— Да. Ты вовсе не тот спокойный и безвольный человек, каким стараешься показаться. Ты на многое способен.

— Только не выбрать профессию самостоятельно…

— Вот поэтому я и попросил тебя остаться. Ты по-прежнему не любишь море?

— Почему? Море я люблю. Лежа на пляже в солнечную погоду. И плавать по нему я предпочитаю на круизном лайнере в качестве пассажира.

— Я не это имел в виду.

— Владимир Михайлович, я поступил сюда только в силу обстоятельств.

— Типичная жертва традиции? Кем же ты хочешь стать?

— Военным историком.

— Военным историком? А скажи-ка мне, сколько у тебя в роду было моряков?

— Со времен Наваринского боя[Наваринский бой 1770 года — бой во время Русско-турецкой войны 1768–1774 гг., завершившийся взятием русскими турецкой крепости Наварин. (Прим. ред.)] все мужчины.

— Вот видишь, какое у тебя богатое прошлое. Чем тебе не история — история в лицах?

Миша вздохнул:

— Вы говорите точно как мой дед.

— Твой дед? — Кононов задумался. — А знаешь, я ведь служил под началом твоего деда?

— Знаю, он мне рассказывал.

— Как же он меня запомнил? — удивился капитан. — Таких новобранцев, как я, у него много было. Но скажи мне, если ты не хочешь быть моряком, зачем согласился участвовать в конкурсе?

— Кто ж от такого откажется? — удивился Миша. И, немного подумав, добавил: — А еще интересно стало. Я с самого детства слышал про морские путешествия, дальние страны, и мне всегда хотелось их посетить.

— Вот! — обрадовался Владимир Михайлович. — Значит, море тебе все же небезразлично?

— Н-ну… да… — вынужден был признать Миша.

— Это я от тебя и хотел услышать. И, раз услышал, значит, ты не полностью безнадежен. Будет жаль, если такая славная семейная традиция прервется.

— Вы все о традиции думаете, и никто не думает обо мне.

— Да о тебе мы и думаем. Тебе же самому потом плохо было бы. Поэтому я хочу, чтобы ты победил и познал себя в плавании.

— Вы считаете, что после него я переменю свое отношение к профессии?

— Не знаю, но уверен в одном — это путешествие многое изменит в твоей жизни.

— Как вы можете быть в этом уверены, Владимир Михайлович?

— Потому что я тоже когда-то был молодым и помню свой первый морской поход. И еще я верю в тебя.

— Для начала мне нужно пройти конкурс.

— Я же сказал, что верю в тебя.

Миша удивился той вере, которую сам не испытывал. Но понимал, что обязан победить. Победить не ради кого-нибудь, а ради себя. Поэтому он ответил:

— Сделаю все, что смогу.

— У тебя же светлая голова. Ты больше всех в училище языков знаешь. Кстати, какие именно?

— Свободно говорю на английском, французском, хуже знаю испанский и немецкий, понимаю, но не говорю на итальянском.

— Вот видишь, оказывается, ты и без знаменитых предков что-то можешь, — засмеялся Владимир Михайлович.

— Я и не утверждал обратного. — Миша, кажется, обиделся.

— Вот и хорошо. Значит, пройдешь отбор. Ну, иди. И не забудьте извиниться перед Элеонорой Викторовной.

— Конечно, Владимир Михайлович.

Кононов еще некоторое время смотрел на закрывшуюся дверь.

— Справится, — прошептал он. Затем решительно нажал кнопку селектора: — Людочка, будьте добры, позовите ко мне Святослава Ларина… Да, да, второго нашего кандидата… Спасибо.

Капитан отключил селектор и стал ждать.

ГЛАВА 2

Наташа Свиридова шагала по мощеной аллее сквера в Кронштадте, провожаемая удивленными, часто слегка ошалелыми взглядами. К подобным взглядам за пять лет учебы в морском училище Наташа уже привыкла и не обращала на них внимания.

Сегодня для нее был особый день. Когда она, восьмилетней девчонкой, подала заявление в училище, никто, даже ее родители, не верил, что ее допустят хотя бы до экзаменов, а уж о поступлении и речи не шло. Откуда у Наташи появилась эта всепоглощающая страсть к морю, она, пожалуй, не знала и сама. На уговоры не реагировала, а все сообщения о том, что девочек в училище не принимают, пропускала мимо ушей. Как и следовало ожидать, ее заявление даже не стали рассматривать. Тогда, больше от отчаяния и детской веры в справедливость, она написала главкому ВМФ. Скорее всего, детское письмо заинтересовало секретарей или его показали главкому ради шутки, но как бы то ни было, адмирал Денисов его прочитал. И наложил резолюцию: «Если женщины служили на кораблях в войну, почему нельзя сейчас? Принять заявление. Выдержит учебу — хорошо, не выдержит — значит, недостойна».

Наташа об этом не знала, потому ответ из училища, когда она уже и верить в удачу перестала, стал для нее настоящим потрясением. Экзамен, на удивление всем, она сдала с блеском и, таким образом, стала первой девочкой, поступившей в училище. Скидок ей не делали, скорее наоборот, нагружали специально, в надежде, что не выдержит и уйдет. Она выдержала и стала лучшим курсантом училища. Чего ей это стоило, вспоминать не хотелось. Были и слезы в подушку, и минуты отчаяния, когда казалось, что у нее уже не хватает ни на что сил. Постепенно отношение к ней менялось, все поняли, что учится она тут не ради прихоти, а из-за самой настоящей страсти к морю. Но своей среди курсантов она так и не стала.

Наташа тряхнула головой: «Хватит!» Вспоминать о тяжелом не хотелось. Сейчас был ее звездный час, а значит, прочь все мрачные мысли.

В декабре Наташу вызвал к себе начальник училища Борис Петрович Ложинов. Она вошла в кабинет, отдала честь и встала по стойке «смирно».

— Вольно, Свиридова. Слышала вчерашнее объявление?

— Да.

— Что ты об этом думаешь?

Отчаянная надежда затопила ее, но внешне она оставалась спокойна.

— Очень хорошая новость, — осторожно ответила Наташа.

— Очень хорошая новость? И это все, что ты можешь сказать? — удивился Ложинов. — Я ждал от тебя большей радости. Ладно, Свиридова, не буду тебя мучить. Я решил выдвинуть тебя одним из кандидатов в экипаж от нашего училища. Дальше все зависит от тебя. Согласна?

Ее еще спрашивают!

— Согласна, товарищ начальник!

В кабинете ей удалось сдержать эмоции и ответить спокойно, зато в коридоре она дала волю чувствам. Одногруппники, наблюдая за ее акробатическими упражнениями, сделали однозначный вывод: «Свиридова совсем с катушек съехала…»

Потом начались месяцы усиленной подготовки. Тогда же Наташа для себя решила: или она попадет в экипаж, или уйдет из училища.

Третьего мая приступила к работе отборочная комиссия.

На первом этапе были теоретические вопросы: навигация, алгебра, теория управления парусами, геометрия, иностранный язык, литература, устройство различных классов кораблей и другие.

На втором — спорт: фехтование, самбо, рукопашный бой, гимнастика, танцы, плавание.

Заключительный этап провели в Финском заливе, и он состоял из групповой и одиночной гребли, хождения под парусами.

Кто-то из курсантов отсеялся еще на теории, кто-то на спорте. Те же, кто выдержал все этапы отбора, ожидали решения комиссии, прогуливаясь по скверу. Среди курсантов различных училищ, собравшихся здесь в этот день, можно было по чрезмерной суетливости безошибочно выделить тех, кто прошел все этапы отбора и ждал решения.

Наташа с интересом рассматривала толпу. Сама она не волновалась и верила в себя, в свои силы. Пять трудных и напряженных лет учебы — буквально на износ, ради достижения мечты — не могли пропасть даром. И если есть на свете справедливость, она победит. В справедливость Наташа верила, верила после того давнего случая…

Она, тогда десятилетняя девчонка, впервые отправилась в увольнительную в город одна, в новенькой, с иголочки форме. С какой гордостью она посматривала на изумленных прохожих. Гордость продолжалась до тех пор, пока трое мальчишек, примерно на год старше, не посчитали кадетскую форму на девчонке издевательством. Прижав ее в какой-то подворотне, они изрезали всю форму. В слезах Наташа вернулась в училище. Ее не ругали, но насмешки одногруппников были во много раз хуже. Тогда она сделала то, что у нее получалось лучше всего: стиснула зубы и продолжила учебу, ни на что не обращая внимания… Через три года она случайно встретила тех троих, они ее тоже узнали и попытались проделать с ней прежний номер. Вроде тогда обошлось без серьезных телесных повреждений. Хотя нет, одному она руку точно сломала, тому, который резал ей форму в прошлый раз. Куски их одежды до сих пор хранились у нее — Наташа была не лишена некоторой мстительности. А убегали они быстро — даже тот, со сломанной рукой.

Вспомнив этот случай, Наташа улыбнулась и тут же налетела на курсанта. Он стоял посреди дороги и кого-то высматривал.

— Встал, как столб фонарный, обходи его, — пробурчала Наташа.

— Извини, — вежливо ответил мальчишка.

И тут его глаза удивленно распахнулись — разглядел, с кем разговаривает, осмотрел форму.

— Вот это да! Ты кто? — скорее от удивления, а не от желания задеть, несколько грубовато спросил он.

К подобной реакции Наташа уже привыкла. Несмотря на тяжелые физические упражнения на занятиях, она не огрубела, скорее наоборот. Поэтому даже в форме ее трудно было принять за мальчишку, а чуть более длинные волосы, чем у ребят (одно из немногих послаблений), делали это практически невозможным. Да она и не стремилась походить на мальчишек, и везде, где было можно, подчеркивала, что она девочка, хоть и курсант морского училища. Вот и сейчас Наташа прекрасно поняла чувства невольного собеседника и, в свою очередь, рассмотрела его. Мальчишка был ее ровесником, почти одного с ней роста. Черные, слегка вьющиеся волосы, несколько нескладная фигура без выпирающих мышц, как у некоторых идиотов, занимающихся бодибилдингом, на который сейчас пошла повальная мода. Но он ей все равно не понравился.