— Ну так подойди, — ответила принцесса, заставив евнуха заледенеть уже окончательно. — Или ты хочешь сказать, что дотянешься своим отростком до моего рта за десять шагов? Ты себе льстишь.

Телох обратился в зверя мгновенно. Нет, он не встал на четыре лапы, тем более что имел обыкновенные руки, пусть даже они и были размером с лапищи рефаима, но он ринулся на хрупкое существо уже не для того, чтобы получать удовольствие или даже истязать ее и мучить, он ринулся убивать. И споткнулся в двух шагах. Замер, словно наткнулся на прозрачную стену. И евнух, который моргал от тусклого света и чада ламп, вдруг явственно различил не только невесть откуда взявшуюся рукоять кинжала, торчащую бобышкой между ключицами великого тана, но и багровые кольца, которые вдруг обрисовались на его груди и стали медленно уходить в плоть, шипя и одеваясь валами горелого мяса.

— Вот так, — почти безучастно произнесла Эсокса, шагнула вперед, словно и не было перед ней никакой стеклянной стены, выдернула из ножен на поясе скулящего, обездвиженного зверя кинжал и рассекла им звериную гортань почти до хребта.

— Молодец, — донесся до евнуха чей-то чужой, едва различимый голос, а вслед за этим огненные кольца соединились в одно, вспыхнули ярким пламенем, и, протерев глаза, евнух вдруг понял, что Телоха больше нет, а в шатре идет сеча, и уже ковер занимается пламенем от разбитой лампы. Евнух выкатился наружу кубарем, а вслед за ним кубарем выкатились несколько воинов, чтобы бездыханно распластаться на ледяных камнях, а затем, распоров стену шатра, вывалилась наружу и сама схватка, в которой лучших воинов орды сек, убивал, резал, лишал жизни кто-то незнакомый, не Эсокса, кто-то другой, хотя тоже женщина, но более высокого роста и такой красоты, что не попадалась евнуху еще ни разу.

Вой поднялся над площадью, заорал о чем-то Каб, и сразу несколько сотен воинов и шаманов ринулись на незнакомку, но она продолжала резать и убивать, пока трупов вокруг нее не стало больше двух сотен, и даже сам Каб отлетел в сторону, зажимая почти отсеченную руку. Только тогда в немыслимую воительницу полетели стрелы. Почти все отскакивали от невидимого доспеха, или воительница уж больно была ловка, но некоторые все-таки находили дорогу к ее телу. В обратную сторону колена, локтя. В прорезь ворота. В бедро. В спину. Но она продолжала сражаться до тех пор, пока очередная стрела не вошла ей в глаз. Только после этого женщина упала сначала на колено, а потом, сдирая со спины крохотный заплечный мешок, опрокинулась на спину.

— Что там у нее? — захрипел Каб, перетягивая руку ремнем. — Шаманы! Держите ее! Не дайте ей умереть!

«Как же не дать ей умереть? — подумал евнух. — Стрела пронзила ей голову. Как же? Откуда она взялась, эта сумасшедшая? И куда делась Эсокса?»

Колдуны начали приближаться к неизвестной. Та хрипела, булькала кровью, но держала в руках мешок, стискивая в нем что-то похожее на два горшка или два кочана капусты.

— Шаманы? — прорычал Каб. — Что там у нее?

— Магии нет, повелитель! — закричали сразу несколько шаманов. — Нет!

— Что там у тебя? — поднял левой рукой меч Каб.

— Подарочек, — прохрипела незнакомка. — Кому подарочек? Подходите, собачье семя!

— Заберите это у нее! — зарычал, пятясь, Каб.

— Кольца! — раздались крики столпившихся над женщиной шаманов. — У нее кольца на груди! Огненные кольца! Ведьмины кольца! Она не человек! Кто-то развоплощает ее! Да она сама…

Вспышка ударила евнуха в глаза, а потом страшный грохот оглушил его, сбил с ног и лишил сознания.

…Когда евнух пришел в себя, над площадью стояла тишина. Воняло кровью, саднило обожженное лицо. Среди дымящихся трупов возле уцелевшего шатра, в котором, наверное, дрожали от ужаса бывшие жены Телоха, бродили шаманы и воины. В одном из них, с которого лохмотьями слезала шкура, евнух узнал Каба. Значит, ни один евнух не останется без работы, потому что Каб жив, а он охоч до женщин, и уж теперь…

— Лежи, — вдруг услышал он голос принцессы.

— Что? — оглянулся евнух. Рядом никого не было. Он поднялся на руках, с трудом встал на колени.

— Ну, зачем же? — услышал он снова голос принцессы. — Зачем же вставать?

— Чего ты хочешь? — в ужасе прошептал евнух, вертя головой и пытаясь увидеть Эсоксу.

— Выполнить обещание, — услышал он в ответ и почувствовал, как сталь входит ему в загривок.

Часть первая

Начало

Глава 1

Возвращение

Отряд из трех всадников — мужчины и двух молодых женщин — не пробился к Кируму и к исходу второй недели после выхода из Ардууса. Сначала какая-то погань выныривала из перелесков, тоже как будто рвалась к Кируму, но, завидев путников, бросалась на них с яростью. Охваченные бешенством псы, вымазанные в примерзшей земле кабаны, а иногда словно поднявшиеся вместе с лошадьми из могильного упокоища всадники заставляли выдергивать из ножен мечи и сражаться с ними, а порой и укрываться в распадках или в еловых чащах, отступать, если врага было слишком много. А потом на пути странной троицы встала магия. Казалось, вот за этим, присыпанным черным пеплом перелеском должны были начаться окраинные деревни, вот знакомый распадок, вот захлебнувшаяся в черной грязи между ледяными берегами речка, за которой на тракте обычно стоял кирумский дозор, вот-вот покажутся окраинные дома самого Кирума, но из-за голых стволов придорожной рощи, из оврага, из покрытого сухой осокой болота выкатывались белесые тени, и отряду приходилось отступать к северу. Они неплохо рубились — эти полупризраки-полувоины с мглистыми лицами, и двигались не слишком быстро, но, будучи разрубленными, распадаясь на части, как рассеченные пополам тюки с соломой, поднимались на ноги через минуту, а их такие же мглистые мечи хоть и не могли рассечь простейший ардуусский доспех, но обжигали кожу и пугали коней. Однако стоило отойти к северу на лигу или на две, морок исчезал, и вновь перед путниками оказывалась безжизненная, одевшаяся к середине зимы в черное равнина с брошенными деревнями, безжизненными рощами и забывшими о путниках дорогами.

— Что со мной не так? — в который уже раз, скрипя зубами, повторяла Бибера. — На меня не действует магия! Отчего я вынуждена сражаться с этим мороком?

— Моя сестрица, Кама, ловка разжигать костры, — пробормотал, прервав раздумья, Игнис. — Делает она это магией, но и пламя, которое охватывает хворост, и тепло от него — настоящие. Или ты думаешь, что могла бы посидеть на таком костре без вреда для себя?

— Это магия, — кивнула Брита, вторая спутница Игниса, — но не вполне морок. Кстати, и я, и принц порядком нахватали ожогов, а ты нет. Только твоя лошадь. Что ты видишь, Бибера?

— Тени, — пожала она плечами. — Белесые жгуты, которые жалят острыми языками. Я бы даже сказала, что один пласт тумана, вооруженный сотнями жал. Он поднимается из земли, из болота, из воды, из снега всякий раз, когда мы пытаемся приблизиться к Кируму!

— А мы с Игнисом видим воинов, — посмотрела на принца Брита. — Для нас они выходят из-за деревьев, появляются ниоткуда, но…

— Но пройти их мы не можем, — кивнул Игнис. — Как ты сказала, Бибера? Пласт тумана поднимается из земли, болота или воды всякий раз, когда мы пытаемся приблизиться к Кируму? А если нам не идти к Кируму?

— Подожди, — не поняла Брита. — Да, нам нужно в Утис, но Кирум мы не минуем.

— Кажется, Светлая Пустошь не пускает нас именно к Кируму, — ответил Игнис, осматривая не слишком хороший ардуусский меч, который, судя по зазубринам на клинке, вряд ли мог послужить ему долго. — Как раз над Кирумом стоят эти дымы на горизонте или мглистые смерчи.

— Светлая Пустошь? — не поняла Брита.

— Хорошо, — махнул рукой Игнис. — Кто-то не пускает нас к Кируму. Уж больно эта магия не похожа на все, что мне приходилось испытывать в Пустоши. Но кто бы это ни был, нам в Кирум и не надо. Мы уже обходили эту мерзость и с востока, и с запада, везде она. Но переправа ведь не только у Кирума? Уйдем к северо-востоку, до отрогов Балтуту тут едва ли будет полсотни лиг. А потом пойдем не к Кируму, а к Фиденте. Обогнем поганое место. Тем более наши припасы на исходе, мы не можем бесконечно тыкаться в это марево. Доберемся до Фиденты уже завтра к вечеру. Вряд ли кто-нибудь сможет нам помешать. Кажется, сейчас на этой равнине, кроме странного морока, нет ничего. Погань пока иссякла.

— А почему нити, которые дал нам Софус, не помогают? — не унималась Бибера. — Не помогали, когда мы рубились с поганью, не помогают и теперь. Колдун ведь сказал, что Светлая Пустошь будет видеть в нас слуг?

— Они побледнели, — пробормотал Игнис, рассматривая желтоватую нитку на запястье. — Начали бледнеть с первого дня. Я бы не полагался на такую защиту. К тому же мне приходилось видеть, как именно такая нить подчиняла себе. И подчиняла непростого воина, очень непростого.

— Так, может, нам снять их? — насторожилась Брита.

— Подождем, — задумался Игнис. — Я не знаю, что будет, если мы их снимем. Давайте хотя бы покинем эту равнину, уйдем из Пустоши.

— А у нее все еще есть границы? — скорчила гримасу Бибера. — Мне так кажется, что она раскинулась на всю Анкиду.

— И что с того? — раздраженно пробурчала Брита. — Из металла, что хватит на кубок, можно выковать шлем, но вряд ли он защитит в битве.

— А кубок защитит? — рассмеялся Игнис.

— Несколько кубков, — снова скривилась Бибера и спросила: — Но кто распоряжается Светлой Пустошью?

— Не знаю, — ответил Игнис и посмотрел в сторону покинутого Ардууса. — Пока не знаю. Поспешим. Скоро начнет вечереть.

Они выбрались на перекресток уже в сумерках. У небольшой часовни сходились пять дорог. Одна из Ардууса, другая из Тимора и Бэдгалдингира, третья из Аббуту. Две дороги уходили на юг — одна в Кирум и Фиденту, другая в родной для Игниса Лапис. Принц спешился, ударил кулаком по граничному столбу Ардууса, что торчал недалеко от часовни, оглянулся:

— Остановимся здесь. Завтра пойдем по лаписскому тракту, свернем к Фиденте уже у реки.

На мгновение принц закрыл глаза и вспомнил, как почти семь лет назад он вместе с отцом и матерью, с братьями и сестрами, с королевской свитой двигался этой дорогой, приближался к разрешению собственной судьбы.

— Энки благословенный, — послышался голос Бриты.

Игнис повернул голову. Его спутницы стояли у камня, лежавшего возле начала одной из дорог. Из гранита торчали потемневшие от времени бронзовые рукояти, между ними, как будто выжженная в камне, вилась надпись — «Сор Сойга, дакит, благословение Энки, тысяча четыреста девяносто девять».

— Вот мы и свиделись, — прошептал Игнис и тут же поморщился, словно попытался разогнать накативший не только на древнюю равнину, но и на него морок. — В часовне как будто есть дрова и даже немного сена. Разводим костер. Надо растопить снег и напоить лошадей. Судя по отсутствию следов на дороге, пару недель на ней уж точно не было никого. Завтра к вечеру попробуем добраться до переправы. Надо поспешить, да и припасов у нас осталось немного.

Пробуждение оказалось ранним. Но не потому, что солнечные лучи разбудили путников, или мороз подобрался к ним, несмотря на тепло от костра и теплые одеяла, хотя неприятный сырой ветер и овевал лица. Накативший ужас заставил открыть глаза Бриту и Игниса. У столба стоял мурс. Лицо его белело бледным пятном, горло перехватывал алый, словно горсть болотной ягоды, шарф или платок. Все остальное — длинные волосы, провалы глаз, балахон — были черно. Преодолевая оцепенение, Игнис стиснул кулаки, попытался вспомнить заклинание отворота, но призрак уже поблекнул и исчез.

— Веп, — разомкнула губы Брита.

— Откуда ты знаешь его имя? — удивился Игнис.

— Мать научила меня, — ответила Брита. — Даку знают всех оставшихся после Лучезарного мурсов по именам. Я не каждого могла бы узнать, но Вепа не узнать сложно. У него кровь на груди. Видел?

— Разве это не платок? — не понял Игнис.

— Кровь, — уверенно проронила Брита. — Течет и не сворачивается. Поскольку Веп присматривает за Светлой Пустошью, а там этой крови пролито столько, что она не иссякнет никогда.

— Он мог вселиться в одного из нас? — спросил Игнис. — Чего он хотел?

— Не знаю, — отрезала Брита. — Вселиться вряд ли. В тебя так просто не вселишься, а я защищена амулетами. Да и так… научена разному. А Бибере плевать на мурсов. На нее и в самом деле не действует магия. К тому же Веп никогда ни в кого не вселялся. Я, во всяком случае, слышала, что он и в таком виде может держать в руке меч. Он один из самых сильных.

— Сколько их всего? — спросил Игнис.

— Около двух десятков, — ответила Брита. — Но вроде бы половина из них уже не здесь. Развоплощены. Я мало что могу сказать об этом.

— О чем? — зевнула, потягиваясь, Бибера.

— Мы видели мурса, — объяснил Игнис.

— Почему ж вы не разбудили меня? — обиделась Бибера.

— Потому что мы не в балагане, — ответила Брита. — Я думаю, нам нужно поспешить. Сегодня что-то должно случиться.

— Что именно? — не поняла Бибера.

— Что-то, — ответил Игнис, приглядываясь к низким и темным облакам. — Такое ощущение, что чаша полна и что-то вот-вот перехлестнет через край. Поспешим. Должен же быть край у этой черной равнины?

— Надеюсь, — кивнула Брита. — Кстати, ничего нет светлого в этой Светлой Пустоши.

— Зато ее зачинатель, говорят, исходил светом, — недовольно пробурчала Бибера. — Мы есть будем или нет? Если скоро Фидента, можно было бы и доесть все, что осталось.

…Перехлестнуло в полдень. В один миг равнина из черной стала светло-серой. Только что давила тьмой и вдруг поблекла, посветлела и даже как будто засверкала серебром. Отряд, который успел преодолеть половину пути до реки, остановился на выветренном плоскогорье. Игнис спрыгнул с лошади, ударом ноги проломил серую корку, увидел под ней все тот же снег, наклонился, растер пепел между пальцами, понюхал его, но не почувствовал запаха.

— Что скажешь? — посмотрел он на Биберу, которая последовала его примеру.

— Нет магии, — подала голос Брита. — Вы еще не поняли? Не знаю уж, что случилось в Ардуусе две недели назад, но мы все это время гнали лошадей словно по мутной воде. И вот магии нет. И ветер стих. Вот она — Светлая Пустошь…

— Точно, — выпрямилась, отряхнула колени Бибера. — Я, конечно, принюхалась за эти дни, но поначалу тленом воняло так, что тошнота стояла у горла. А теперь… запаха нет. Такое ощущение, что пеплу тысяча лет.

— Или полторы тысячи, — поправил ее Игнис, оглядываясь.

Небо над головой оставалось таким же серым, как равнина вокруг, разве только уже близкие, кажется, руку протяни, белоснежные пики Балтуту отыскивали где-то солнечные лучи, да чернота, что прежде окутывала весь горизонт, копилась только на западе у Бараггала. Теперь, когда не стало ни ветра, ни запаха, но и магия не застилала взгляд, не била в ноздри, не гудела в ушах, начал ощущаться легкий морозец. Слишком легкий для этих дней. Если что и баловало жителей истерзанной колдовством Анкиды в самом начале одна тысяча пятьсот шестого года от битвы при Бараггале, то это зима. Мягкой она пока выходила. Мягкой и беззащитной, как сама Анкида, середину которой теперь покрывала серая короста.

— Может быть, путь к Кируму теперь открыт? — посмотрел на Бриту Игнис, и в этот миг Бибера вдруг закричала:

— Какого демона?! На меня ведь не действует магия!

— Что там? — шагнул к племяннице короля Бэдгалдингира Игнис.

— Перстень твой… — блеснула слезами Бибера, сдирая украшение с пальца. — Горячий! Точно волдырь будет! Раскалился! Да что ж ты!..

Брошенный перстень зашипел в снегу, камень украшения засиял нестерпимым светом, затем померк и осыпался все тем же серым пеплом. Позеленевший от нагрева металл блеснул каплями расплава и утонул в грязи.

— Нити, — показала запястье Брита. — Их нет.

— Пока они с вами, Светлая Пустошь видит в вас своих слуг, — прикладывая к обожженному пальцу снег, вспомнила слова колдуна Бибера. — Что же выходит? Обманул нас старик?

— Сам обманулся, — пробормотал Игнис, возвращаясь к лошади. — Софус… Намтар… Кто он на самом деле? Не знаю… Может, оно и к лучшему. Это не магия обожгла тебя, Бибера.

— А что же тогда? — нахмурилась девушка.

— Освобождение от нее, — поднялся в седло Игнис. — Закончился срок, и заклинание, заключенное в перстне, распалось. Или кто-то захотел, чтобы оно распалось. Но силы в нем было много, так что… Ты еще не поняла? На тебя не действует именно морок. То, что обманывает слух, взгляд, вкус. Может быть, и еще какая пакость, но если магия разрушает тот же камень? Ты крепче камня? Радуйся, что палец цел.

— Я не камень, — скривила губы Бибера. — Но чье это колдовство? Здесь никого нет, кроме нас троих! И кто может проявлять ловкость из-за горизонта?

— А кто может раскидывать Светлую Пустошь от горизонта до горизонта? — спросил Игнис. — Конечно, она могла раскинуться и сама, но мне кажется, что у нее появился правитель. И вряд ли это был тот мурс, что показался нам утром. Если только он навел на нас… кого-то.

— Но зачем ему мы? — не поняла Бибера. — Не мурсу, этому правителю? И уж во всяком случае, если он пылает к тебе ненавистью, Игнис, откуда он мог знать, куда послать мурса?

— Он мог искать нас долго, — тронул коня Игнис. — Да и велика ли забота проверить дороги?

— Пусть, — не унималась Бибера, — но разве король Ардууса повелевает мурсами? Равнина почернела в день его провозглашения императором, ведь так? А что теперь? Появился новый правитель? Или недавний придумал себе еще какой-нибудь титул? Кто все это делает, мне может кто-нибудь объяснить?

— Кто-то, — обернулся, придержав коня, Игнис. — И ты права, может быть, это не Пурус Арундо. Потому что если ему по силам управляться со Светлой Пустошью, то он уже не тот король Ардууса, которого я знал.

— А если ему и нет до нас никакого дела? — предположила Брита. — Тому, кто правит? Если он забирает себе всю силу, не думая о нас? И если огненные волокна и перстень тоже были замешаны на ней, почему он должен был их оставить? Где бы мы ни оказались. Какая ему разница?

— Подожди, — сдвинул брови Игнис. — Волокна — это наследие Лучезарного. Не хочешь ли ты сказать…

— Что вернулся он сам? — продолжила Брита. — Не знаю. Ничего не знаю, кроме того, что две недели назад Пурус Арундо должен был стать императором Великого Ардууса.

— Значит, празднества закончились, — Бибера с сожалением подула на палец, — и император занялся делами. Первым делом прибрал к рукам Светлую Пустошь…

— Кто бы ни стал императором, но делами он определенно занялся, — снова задумался Игнис. — В путь. Не будем медлить.

Им оставалось пройти до Малиту не более десятка лиг, когда пошел мокрый снег. Серость, окружавшая путников, на глазах стала светлеть, затем белеть. Равнина словно выправилась, выпячивая распадки и подбирая холмы, даже редкие деревья торопились одеться в белое, и, хотя вечер накатывал, становилось светлее.

— Может, еще и обойдется? — поравнялась с Игнисом Брита.

Принц вдохнул сырой и свежий воздух и посмотрел на небо, которое именно теперь отчего-то казалось ему источником опасности. Низкие облака над головами путников продолжали исторгать снег, но высоко, там, где хлопья сливались в туманное месиво, появилась какая-то рябь. Игнис придержал лошадь, зажмурился, вглядываясь в нее, понял, что сквозь снегопад несется с севера огромная птичья стая, собрался с удивлением покачать головой, как вдруг подала голос Бибера: