Глава 12

Айрис в десятый раз запустила повтор песни «Что ты имела в виду», исполненной «Несчастным случаем». Она слушала её и, когда доходило до строчек о том, как девушка притравила своего парня, а тот так и не мог ничего понять, начинала громко смеяться.

— Мне становится не по себе, — признался я. — Что весёлого в том, что она отравила этого тугодума?

— Весело спето, ну и забавляет меня, какой ей достался тупой парень.

— Прям как я?

— Ты не тупой, ты медленный. Я бы разогнала тебя, если бы у меня была возможность доставить тебя на станцию.

— Ха-ха-ха, дразнишь меня пустыми надеждами. Да и жутковато мне оказаться в космосе. Я как кот, который прожил всю жизнь в квартире, привык к потолку над головой. У меня будет головокружение и панический страх от отсутствия земной тверди.

— Не будет. Ты и разницы особой не заметишь. Гравитация та же, люди те же, проблемы почти такие же.

— А небо есть?

— Имитация, конечно, но правдоподобная. Блин, я бы хотела, чтобы ты посмотрел, как я живу на станции. — Айрис свела брови на переносице. — Теперь у меня появилась новая идея фикс: я буду искать возможность свозить тебя на экскурсию на мою родину.

— Айрис, у нас только-только всё начало налаживаться, входить в колею после того расследования, на душе появилось спокойствие. Я знаю, чем закончится твоя идея. Мне снова придётся напрягаться, выходить из зоны комфорта, которая и так расширилась до немыслимых для меня размеров. Если мы и долетим до твоей станции и не замёрзнем в багажном отсеке какого-нибудь космического грузовика, то меня всё равно найдут ваши власти и распылят на атомы.

— Тсс, не бухти, когда я размышляю. — Айрис подняла указательный палец вверх. — Кому на хрен нужны твои атомы, кроме меня? Тебя депортируют и ещё извинятся. Пойми, Гордей, жизнь кислая штука, если не шевелиться. Хочешь добавить себе имплантаты, чтобы быть сильным и умным? Или установить себе медицинские штучки, занимающиеся оздоровлением тела?

— Не, ну… А это возможно? — Меня слегка накрыло разыгравшимся воображением.

— Да. Самое трудное — добраться до станции. А там у меня есть знакомые, которые вживят тебе что угодно.

— Я так понимаю, что твоя идея всё равно находится в стадии гипотетической, поэтому мой ответ не будет ничего значить. Предварительно я согласен.

— Здорово. Ты не представляешь, как мне хочется увидеть твою реакцию на мой мир. Ты будешь просто в шоке первый день или неделю, или месяц.

— А потом мне понравится, и я решу остаться.

— Почему нет? Ты лучше меня подходишь для жизни на станции. Законопослушный, ценишь порядок, не любишь напрягаться, рисковать. Тебе и девушку подберут под стать. Будешь выращивать её в цветочном горшке, поливать и заботиться.

— Что это значит?

— Это значит, что между ней и цветком не будет никакой разницы. Красивая, но эмоциональная на уровне растения.

— А может, ты меня начала ревновать к гипотетической красавице со станции? Как ты их там называешь, инкубаторской? А?

— Да. Я передумала, мы никуда не летим. — Айрис снова включила песню «Что ты имела в виду» с начала.

Я так и не понял — идея про посещение станции была серьёзной или нет? Разобраться в том, какие мысли роились в голове моей космической подруги, не представлялось возможным. Она была соткана из противоречий. Когда Айрис говорила о чём-то шутя, на самом деле это могло оказаться серьёзной вещью, которой она точно собирается заняться. А когда она говорила серьёзно или даже трагично, то с большой вероятностью это ничего не значило. Она вообще утверждала: «Чем отчаяннее глупость, которую ты собираешься совершить, тем серьёзнее ты выглядишь. Умное рождается из шутки, глупость — из серьёзности».

— Нет, ты серьёзно?

Этот вопрос в применении к ней звучал совершенно противоположно. Ответить на него утвердительно — значит согласиться, что дело стрёмное. Постепенно я сам стал приходить к похожему мировоззрению, находя ему подтверждение в течение всей своей жизни. Всё, что я считал серьёзным, всегда выходило мне боком, и это в конечном итоге и воспитало у меня страх перед жизнью. А если бы я был чуточку умнее и наблюдательнее, то разглядел бы зависимость между своими мыслями и тем, как на это реагировала жизнь.

— Я на тренировку, — сообщил я Айрис, но она и ухом не повела. Тревожный симптом. Она была погружена в себя, хотя и старалась выглядеть увлечённой песней. Её мозг и все сопроцессоры, помогающие обрабатывать данные, работали со стопроцентной загрузкой, потому она и не услышала моего вопроса. Идея космического полёта замаячила передо мной с большой вероятностью. Мне стало тревожно, как, наверное, было Юрию Гагарину накануне первого полёта в космос. У него был дублёр на всякий случай, а я — единственная кандидатура, ради которой и замысливалось это космическое путешествие.

Две недели назад я начал ходить в тренажёрный зал. Сам решил, чтобы хоть внешне выглядеть при такой девушке не самой недостойной парой. Айрис сказала, что мой внешний вид не играет для неё никакой роли, а вот внутренний мир, стержень — это да. Усилия делали мой стержень твёрже, а значит, она была за то, чтобы я ходил на тренировки. Если вас спросит девушка, какой она вам нравится больше, накрашенной или нет, отвечайте:

— Я не вижу никакой разницы, но я люблю тебя больше тогда, когда ты сама себе больше нравишься.

Будьте уверены, тогда вы точно узнаете, как она себя любит больше всего. И это будет вам обоим на пользу. Айрис перестала относиться ко мне как к милому щенку, которого любят просто так и немного из жалости. Я рос и менялся, замечая изменения в такие моменты, когда точно знал, что полгода назад я поступил бы по-другому.

Например, три дня назад я случайно встретил Петровича. Гулял один, потому что Айрис снова была на работе, развлекала детишек. Бывший коллега попытался общаться со мной в той же манере, в которой он делал это на работе, снисходительно-высокомерной.

— Ну ты чё, устроился куда-нибудь? — спросил он небрежно, будто был уверен, что это невозможно в принципе.

— Пиццу вожу, два через два.

— А-а-а, бедняга, — расплылся он в улыбке, довольный тем, что моя карьера по его мнению, не задалась. В его представлении работа курьером была сравни работе дворником. — Один сейчас? — И в этом вопросе тоже сквозила уверенность, что это именно так.

— Нет, живём с Айрис вместе. Она тоже работает, аниматором, — я назвал торговый комплекс, чтобы он мог перепроверить.

— Надо же. Кто ж из вас так держится? Она что, бывшая наркоманка?

— Олег Петрович, не оценивайте людей через призму своей алкоголической зависимости. Айрис нормальная девушка, не детдомовская и не наркоманка.

Отёчное лицо Петровича побагровело.

— Ну, дай бог, дай бог, — процедил он сквозь зубы.

Я видел, как ему хотелось вставить что-нибудь обидное, но злость заблокировала речевой аппарат. А я решил немного добить его, чтобы он в следующий раз, завидев меня, обходил десятой дорогой.

— Андрейка сказал, вас мама устроила на какой-то склад с бытовой химией? Как там, ноздри не разъедает?

Я думал, Петровича шибанёт инсульт или инфаркт. У него затрясся подбородок, забегали глаза, слова застряли где-то в горле, вызывая астматические сипы. Я постучал ему ладонью по плечу.

— Ладно, бывай, приятно было повидаться.

Я ушёл, а он смотрел мне в спину, отражаясь в стёклах автомобилей. Если представить меня в этой ситуации, как того Гордея, которым я был, работая на складе, наш разговор строился бы иначе. Петрович посмеивался бы надо мной, а я пытался оправдываться и приукрашивать своё положение, чувствуя, как нуждаюсь в его одобрении. А сейчас мне было плевать на Петровича. Я поиздевался над его высокомерием и почувствовал, как солнце стало теплее, а воздух чище.

В спортзале пахло дикой смесью пота и дезодорантов. Инструктор обращался со мной как с недотёпой, которому не объяснить с первого раза. Я старался изо всех сил, надрывая мышцы и связки. Мне стало нравиться достигать момента, когда сил не остаётся, но ты желаешь сделать ещё одно повторение, чтобы доказать самому себе, что ты можешь. И получалось. Внушение помогало организму найти ещё сил. Инструктор, парень с бицепсом в пятьдесят сантиметров, говорил, что самое важное движение — последнее, за гранью возможностей. Только оно даёт толчок росту.

Довольный тренировкой и ощущением приятного изнеможения, я вышел на улицу. Зиме приходил конец. Мартовское солнце пекло по-весеннему. От тёмного асфальта поднимался пар. Эндорфины, наполнявшие кровь после тренировки, дарили ощущение лёгкой эйфории и всеобъемлющего беспричинного счастья. Я вынул из кармана купленный в автомате фитнесс-батончик, открыл его и откусил приличный кусок. До чего же сильно всё изменилось в моей жизни!

Я не успел дойти до своей машины нескольких шагов, как меня подрезал большой чёрный внедорожник. Двери его открылись. Оттуда выбрались два мрачных парня, которым я едва доставал до подбородка.

— Гордей? — спросил один из них.

— А, хм, н-да, меня так зовут, — растерялся и даже испугался я.