Владимир Михайлович вспомнил себя в их возрасте и усмехнулся. Он и мечтать не мог тогда отправиться в самостоятельное плавание, даже под таким мягким контролем. Времена меняются. И не важно, кто попадет в экипаж.

«Да нет, — поправил он себя. — Важно».

Если никто из его воспитанников не пройдет отбора, значит, он как педагог со своей задачей не справился.

Капитан остановился около окна. С вечернего декабрьского неба лениво падали большие белые хлопья. Кононов любил такие тихие зимние вечера. Любил пройтись по скрипучему снежку, отрешившись от дневных забот, и получить заряд бодрости для следующего рабочего дня. Сейчас он так и сделает…

ГЛАВА 1

Радостно светило солнце. Наслаждаясь теплыми лучами, купались в пыли вездесущие воробьи. Стояла обычная для конца апреля ясная погода, но на душе у Михаила Касатонова было тревожно. Размышляя о происшедшем, он так и не мог понять, в какой момент они с друзьями допустили оплошность.

Ловушка была подготовлена и проверена. Воздушный шарик, наполненный водой, подвесили точно над дверью в столярные мастерские. Стоило ее открыть, как иголка пробивала шарик, и вода тут же обрушивалась на вошедшего… И ведь никому не объяснишь, что ловушка предназначалась для Марычева. Они вовсе не собирались покушаться на жизнь Элеоноры Викторовны, о чем та кричала на все училище, когда мокрая выскочила в коридор.

Эта война началась на второй год учебы Михаила в кадетском корпусе, и начал ее Витька Марычев, подложив некоторым ребятам в постель пакетики с водой. Виновного вычислили быстро, а на следующий день Витька проснулся от холодного душа…

С тех пор война шла, то затихая, то разгораясь с новой силой, вот уже в течение пяти лет. Марычев в принципе был неплохим парнем — Мишка с ним даже дружил, — просто слегка легкомысленным, но, по-своему, честным — младшие никогда не служили ему объектом для шуток.

Водяную ловушку для Витьки четверо друзей решили организовать после того, как позавчера ночью он каждому в туфли выдавил зубную пасту. Витька, конечно, не мог знать, что на следующее утро внезапно решат провести строевую подготовку, но легче от этого друзьям, прошагавшим полтора часа в туфлях с хлюпающей в них зубной пастой, не стало. После того как все отмыли обувь, и был разработан план мести.

Сначала все шло хорошо. О второй после моря страсти Витьки — вырезании фигур из дерева — в училище знали все. С разрешения педагогов Марычев занимался этим каждое свободное от вахт и нарядов воскресенье. Не было исключением и это…

Завершив приготовления, заговорщики принялись терпеливо ждать. Наблюдателем поставили Сашку Кузнецова. Марат Ахметов вместе с Мишкой расположился за преподавательским столом, а Славка Стуков, по прозвищу СС, притащил откуда-то полное ведро опилок и устроился за дверью. Наконец в мастерскую влетел Сашка: в конце коридора показался Марычев. Ловушку быстро привели в рабочее состояние, Славка встал за дверью с ведром. Дверь отворилась и… не успев сориентироваться, СС, вслед за обрушившейся водой, опрокинул ведро с опилками. Торжествующий крик замер у всех на губах. И какого черта Элке, как называли за глаза учительницу танцев курсанты, понадобилось в мастерских? Сашка не мог понять, откуда она вообще взялась, ибо, по его утверждению, в коридоре никого, кроме Марычева, не было. Но самое худшее заключалось в том, что на Элке было бальное платье, сшитое, о чем Элеонора Викторовна поспешила поставить в известность все училище, в каком-то модном ателье по специальному заказу.

И вот теперь, шагая по скверу, Михаил размышлял о своем невеселом будущем. Рядом шли трое остальных героев дня, и, судя по мрачным лицам, их мысли о будущем совпадали. Здесь всех четверых и догнал дневальный с приказом прибыть к начальнику корпуса.

Нерешительно потоптавшись у двери с табличкой: «Начальник кадетского корпуса», ребята переглянулись и, как в омут, один за другим вошли в кабинет.

Когда за вошедшими закрылась дверь, Владимир Михайлович поднял глаза от бумаг и оглядел замерших по стойке «смирно» кадетов.

— Так… Касатонов, Кузнецов, Ахметов и Стуков. Только четверо? Обычно с вами всегда оказывается еще и Марычев.

— На этот раз мы справились вчетвером, — с ноткой обреченности сказал Сашка.

— С чем вас и поздравляю. Я всегда считал, что заводила всех подобных глупостей — Марычев. Оказалось, ошибся. Но объясните, чем вам Элеонора Викторовна не угодила?

Поскольку идея ловушки принадлежала ему, Миша счел своим долгом взять объяснения на себя:

— Да мы даже не знали, что она там. И совершенно не представляем, зачем она в мастерские пришла.

— Испортила вам весь сюрприз? — усмехнулся Владимир Михайлович.

Курсанты виновато промолчали.

— Кстати, о платье. Вы хоть представляете, сколько это платье может стоить?

— Представляем, — буркнул Марат.

— Продолжай, Касатонов. Если не Элеонору Викторовну, то кого же вы там ждали?

Миша, понимая, что правда все равно станет известна, честно ответил:

— Марычева.

— Так и знал, что без Марычева не обошлось! — неожиданно крикнул капитан и стукнул кулаком по столу.

То ли от удара, то ли от ветра, поднятого могучим басом, ваза на столе покачнулась и начала падать. Во вратарском прыжке Марат успел перехватить ее у самого пола.

— Возьмите, Владимир Михайлович.

— Э-э, спасибо… — Капитан смущенно повертел в руках спасенную вазу и поставил на место. — Здесь все такое непрочное.

Ребята переглянулись. Любому, кто впервые встречался с капитаном, он казался очень суровым человеком, а его голос вгонял в дрожь. В действительности же характер у Владимира Михайловича был очень мягким. Но большой ошибкой было бы принять эту мягкость за мягкотелость.

Друзья же, частые гости этого кабинета (как самые активные участники ловушечной войны), хорошо изучили Кононова и видели, что гроза миновала.

— За что же вы своего товарища хотели искупать, да еще с опилками?

— Опилки были уже импровизацией, — сказал Марат.

— Ну, надо же! — притворно восхитился Кононов. — Какие же вы молодцы! Сымпровизировали! Так за какие же грехи Марычеву такое?

Говорить о зубной пасте в туфлях было бы явным доносом, поэтому все промолчали. Капитан, кажется, понял, потому что на ответе настаивать не стал.

Неожиданно дверь распахнулась, в кабинет влетел еще один кадет, вытянулся по стойке «смирно» и отрапортовал:

— Товарищ начальник кадетского корпуса, курсант Марычев для получения наказания прибыл!

Капитан с тайной радостью посмотрел на Витьку — оболтус, но ведь не оставил товарищей, пришел. А мог отсидеться, друзья его не выдали бы, и он это знает.

— И какое же наказание ты планируешь получить, Марычев? Мне кажется, я тебя не вызывал.

— Так ведь Элке… ой, простите, Элеоноре Викторовне из-за меня досталось… Точнее, вместо меня.

— За что же тебя друзья так «любят»?

Витька вздохнул:

— Наверное, за пасту.

Владимир Михайлович почувствовал, как его брови невольно поползли вверх.

— За какую пасту?

— Зубную.

— Нельзя ли подробнее?

Витька рассказал. Миша дополнил рассказ в той части, которая касалась его.

— Понять я вас могу. В детстве и сам был не без греха. Однако мы старались избежать жертв среди мирного населения, — заметил капитан после окончания рассказа.

— Мы тоже старались, — брякнул Сашка, чем заслужил сердитые взгляды товарищей.

— Это не умаляет вашу вину. Касатонов, Ахметов, Кузнецов, Стуков — три наряда вне очереди и дополнительные занятия в классе.

— Есть три наряда и дополнительные занятия в классе! — четко ответили курсанты.

— Марычев — за начало военных действий два наряда вне очереди и дополнительные занятия.

— Есть!

— Вопросы?

— Вопросов нет, товарищ начальник корпуса.

— Тогда все, кроме Касатонова, свободны.

Друзья, двинувшиеся было к выходу, задержались.

— Идите, идите. С Мишей я хочу поговорить не о наказании. Это мы уже обсудили, и добавить нечего.

Дождавшись, когда за курсантами закроется дверь, Владимир Михайлович повернулся к Касатонову:

— Вольно, Михаил. — И, указывая на стул, предложил: — Присаживайся.

Капитан взял лежащую перед ним какую-то бумагу и протянул через стол:

— Читай.

Миша прочитал и поднял голову:

— Значит, теперь я официальный кандидат в экипаж «Дианы»?

— Думаю, ты помнишь, что о твоем выдвижении от нашего корпуса мы говорили еще в декабре, после собрания. Эта бумага простая формальность.

— И вы надеетесь, что я пройду отбор?

— На тебя у меня главная надежда. А вот со вторым кандидатом я очень долго колебался. У нас много хороших ребят, и выбирать из них одного трудно.

— Но ведь я не самый лучший… Почему же вы сразу выбрали меня?

— У тебя есть… как бы сказать… жилка.

— Вы имеете в виду моих предков? — подозрительно спросил Миша.

— Предков? Нет, не их. Уж ты-то хорошо знаешь, что ни из-за каких родословных я не буду никого выделять. Для меня имеют значение только личные качества ребят. Я имел в виду твою гордость — не глупую гордость, которой с избытком хватает у многих, а настоящую.

— Вот уж не думал, — искренне удивился Миша.