пустой, ничего не выражающий, а в левом глазу еще и прыгали отсветы пламени камина.

— И что тебя смущает? — наконец спросил он.

Павел ковырнул вилкой в тарелке. Хороший вопрос. Мало найдется на свете людей, кому предлагалось бы участвовать в выборах самого Бога! Сколько Их было всего, за всю Историю Человечества? Стоит подумать об этом вот так, с больших букв на каждом слове, и оторопь берет.

Понятно, что президентов всяких, царей и прочих правителей, каким бы демократическим ни было общество, выбирают единицы. Это уже потом их, как дичь на блюде, выносят для всеобщей дегустации. Хотя и тут возможны сюрпризы. Но президентов, императоров, клириков и прочих — сотни. Богов же… Истинных и ложных… Всевластных и второстепенных… В общем, возможны варианты.

— Во-первых, уровень нашего партнерства.

Маг-директор вперился в него горящими глазами.

— Тебе не нравится, что я предложил тебе кров и защиту в тот момент, когда на тебя началась охота не только всей милиции страны, но и сообщество ополчилось? — резко спросил он. — Знаешь, мне уже поступают сигналы, и я могу твердо сказать, что они меня не радуют.

— Сигнал не приговор, — парировал Павел, наливая себе стопку. После обильного обеда его начало клонить в сон, так, может, хоть водка снимет сонливость.

— Смотря какой сигнал! И не забывай, что ты нарушил правило. Ты посягнул на государство, что запрещено! И, между прочим, карается. Это как?! Достаточно тебе?

— Подумаешь, оттолкнул пару продажных ментов. Помилуйте, граф.

— Я тебе не граф!

— А я тебе не холоп!!! — выкрикнул Павел. — Долго мы будем играть в «ты» и «вы»?!

Выражение лица Перегуды, уже закончившего с телятиной, было таким, будто он снова жевал, хотя мышцы под загорелой кожей щек не шевелились, лишь набухли. Выражение было плотоядным.

— Это решаемо, — наконец проговорил он, расцепив зубы.

— Или решено?

— Ладно. — Маг-директор сморгнул. — А теперь мне пора ехать.

— Да валяй. Только скажи, выбирать-то кого будем? Тебя? Теперь ты будешь Иисусом?

Как бы там ни было, но Роман Георгиевич Перегуда молодым не был. Массажи, бани и здоровое питание в сочетании с умеренностью и физкультурой делали свое дело, но двадцатилетний возраст он миновал так давно, что Павлу в какой-то степени было недоступно понять, насколько далеко это было за пределами даты его рождения. Мать — это хоть как-то понятно. Тут все объяснимо и привычно. Привычно с рождения, хотя на самом деле это осознание приходит позже, много позже. Но тут маг-директор повел себя как мальчишка, готовый к дворовой драке.

Он вскочил, при этом стул из-под него отлетел назад и опрокинулся, издав глухой деревянный звук. Аура его заискрилась, распухая на глазах. Служанка Вера, появившаяся в дверном проеме, чтобы убрать посуду, замерла, приоткрыв рот и порывисто уложив руки под грудь, словно ей не хватало воздуха.

Если быть откровенным, то Павел дрогнул. Гнев маг-директора мало кто хотел бы испытать на собственной шкуре. Да что там мало! На самом деле дураков куда меньше, чем это принято считать. Всех настоящих дураков, как правило, держат под присмотром, пусть и не всегда надежном. Практикующий маг Мамонтов себя к таковым не относил.

Он собрался с силами, ухмыльнулся и сказал:

— Иисус Перегуда?

— Не говори глупостей!

И вдруг он понял, что не боится. Дом этот, собаки, служанка, звание — не страшно. Или не так даже. Он Роману нужен больше, чем тот ему. В этом ощущении мало рационального, больше, как и всегда, ощущений, которые при желании можно позже, со временем, разложить на рацио, но в первый момент имеет значение именно вкус, ощущение отношений. Кто-то скажет «аура» — пусть так. Сверхчувство — так. Интуиция — тоже так. Говорят еще «жопой чувствую» — тоже сойдет. Названий, как и имен Бога, множество. Публичные маги предпочитают озвучивать это как «я вижу». Практикующие тоже видят, но вот Павел от слова «вижу» предпочитал абстрагироваться. Отодвинуться, если угодно. Да и вообще такое лучше вслух не произносить. Но он — чуял.

— А как же тогда? — в конец обнаглел Павел. — Отец наш сущий Роман? А я при тебе апостолом? И Илья этот тоже. Кто еще? На роль Марии Магдалины Аллу назначишь или еще кого присмотрел?

— Ты пьян! — резко сказал Перегуда, повернулся и пошел прочь, на ходу вытирая губы батистовой салфеткой, вырванной им из серебряного кольца-держателя. — Проспись. Завтра поговорим.

Служанка, упорхнувшая было, вернулась и, стараясь не смотреть на Павла, принялась убирать со стола.

— Вера, душа моя, — проговорил он, развалясь на стуле. — Принеси мне коньячку бутылочку.

— Какого пожелаете?

— Ну что-нибудь получше. Французского. Найдется?

— Найдется, Павел Евгеньевич.

— А лучше пару. И попить что-нибудь. На опохмел и вообще.

— Пить здесь будете? — деловито осведомилась она.

— С собой. — Он хмыкнул. — Навынос. Или это запрещено?

— Таких распоряжений не было, — ответила она и удалилась, неся тяжело нагруженный поднос с посудой.

Павел встал и подошел к камину. Давно он каминов не видел, с зимы, когда он с неделю жил в загородном доме одной очень непростой семьи — муж занимался бизнесом, а супруга подвизалась на политическом поприще, время от времени мелькая на телевизионном экране. У них было что-то неладное с дочерью, великовозрастной девицей, ушедшей в академический отпуск с четвертого курса МГИМО. Сначала родители, как водится, предположили болезнь, потом, по прошествии времени, заподозрили симуляцию и усилили давление на дитя и, естественно, на врачей, которые должны были эту самую симуляцию либо ее отсутствие выявить со всей определенностью. Люди занятые и прагматичные, они и действовали прагматично, как математики, раскладывая проблему на ноль и единицу, на «да» и «нет». Высокооплачиваемые эскулапы, как то и водится, не ответили ничего определенного, оставляя за собой возможность дать задний ход и вид на получение дополнительных гонораров. Впрочем, общий вердикт гласил: «Практически здорова».

А девчонка чахла и вела себя все странней. И вот тогда родители, обеспокоенные уже всерьез, кинулись искать причину, задействовав свои немалые административные ресурсы. Каким-то образом они вышли на фирму «Лад» и, собственно, на самого Петровича, который, посмеиваясь про себя, отправил Павла «врачевать». С «пациенткой» они были почти ровесниками, общий язык нашли хоть и не сразу, но довольно быстро, днем, когда предки пропадали на работе, имели возможность беспрепятственно общаться, и Павел потихоньку нашел причину якобы беспричинного угасания молодки. Ситуация оказалась банальной до предела. Некий ее знакомый время от времени занимал у нее относительно небольшие суммы денег — сто, двести, триста долларов. В семейном бюджете такие суммы ничего не значили, и поэтому их исчезновение никого не занимало, тем более что родители выдавали своему единственному чаду по две-три тысячи карманных долларов в месяц. Знакомый же брал явно без отдачи, а когда девушка на очередную просьбу отказала, и отказала категорично, тот затаил обиду и нашел способ отомстить, наведя, как говорят в народе, порчу. Ясное дело, не сам, на это у него не было ни знаний, ни умения, ни даже предпосылок, если таковыми не считать природной злости и ненависти ко всем богатеям. Бывшая магиня, спившаяся и опустившаяся, растерявшая большинство своих навыков, на беду оказавшаяся соседкой мстительного пацана, припомнив старое и будучи в сильном подпитии, накидала на девку такого, что мало не покажется. Распутывать этот пьяный бред Павлу пришлось дня четыре. На счастье, девчонка крепенькой оказалась, в родителей пошла. Сейчас живет себе и радуется. Но зато после того коллектив ООО «Лад» еще месяц трудился, выявляя подобных спецов, готовых за пару бутылок водки натворить таких дел, от которых нормальным людям житья нет.

— Такие вам хорошо будут? — спросила Вера, вплывая в гостиную с подносом в руках, на котором кроме двух бутылок коньяка имелось штук пять разных наименований напитков безалкогольного содержания. При виде их Павел вспомнил, что в его холодильнике как раз безалкогольного питья хоть залейся, но говорить сейчас об этом было как-то неловко; попросил человека, та принесла, а он, получается, выкаблучивается, как какой-нибудь зажравшийся нувориш, привыкший капризничать, словно набалованный ребенок. Некрасиво.

Он поднялся, пошатнувшись, и для равновесия схватился за спинку стула.

— Спасибо, — сказал он и сделал попытку перехватить поднос, но женщина мягко отвела его в сторону.

— Вы ступайте уж, Павел Евгеньевич, а я вам в комнаты принесу.

Не только смотреть на нее, но и слушать было приятно. Умеет Роман себе сотрудников выбирать. В принципе, с этой украиночкой Павел ни на что не рассчитывал, но от общества ее отказываться не стал.

— Годится, — согласился он. — Я иду первым, буду дорогу показывать.

— Как будто я дорогу не знаю, — парировала она с неудовольствием, за которым тем не менее угадывалась готовность слегка пококетничать. Общительная девушка. Ей, наверное, скучно здесь, с суровым Романом Георгиевичем. Такому хозяину глазки не построишь, хотя, не исключено, что она и попробовала, только маг-директор наверняка поставил ее на место. Они, директора, такие.

Но продолжить приятное общение не получилось. Едва Вера поставила поднос с бутылками на стол, как в кармане ее передника зазвонил телефон. Выражение ее лица сразу стало служебным.

— Так я ж на минутку, только человеку помогла, — проговорила она в трубку, оправдываясь, но, видно, звонивший ни возражений, ни оправданий слышать не хотел. — Да иду уж!

— Спасибо тебе, — поблагодарил Павел. — Сам бы я точно не донес.

— На здоровьице.

— Телефончик не оставишь?

— Так вон же ж стоит, — мотнула она головой на аппарат и вышла, ловко покачивая бедрами.

Налив стакан пополнее, Павел сел в кресло и нажал на кнопку телевизионного пульта. Показывали какое-то ток-шоу. Попрыгав по каналам и не найдя ничего интересного, остановился на новостном канале только ради того, чтобы не было так тоскливо. Отхлебнув из стакана пару раз, понял, даже с некоторым удивлением для себя, что пить больше не хочет, а хочет спать, как то и должно быть после сытного обеда. Да, в сущности, и нужды в питье не было — выкаблучиваться с пьянством было не перед кем.

Встал, прошелся по комнате, посмотрел в окно, понаблюдал пару минут за дюжим малым, который мел и без того чистую дорожку, приоткрыл окно, чтобы запустить чистый воздух, и как был, в одежде, упал на кровать. При этом подумал, что в последние дни он засыпал и просыпался в самых разных местах и в разное время. Нельзя сказать, что сон сам по себе его не радовал, наоборот, только все это здорово смахивало на неприкаянность. Радовало хоть то, что местами его ночевок не были тепловые коллекторы и сырые подвалы, как это бывает у бездомных.

Уставившись в потолок, попытался привести в порядок свои мысли и проанализировать ситуацию. Выпитое давило на разум, поэтому отдельные факты и соображения никак не желали выстраиваться в логичную цепочку, а мчались порознь и в разные стороны, напоминая стаю испуганных ворон не только своей хаотичностью, но и чернотой. Отчего-то так получилось, что в последние дни все у него идет не просто наперекосяк, а вразнос, причем беспросветность становится только гуще.