— Фашист-то почему? — спросил я.

— Потому что вы хотите всех нас уничтожить! — выпалила она.

— С какой это стати?

Беседовать с ней у меня не было ни времени, ни желания, но просто так повернуться и уйти казалось как-то не по-человечески. Да и опасно, в конце концов. Звезданет еще по затылку, с нее станется.

— Я знаю!

— Ну и дура. Дубину положи.

Она выпустила дрын, и тот упал к ее ногам.

— Стреляй!

— Да пошла ты.

Развернулся и тоже пошел.

Ну и порядки у них тут. Бьют и фамилии не спрашивают. Кто ж ей так мозги-то загадил? Впрочем, я знаю ответ на этот вопрос. Фашист! Это ж надо так приложить. Нет, в самом деле обидно. Ну какой я фашист? Каким боком?

Выйдя из-за угла дома, я увидел тех самых мужиков, которые хотели прищучить меня около лаборатории. Они старательно делали вид, что спешат. Теперь я знал про них одну очень важную для меня вещь — как вояки они никакие. Обычные мужики, которых выучили делать несколько простейших вещей, но не более того. Я вскинул автомат и засадил очередь поверх их голов.

— Ложись!

Похоже, исполнение этой команды им преподавали прежде всего, потому что они плюхнулись с редким проворством.

— Не двигаться!

Они привыкли чувствовать свое превосходство с рождения. Ну еще бы — кроме них, автоматического оружия на территории практически ни у кого не было, да еще в таком количестве. Поэтому ни о каком активном сопротивлении им и речи быть не могло, разве что мелкие стычки партизанского характера, больше похожие на акты отчаяния. Да и те, полагаю, давно закончились, поскольку никакие партизанские действия не способны продлиться сколь-нибудь долго без внешней подпитки — продовольствием, фуражом, одеждой, оружием, медикаментами. Здесь о подобном даже мечтать не приходилось, слишком велик уровень бедности, люди и так еле сводят концы с концами. Возможно, встреченные мной Медведи представляют собой потомков таких партизан, приспособившихся к почти автономной жизни в лесу. Правда, утверждать это я бы сейчас не взялся. Словом, островитяне без особого труда заняли и удерживают доминирующую позицию, каким-то образом подкрепив ее почти религиозным поклонением своему предводителю. А уж дальше в действие пошли слухи, многократно искажаемые и приукрашиваемые при передаче из уст в уста. Как раз в этом ничего удивительного нет. Поэтому подданные Лося-Кононова только выглядят грозно, а на самом-то деле у них нет никакого опыта ведения боевых действий, разве что карательных экспедиций, что далеко не одно и то же. Воевать и наказывать вещи хоть где-то и схожие, но в чем-то принципиальном очень разные. Если солдаты и офицеры в бою знают, что рискуют собственными жизнями, то каратель, в общем-то, на активное сопротивление не рассчитывает. А если его получает, то теряется и отступает.

Дальнейший мой путь до склада прошел без приключений, хотя я всячески сторожился, стараясь не подставиться под пулю. Огромные ворота распахнуты и ни одной живой души не видно. Я встал сбоку от проема и некоторое время вглядывался в темноту ангара, пока глаза не привыкли к царящему в нем полумраку.

— Эй! — крикнул я. — Олег Васильевич! Поговорить бы надо.

— Не о чем нам говорить, — неожиданно близко раздался его голос.

— Ну как же? Хотя бы о Макарове.

Он молчал несколько секунд.

— Вас это не касается и касаться не может. Уходите и не лезьте в нашу жизнь.

— Приходится, Олег Васильевич. К сожалению. Войти-то можно?

— А не страшно?

— Признаться, есть малость. Вы, говорят, минируете?

— Опоздали. Теперь вам со мной ничего не сделать. Ну заходите. Только предупреждаю — ничего предпринимать не нужно даже пытаться. Я принял меры даже на случай моей смерти.

— Спасибо, что предупредили. Так я захожу.

В общем, я оказался прав. Ящики с армейской маркировкой стояли штабелями, между которыми можно было пройти одному человеку. В первом ряду были противогазы. Полагаю, это чуть ли не единственные полные емкости на этом складе.

— Прямо, через три метра направо, — сориентировал он меня.

Он сидел на поставленном на боковую грань ящике и двумя руками держал гранату, упершись локтями в колени. Большую такую, цилиндрической формы, я их только на картинках и видел. Если не ошибаюсь, это противотанковая.

— Здесь вокруг боеприпасы. Так что…

— Я понял. Не беспокойтесь, я слово держу. Так что можете вставить чеку обратно.

— Перебьетесь, Попов. Так что вы хотели?

— В сущности-то ничего особенного. Поговорить. Спросить кое о чем.

Он усмехнулся.

— Кассир справок не дает.

— Случай уж больно исключительный. Вы же не хотите, чтобы я приставал с вопросами к вашим людям? Так что в ваших же интересах поговорить со мной.

— Действительно не хочу. Но не потому, что они могут сказать что-то такое, что могло бы мне навредить.

— Интересно. Тогда почему же?

— А вы не понимаете?

— Признаться, жду объяснений.

— Все просто. Вы тут побудете день или два, всех перебаламутите и уберетесь к себе. А нам тут жить и жить. И без того ваше появление внесло диссонанс в наше годами сложившееся мироустройство.

Как известно, лексические характеристики способны многое сказать о человеке и его внутреннем мире. Здесь же слова «диссонанс», «мироустройство», не встречавшиеся мне на территории ни разу, просто резали ухо. И еще говорили о том, что этот человек не чужд литературе. То есть в его распоряжении имелись не только школьные учебники.

— Хотите сказать, что рассчитываете на сохранение существующего статус-кво?

— Да. Именно так. Если только вы не хотите хаоса и кровавой бойни. Много лет назад вы нас бросили на произвол судьбы, и мы выживали как умели, создавая собственную среду обитания, отличную от вашей.

— Ничего себе бросили! — Я показал на ящики вокруг и над нами. — Да вас снабдили так, что даже удивительно.

— Вы сильно ошибаетесь. У нас нет электричества. Нет топлива. Нет лекарств. Нет радио. Нет учителей, врачей, специалистов. У нас много чего нет и взять это негде. Но теперь это не имеет значения. Я вам разрешил зайти только для того, чтобы сказать — уходите. И чем быстрей, тем лучше. Пока не дошло до беды.

— Что, понравилось работать в должности бога? — не удержался я.

— Бога? — удивился он и, как мне показалось, вполне искренне. — Про бога ничего не скажу, не знаю. Но вот про то, что людей нужно держать в узде, с вами, как с прокурором, поговорить мог бы. Вам эта тема должна быть близка и понятна. Кстати, вы действительно прокурор?

— Конечно.

— Странно.

— Что именно?

— Уже не имеет значения. У нас очень мало времени. У меня, у вас и всех остальных. Руки затекают. Я вас не гоню, но…

— Я понял. Сейчас уйду. Если кто-то из жителей захочет покинуть остров, вы не будете препятствовать?

— Да кто ж их держит? Уходили уже. И возвращались. Всё. Идите. И передайте там, что ваш эксперимент провалился.

— Какой из них?

— Там знают.

— А кому передать? Имя, адрес.

— Просто доложите начальству. Желательно письменно. Обычно этого бывает достаточно. Кстати, позовите кого-нибудь сюда. А то еще станут вам в спину стрелять. Да, и заберите ваши вещи.

— Где они?

— Там же, где вы и оставили. Прощайте, Попов.

— Минуту.

— Я могу столько не удержать.

— Уж постарайтесь. Вы разобрались, почему радио не работает?

— У нас нет источников питания.

— А до этого? Когда были?

— Какая теперь разница?

— Для вас, возможно, пока и так.

— Любые секреты чего-то стоят.

— Вы хотите поторговаться? Что вам нужно?

— Я уже перечислил, — сказал он, морщась. Наверное, ему действительно было тяжело держать эту здоровенную штуковину. Даже на вид она казалась тяжелой. Пора уносить ноги. Тут тонны пороха и взрывчатки. — Много чего.

— Мы могли бы договориться.

— С прокурором?

— Послушайте, не дурите. Вставьте чеку.

— Даже не подумаю, — мотнул он головой. — Вам пора. Кстати, я вам не поверил, когда вы сказали, что с вами чуть ли не армия.

— Со мной больше чем армия, — парировал я. Уж чему-чему, а болтать языком я научился. Солидно и, в сущности, ни о чем. — Извиниться не желаете?

— Это за что?

— За то, что толкнули меня в эту клоаку.

— Так не убил же, — равнодушно ответил он. — Хотя мог. Как вы правильно заметили, радио тут не работает.

— На ограниченное расстояние вполне сносно работает. К тому же есть другие средства связи.

— Счет пошел на секунды. Поспешите.

— Да ладно вам пугать. Захотите, я помогу вам с чекой. Умирать-то страшно.

— Вы даже не представляете, насколько вы ошибаетесь. Все, закончили разговор. Я больше не отвечу ни на один вопрос. У меня действительно устали руки. Я ждал вас раньше. И мой вам совет напоследок — не возвращайтесь сюда никогда.

— Что, убьете? — ухмыльнулся я. Вот уж чего я наслушался в избытке, так это угроз.

— Для этого найдется очень много желающих, уж поверьте мне, Попов.

— Возможно. Ну счастливо оставаться.

Я развернулся и пошел на свет. Сильный мужик. Даже если он блефовал, то все равно сильно это делал. В каком-то смысле я его даже зауважал, хотя претензии к нему все же остались. Выйдя из ангара, я крикнул:

— Эй, кто тут есть? Начальник зовет.

Думаю, меня должны были слышать на всем острове, но, как ни странно, никто не отозвался. Неужто все сбежали? Нет, это слишком неправдоподобно. Просто так не бывает. Хочется, но не бывает. Я обернулся внутрь.

— Олег Василич! Никого, — сказал я громко, в расчете на невидимых слушателей моей передачи. В сущности, можно уже и вернуться; Лось уже должен был поставить чеку на место.

— Я тут! — вывернулся откуда-то Йоська, от которого жутко разило перегаром.

— Иди, — я подбородком указал внутрь. — Получи ценные указания.

Уговаривать его не пришлось. Видно, он только и искал возможности реабилитироваться в глазах Лося, поэтому и держался поблизости, выискивая подходящий момент. Из ангара послышались приглушенные голоса.

Сопровождающий? При том, что тут имеется вполне надежная телефонная связь? Хитер Лось. Не договаривает, угрожает, капризничает. Теперь я понимаю, как он добился своего положения. Или, может быть, не так? Не добился, а продолжил, так сказать, традицию. Надо было бы про профессора спросить, только возвращаться неохота. И не потому, что он грозится взорвать. Сам затеял, сам и справится. Не в этом дело. Неприятен он мне. Непрофессионально это, понимаю и даже где-то признаю. Но Кононов мне антипатичен. Возможно, во мне поднял голову какой-то застарелый, идущий еще из детства комплекс. Допускаю. Ты меня толкнул, я с тобой больше не дружу и не поделюсь сладкой слюнкой. Но сейчас мне не хотелось сворачивать эту головенку. Антипатичен он мне. Занятен, но неприятен. Наверное, поэтому я не то чтобы так уж люблю командировки, но ощущаю себя в них куда комфортнее, чем в родной конторе, по самую крышу набитую начальниками и приказами, инструкциями, положениями, вводными, рекомендациями, прецедентными случаями, регламентами, бесконечными сводками, совещаниями, оперативными сообщениями, запросами, проверками, апелляциями, служебными записками и отписками, присвоениями, сплетнями и много еще чем кроме чаепитий и перекуров. В командировках мне дышится легче.

Йоська вылетел из темноты ангара, спеша ногами так, что удивительно, как еще не падал, заплетаясь ими. Пьяный, сволочь. Наверняка где-то добавил.

— Все, прокурор, все. Пойдем. Я тебя провожу. До самого берега и даже дальше. Дорогу покажу. Как короче. Ты куда сам-то?

— Дуй вперед, провожатый.

— Так чего вперед? Вместе пойдем.

— Ты — вперед. Расчищать дорогу. Или хочешь, чтобы нас обоих пристрелили? Учти, первым хлопнут тебя.

— Как это хлопнут? Кто? Да я!.. Ты знаешь? Как сырок в маслице прокатишься со мной.

— Но ты покатишься первым.

— Да ты что! Мы с тобой…

Передо мной стоял человек, с которым я хотел бы спорить в самую последнюю очередь. Я уже упоминал, что не люблю лишний раз использовать оружие. Но порой приходится. Я направил ствол автомата ему в грудь.

— Ой! Ну ты чего? Чего? Я ж так, между нами. Ну? Пошутил я. Ты чего сразу кипятком против ветра? — Он потянулся ко мне лицом, вроде как по секрету чего сказать. Разило от него отчаянно. Но и свежий душок присутствовал, точно. Ох! Чую, накатил ему Лось грамульку. И приласкал отечески.

— Пшел! — тычком сунул ему ствол под ребра.

Наверное, он обиделся. Или нет. Не знаю. Я бы точно обиделся. И отреагировал соответствующе. Тем более что позиция позволяет. Он же только отшатнулся и пошел от меня к штабному дому, через каждые несколько шагов оглядываясь на меня. Боится, что я его в спину расстреляю? Глупо. Дав ему отойти шагов на пятнадцать, я пошел за ним, демонстративно опустив к земле ствол автомата, чтобы со стороны не выглядело так, будто я его конвоирую. Горячих голов тут, похоже, хватает. Как и желающих показать себя. Нет, определенно, вернувшись, устрою себе отпуск. Хороший такой. На море. В тихом санатории с диетическим питанием. Днем буду загорать или читать книжки, сидя в шезлонге, а вечерами пить вкусное вино и смотреть телевизор или ходить в варьете. И никаких романов и прочих напряжений души. Только легкий флирт с обслуживающим персоналом, исключительно для поднятия настроения и качества сервиса. Стану лечить нервы. А то что это такое? Этот мне антипатичен, тот не нравится. Непозволительная роскошь для прокурора. Просто предел непрофессионализма. Любить или не любить ты волен кого угодно, но вот показывать это не смей и уж тем более не должен этим руководствоваться в своей работе.

Я так разозлился на себя, что чуть не развернулся обратно к ангару. Остановило меня от этого только то, что я понял, ничегошеньки он мне не скажет. Упертый тип. Ну взрываться он вряд ли станет. Навидался я таких. Грозятся, бритвами у своего горла размахивают, но больше чем на царапину их не хватает. Да большего, как правило, и не требуется. За жизнь — на секундочку, собственную и единственную — люди цепляются обеими руками, ногами, зубами и хвостами.

Теперь я чувствовал себя чуть свободнее, хотя не исключал случайных инцидентов, поэтому смог рассмотреть поселение чуть внимательнее и подробнее, тем более что на этот раз я шел ближе к жилым домам. Хорошие такие дома, скорее деревенского типа, сложенные из бревен, с затейливыми, но порядком полинявшими наличниками. Вероятно, когда-то давно их обитатели соревновались, у кого они будут лучше и изощреннее. Белье, которое я видел, висящим на веревке, исчезло. И ни одной живой души, хотя я на все сто уверен, что за мной следила не одна пара глаз. Ладно, я не в обиде. Я тоже не слишком жажду общения с вами, дорогие товарищи. Не хватает в вас провинциального гостеприимства, вот что я вам скажу. Видно, с соседями вы не очень-то дружно существуете, раз нахмуренные такие. И вообще, чем они тут живут? Ну едят, спят, размножаются себе потихоньку — это ясно. А кроме этого? Мне, горожанину, насквозь пропитанному цивилизацией, не понять. А без электричества я вообще не мыслю себе жизни. Телевизор, радио, компьютер, микроволновка, лифт, телефон, элементарный свет в конце концов, при котором можно хотя бы просто почитать или перекинуться в картишки с приятелями. Чем тут люди заняты вечерами? И ведь это не романтический отпуск на пару недель — это на годы. На всю жизнь!

Мы обогнули штабной дом. Йоська ждал меня на высоком крыльце-трибуне. От ворот на меня смотрели двое, держа в руках автоматы. Еще один почему-то лежал, привалившись к стене. Лежал? Да это ж труп! Мне кажется, я узнал его. Прохоров. Со спины точно не понять, но сильно похоже. Это свои его так утешили. Неужто он поддался на мои провокации? Или что?

Мой дружок только что не пританцовывал, ожидая меня. Полное впечатление, что человеку категорически хочется облегчиться. Сильно и немедленно.

— Там это, — тихо проговорил он, когда я подошел. — Ты намекал.

— На что, Йося?

— Ну… Сам понимаешь, — еще тише добавил он одними губами.

Я-то понимал, но подавать вида не хотел.

— Не знаю. О чем это ты?

— Ну там. Ты на пароме когда. А?

— Когда ты меня на прицеле держал?

— Да что ты прям все одно и то же! — тихо возмутился он. — Я там у тебя случайно видел. Я бы не отказался.

— От чего? — «удивился» я.

— Ну чего ты как не русский? Нутам, пару пузырей… Я ж тебе помогаю.

— Пару?! — громко переспросил я, вкладывая в этот возглас все доступное моим скромным лицедейским способностям удивление. Нет, на море, где масса йода и ласкового солнца. И чтобы совсем не было комаров. Ни одного.

— Ну один. Один! — зашипел он. — Куда тебе столько?

Проводить вербовочный контакт на виду у хмурых и не больно-то дружелюбных автоматчиков не самое приятное дело, но отчего бы не рискнуть.

— Можно, конечно. Только вот что ты мне сначала скажи, Йося. Кстати, как тебя на самом деле зовут? — Я чуть было не ляпнул «по паспорту». Откуда здесь паспортам взяться!

— Иосиф. Батя назвал. В честь Сталина. Дурак старый. А мне мучайся теперь.

Да уж. Видел бы суровый вождь всех народов своего тезку.

— Так вот, Иосиф. Скажи мне, почему в лаборатории больше никто не работает?

— Так как… Всегда так было. То есть при мне. Там же… Ты сам видел. Пойдем быстрей, а? Как вспомню… Колотит меня.

— Давай сам. Тащи сюда. И возьмешь. Одну!

— Все понял. Понял. Мигом я.

И исчез за дверью.

Я посмотрел на автоматчиков и отвернулся. Мне не давал покоя этот ангар. Точнее, его содержимое. Допустим, экспедиция была хорошо подготовлена и экипирована. Допустим даже, что где-то тут имелся или имеется до сих пор военный склад. Или склады. Но на военных складах не бывает штормовок, в которых все тут щеголяют. Шинели, бушлаты, гимнастерки, кителя, сапоги — да. Фляги, портупеи, портянки с противогазами — тоже. Даже американские телефонные аппараты. Но продукты?

Когда я стоял у ворот ангара, я не только громко говорил, один раз даже кричал, но и посматривал по сторонам. И увидел в траве промасленную этикетку от говяжьей тушенки. Не успевшую выцвести под жарким летним солнцем. Госрезерв хранит тушенку три года. Потом меняет, отправляя лежалую на продажу населению, загружая в закрома свеженькую партию. Сколько она может лежать, не испортившись, в пределе? При этом не в холодильнике, а в ангаре, где летом не продохнуть из-за жары, а зимой промораживает все насквозь? Год? Два? Ох и сомневаюсь я.

Я решил воспользоваться последней возможностью и, не скрою, не без облегчения вошел в штаб; очень уж эти парни с автоматами действовали на нервы. А еще труп в пяти метрах от них. Едва войдя внутрь, я услышал сдержанный бутылочный перезвон. Я двинулся на звук, потому что темновато тут, откровенно говоря. И чуть не получил дверью по носу. Передо мной появилась давешняя амазонка, едва не закончившая мои счеты с жизнью при помощи обыкновенной палки, правда, довольно толстой, что вряд ли может послужить утешением моим не родившимся детям.

Она посмотрела на меня в упор и, ничего не говоря, схватила за ремень автомата — уверен, это было первое, что попалось ей под руку, — и потянула на себя. Я вспомнил сцену из фильма, где проститутка вот так, силком, затаскивает к себе потенциального клиента, проходившего мимо. От неожиданности или оттого, что никаким таким клиентом становиться не желал, я резко отпрянул назад, едва удержавшись от проведения приема по освобождению от захвата и нейтрализации противника. Только слегка ударил ей по пальцам.