Глава 2

Ночью ветер поменял направление и нагнал холода. Когда я утром вышел из дома, земля успела замерзнуть, и недавние лужи покрылись слоистым слюдяным льдом. После вчерашнего трудового подвига у меня сладко ныли натруженные мышцы. С тех пор как я начал «молодеть» физические нагрузки доставляли мне большое удовольствие. Ощущение было не столько забытое, сколько незнакомое. Во времена голодной юности тяжелый физический труд был мне в тягость. Теперь же мышцы сами просили нагрузки, и это радовало. Для разминки я сбегал к колодцу за водой, натаскал дров, разжег печь, сел к окну и терпеливо ждал, когда закипит вода в чайнике.

Осень уже сорвала с деревьев листву, и природа готовилась к зиме. Однако даже унылый вид черной земли и голых деревьев меня нисколько не удручал. Старость научила наслаждаться каждым прожитым днем, а вернувшаяся молодость, еще и радоваться жизни. Однако во всякой бочке меда обязательно присутствует своя ложка дегтя. Она без стука проникла в дом и заговорила елейным голосом:

— Левушка, сынок, куда же ты вчера сбежал? Я на минутку отошла по делу, а когда вернулась, а тебя и след простыл. Что же ты свою работу не кончил?

— По-моему, это вы сбежали, — ответил я, продолжая смотреть в окно. — Петушка стало жалко?

— Какого еще петушка? — не поняла Козлова. — Ты что же побросал мешки прямо в сенях и думаешь, что управился? А кто картошку в подполье опускать будет?

— Ксения Емельяновна, я что-то не пойму, вы меня себе в батраки назначили? — наконец, рассердился я.

— Какие еще батраки? — искренне удивилась старуха. — Ты говорить, говори, да не заговаривайся. Я член партии знаешь, с какого года?! Неужто тебе такому молодцу зазорно помочь старому человеку?

— А я что все это время делал? Только вы меры не знаете…

Старуха всплеснула руками:

— Так к кому же мне еще за помощью обращаться, если нас с тобой всего двое на деревне осталось? Когда демократы проклятые все порушили?… К тому же твой дед мне по гроб жизни обязан…

— Чем это я вам обязан? — вполне искренне удивился я. — Я, то есть он, вас сто лет не видел! И горя не знал, — добавил я, правда, уже про себя.

Козлова состроила красивые, хитрые глазки и многозначительно сказала:

— Что старое поминать! Сам у деда спросишь. Нам с ним есть что вспомнить! Так что с картошкой? Опустишь в подполье?

— Ладно, позавтракаю, подойду, — скрепя сердце, пообещал я.

— Так чего ждать? Пошли сейчас, а поешь потом. Знаешь, как у нас говорят? Кто не работает, тот не ест! Все, все, я побежала, — заспешила старуха, пятясь от меня к дверям. — Так я тебя жду…

К любым проблемам, особенно таким несерьезным, как человеческая беспардонность, нужно относиться с юмором. В чем я и постарался себя убедить. Думая о том, что мы, большей частью, помогаем не тем, кто этого достоин, а тем, кто нас вынуждает, я, спустя час, отправился к старухе. После моего молчаливого взрыва, хабалка немного притихла, но, было заметно, что норов сдерживает с трудом.

Я, чтобы сократить приятное общение, без лишних разговоров спустился в подполье, и по крутой лестнице спустил мешки с картофелем вниз. Козлова оставалась наверху, но все время заглядывала в люк, похоже, опасалась, что я без хозяйского присмотра что-нибудь у нее украду.

Уложив мешки на специальном помосте, я собрался, было, подняться, но увидел за лестницей странную, никак не подходящую для подполья крестьянского дома дверь которая вела неизвестно куда и задержался.

— А что у вас здесь такое? — спросил я хозяйку. — Никак, подземный ход?

Если бы на невинный вопрос Ксения Емельяновна ответила адекватно, или хотя бы, просто, отшутилась, я уже через пять минут и думать забыл о «тайнах» Козловского дома, но она повела себя совершенно непредсказуемо.

— Не суй свой нос туда, куда тебя не просят, паршивец! — завопила он, спустила голову в люк подполья и, вдруг, сорвалась и полетела прямо вниз головой. Все произошло так быстро, что я ничего не успел ни сообразить, ни сделать.

Честно говоря, сначала мне стало даже смешно, когда вопящая старуха, с глухим стуком врезавшись головой в дощатый пол, разом замолкла и повалилась набок.

— Ксения Емельяновна, — позвал я, наклонившись над ее грузным телом, — вы не ушиблись?

Вместо членораздельного ответа Ксения Емельяновна захрипела, дернулась, медленно вытянулась и затихла. Похоже, навсегда. Я уже понял, что дело нешуточное и проверил у нее пульс. Увы, сомнений не осталось, она разбилась насмерть. Как бы я ни относился к Козловой, плохого я ей не желал, к тому ее «насильственная» смерть ставила в сложное положение.

Представляя, что такое наше, мягко говоря, правосудие, я мог предвидеть, что усмотреть в ее гибели мотив для убийства зависело от доброй воли представителя власти, которому предстоит констатировать смерть. А притом что, у меня фактически не было нормальных документов, удостоверяющих мою нынешнюю личность, на роль душегуба я подходил идеально. Загвоздка и сложность состояли в том, что в своем паспорте, полученном лет шесть лет назад, я был изображен лысым, пожилым человеком…

— Ну, что же вы, Ксения Емельяновна, наделали, — с упреком сказал я покойной. — Зачем было так волноваться из-за каких-то пустяков!

Смерть есть смерть. Кончина даже несимпатичного человека вызывает невольное почтение. Я снял шапку и молча стоял над телом несчастной. Что дальше делать было непонятно. Тем более что у меня не было никакого навыка решения подобных проблем. Смерть человека дело не шуточное. Оставить тело лежать в подполье, пока в деревню не забредет какой-нибудь представитель власти, было как-то не по-людски. Вытащить его наверх, тем более, похоронить, нельзя, — невозможно будет доказать, что женщина погибла от несчастного случая. Пойти в ближайший поселок за участковым, я не мог по причине «липового» паспорта. Короче говоря, мое любопытство и странная реакция Козловой сыграли с нами обоими очень злую шутку.

Так ничего и, не придумав, я оставил все, как есть и поднялся наверх. Помочь старухе было нечем, а спешить больше некуда. Дом, лишившись, хозяйки, сразу стал казаться нежилым. Я безо всякой цели постоял в прихожей и вышел на крыльцо. По двору важно прохаживался молодой петух, возможно, тот самый, который должен был вчера оказаться в кастрюле. Увидев его, я вспомнил о хозяйстве старухи, ее козах и птице. Теперь мне к прочим неприятностям предстояло кормить всю эту живность!

Похоже, день у меня не задался, подумал я, и отправился к себе приводить нервы в порядок. Для подобных ситуаций у меня было припасено несколько емкостей с традиционным национальным напитком, помогающим решать любые проблемы. Конечно, пить с утра, да еще в одиночку порочно, но другого варианта успокоиться не было. Я специально поселился в заброшенной деревне, чтобы хоть на время отгородиться от неприятностей, а они возникли там, где я рассчитывал найти покой.

Однако в тот день даже спокойно напиться, мне было не суждено. Не успел я подойти к дому, как на нашей деревенской улице появился всадник. На пегой, куцей кляче восседал местный почтальон. Увидев меня, он свистнул и призывно замахал руками. Пришлось остановиться и ждать, когда его понурая лошаденка доковыляет до моих ворот. Почтальон примерно раз в месяц появлялся в деревне, когда развозил пенсии и письма одиноким старикам, доживавшим свой век в вымирающих деревнях.

Мы с ним уже как-то встречались и даже перекинулись парой слов. Кроме своих основных обязанностей, он приторговывал всякими мелочами и за небольшую переплату выполнял продуктовые заказы.

— Здорово, земеля! — весело приветствовал он меня. — Хлеб, водка нужны?

Почтальону на вид было лет сорок, и выглядел он человеком, который всем в этой жизни доволен.

— Хлеб куплю, — ответил я, — а водка у меня есть.

Почтальон удивленно посмотрел и покачал головой:

— Ну, ты, земеля, даешь! Бери, пока есть, водки мало не бывает! Потом придется за десять верст по грязи чапать.

— Спасибо, мне своей хватит, — отказался я, зная какой паленой отравой тот торгует.

— Ну, как знаешь, — разочаровано, сказал он, сразу перестав улыбаться. — А хлеба много не дам, старуха десять буханок заказала… А водки у меня много! Подумай!

Когда он помянул о старухе, я радостно вздрогнул. Похоже, почтальон оказался счастливым случаем, которым непременно нужно воспользоваться. Сейчас он поедет к Козловой, найдет ее тело и окажется крайним…

— Может, зайдешь, погреться, — предложил я, чтобы превентивно утешить. — Махнем по соточке за встречу!

— Это можно, — легко согласился он, — что-то сегодня вдруг похолодало.

Почтальон спешился, привязал свою клячу к воротам, и мы вместе пошли в дом.

— Ты что, здесь на всю зиму останешься? — спросил он, уверено входя в дом и сразу направляясь к столу.

— Скорее всего, но пока окончательно не решил, — осторожно, ответил я и пояснил, чтобы предупредить вопросы. — С женой разбежались, жить негде. Сейчас в городе такие цены на частное жилье…

— А что, здесь жить можно, — одобрил он. — Заведи огород, курей и никого города не нужно. Ты тетке Полине кем приходишься?

Полиной была моя покойная старшая сестра, много лет проводившая здесь летние сезоны.

— Племянником, — соврал я.

— А что, вы на личность чем-то похожи. Тебя как кличут?

— С утра Левой звали, — подстраиваясь под его простонародный говор, представился я.

— А меня Николаем. Ну, где твоя водка, тяпнем по одной за знакомство!

Я поставил на стол бутылку, стаканы, открыл банку тушенки. Николай, не теряя времени, щедро наполнил стаканы. Мы улыбнулись друг другу, чокнулись и выпили.

— Хорошо пошла, — похвалил он водку, но при этом, сморщился так, будто глотал хину. — Между первой и второй промежуток небольшой, — добавил почтальон, разливая остатки.

Мы молча чокнулись и снова выпили. Николай запустил вилку в консервную банку, аккуратно выловил кусочек мяса, вдумчиво закусил и заметно расслабился.

— Ты кем в городе работал? — окончательно утвердив в организме спиртное и закуску, спросил он.

— Фрезеровщиком на заводе, — ответил я.

— Ну, фрезеровщик, это фигня, я раньше был главным механиком на автобазе! — с нескрываемой гордостью, сообщил он. — А теперь, видишь, до чего докатился, старухам пенсии развожу! А все она, проклятая! — добавил он, осуждающе посмотрев, на пустую водочную бутылку. — Ладно, спасибо за угощение. Нужно ехать. Слышь, Лев, пошли вместе сходим к Козловой, может она с пенсии расщедрится, нальет по стакану.

Предложение меня устраивало, и я сразу согласился. Самым безопасным для нас обоих было найти погибшую старуху вдвоем. Лошадь Николай оставил у меня во дворе и к пенсионерке мы пошли пешком. Дальше все происходило, так как я и рассчитал. Мы не докричались до старухи, без спроса вошли в дом и сразу же обнаружили открытый люк подполья.

— Емельяновна, ты чего там застряла! — позвал хозяйку Николай. — Вылазь, это Коля-почтальон, я тебе пенсию принес!

Понятно, что ему никто не ответил. Тогда почтальон свесился над подпольем, как недавно это делала Козлова, присмотрелся и удивленно спросил:

— Эй, старая, да ты, никак, померла! Во, бляха-муха, — обратился он ко мне, — похоже, бабка отъехала. Вот не было печали!

— Не может быть, — отозвался я невинным голосом, — я ее сегодня утром видел живой и здоровой!

— Сам посмотри, — ответил он, поднимаясь с колен, — вон она, внизу возле лестницы лежит и не шевелится!

Я тоже заглянул в подполье и подтвердил его смелую гипотезу о смерти старухи.

— Ты, как, покойников боишься? — спросил он, когда мы с ним окончательно убедились, что Ксения Емельяновна не отвечает и не шевелится.

— Не так что бы очень, — неуверенно ответил я и спросил его как старшего и опытного человека. — А что нам теперь делать?

— А что теперь поделаешь! Вытащим ее наверх, чего ей там тухнуть. А я как вернусь, скажу участковому, он подскочит, напишет протокол. Интересно, у нее родня-то есть?

— Говорила, что есть дочь, кажется, зовут Людмилой. Только где она живет, я не знаю.

— Ничего, поищем письма, старики обычно бумажки не выбрасывают. По обратному адресу узнаем. Ну, а не найдем, пусть похоронами участковый занимается. Я почтальон, а не похоронное бюро! Вот старой не повезло, всего пару часов до пенсии не дожила! — усмехнулся он.

— А может она еще живая, — для полной убедительности своей непричастности, предположил я. — Надо бы проверить.

— Чего проверять, ты лучше подумай, как нам ее оттуда вытаскивать. Баба-то она толстая.

— Может быть, лучше до приезда милиции оставим на месте? А то еще к чему-нибудь прицепятся. Мы же будем виноваты.

— Да брось ты, — успокоил меня почтальон, — наш участковый нормальный мужик без закидонов. С ним всегда можно договориться.

Пришлось поверить местному жителю на слово.

Думаю, нет смысла подробно описывать, как нам весело было поднимать труп грузной женщины по вертикальной лестнице. Порядком обессилив, мы перенесли тело в комнату и уложили на кровать. Николай сразу же зорким, оценивающим взглядом осмотрел комнату старухи.

— Лучше ничего здесь не трогай, мало ли… — на всякий случай предупредил я.

— Чего это ты всего боишься? — удивился почтальон, но копаться в чужих вещах при мне остерегся.

Мы вместе вышли из дома.

— Надо бы помянуть Емельяновну, — задумчиво сказал он, — хорошая была женщина. — У тебя еще осталось что выпить?

Намек я проигнорировал и в свою очередь вышел с предложением.

— Почему нет? Ты же говорил, что у тебя есть водка.

— Так она же на продажу, если сам выпью жена на месте убьет, — смущено сказал он. — Может все-таки у старухи пошукать? Мы же ее поминать будем. За одно старые письма посмотрим, узнаем, кому сообщить-то о смерти.

— У нее такая самогонка, что в рот не возьмешь, — отказался я, — сплошная сивуха. А письма, что же, давай посмотрим…

— Да что тебе самому беспокоиться, — независимо глядя в сторону, сказал Николай, — ты лучше иди к себе, а сам поищу.

Мне надоело оберегать чужое, возможно, больше никому не нужное добро и я согласился. Почтальон, не дав мне возможности передумать, быстро вернулся в дом, а я вернулся к себе. Ни старухины деньги, ни ценности меня не интересовали, а вот таинственная стальная дверь в бетонной стене, ставшая невольной причиной ее гибели, вызывала все большее любопытство. Пока мы поднимали Ксению Емельяновну наверх, я исподволь сумел ее рассмотреть. Она никак не подходила сельскому дому. Такие двери обычно ставят не в подпольях, а в бомбоубежищах. В остальном же все там было самое обычное, старое, обитое полусгнившими досками подполье. Именно под теми досками я и разглядел серый массив бетона…

Почтальон появился у меня где-то, спустя час. От него так явственно разило сивухой, что сомнений, что он нашел-таки, старухины запасы самогона и сумел утолить жажду, не возникло. Однако внешне Николай дер жался вполне достойно, не падал, почти не качался и по-деловому предложил купить у него хлеб, который привез Козловой. Это было очень кстати, с ним у меня были проблемы. Пока в деревне жили дачники, и стояла сухая погода, хлеб привозили соседи из ближнего поселка. Но, как только все разъехались, за ним пришлось ходить пешком за десять верст.

— Адрес старухиной дочки нашел? — спросил я следопыта.

— Какой дочки? — не понял он.

— Понятно, — правильно оценив его состояние, сказал я, — только смотри, не забудь сказать участковому, что Козлова умерла.

— Ты за кого меня принимаешь? Да я в сто раз трезвее тебя, — окинув нас с пространством, мутным не узнающим взглядом, обиделся, было, Николай, но сосредоточиться на обиде не смог, вяло махнул рукой и побрел к своей понурой лошади.

Глава 3

Дождавшись, когда вещий конь с дремлющим в седле всадником исчезнут за символической околицей, я пошел разбираться с «подпольными» тайнами мертвой старухи. Выражение «Тайна мертвой старухи» мне понравилось, оно чем-то напоминала «Пиковую даму». Правда, у Пушкина старуха была, как помнится, графиней, а у меня простой пенсионеркой.

Невольно улыбнувшись возникшему сравнению, я не торопясь, подошел к дому Козловых. Подсознательно мне очень не хотелось копаться в старухиных вещах, искать в чужом хламе ключ от таинственной двери, и опять лезть в сырое подполье. Понятно, что меня туда никто звал, разве что праздное любопытство, но и оно, честно говоря, было не таким уж сильным. Я даже подумывал отказаться от авантюрной затеи и подобру-поздорову, вернуться к себе.

Добравшись до распахнутых ворот, я остановился в раздумье, идти или вернуться. В это время тот самый молодой петух, которого я видел во дворе, воспользовавшись оплошностью пьяного почтальона, не закрывшего ворота, вывел несколько кур на прогулку, и их веселая компания неспешно удалялась от дома. По-хорошему, следовало загнать птицу обратно во двор, что требовало мое крестьянское происхождение, однако сделать я этого не успел. Петух неожиданно закричал и, забыв о своих подругах, широко разбрасывая пестрые, голенастые ноги, стремглав понеся к дому. Причем, бежал, негодяй с таким видом, будто это не он улепетывает, а сам за кем-то гонится. Курицы, до того чем-то похожие на копошащихся на рыночных прилавках теток, не раздумывая бросили свои поиски, и вслед за повелителем всей компанией пробежали мимо меня и скрылась во дворе.

Только теперь я понял причину куриного переполоха. Из-за лощинки показалась черная собачья голова. Людей поблизости видно не было и откуда здесь, вдали от «цивилизации» оказалась собака, было не понятно. Я остался на месте, наблюдая за неожиданным гостем. Пес заметил меня, остановился, сел и издалека смотрел, кого ему на пути послала судьба. Не знаю, по каким критериям собаки оценивают людей, но, похоже, я у пса опасений не вызвал. Он встал и безо всякой боязни подошел прямо ко мне.

Собака оказалась бывшим королевским пуделем. Бывшим потому, что от былых стильных стрижек и гордой, танцующей пуделиной походки не осталось и следа. Жизненные невзгоды, ночевки на улице, репейники и колючки, превратили пса в жалкое подобие породистой собаки. Черная шерсть свалялась в колтун, уши висели сосульками, лапы стали коричневыми от налипшей на них глины. Пес подошел, сел на землю прямо напротив меня и умоляюще смотрел немигающим, гипнотическим взглядом.

Какое-то время мы молча рассматривали друг друга. Первым нарушил молчание человек.

— Ты откуда такой взялся? — спросил я, не очень рассчитывая на ответ.

Пудель промолчал, но красноречиво облизнулся.

— Оголодал? — опять спросил я, и тут же, что бы он понял, упростил вопрос. — Хочешь есть?

На этот вопрос собака ответила однозначно, заскулила, посмотрела жалостливыми глазами и снова начала облизываться. Я с неосознанным удовольствием воспользовался поводом не лезть в чужое подполье и повел пуделя к себе покормить. Попав в дом, собака первым делом огляделась, торопливо обнюхала углы и, удовлетворившись «осмотром», уверенно уселась перед столом. Мне осталось открыть две банки тушенки, вывалить мясо в миску и поставить ее перед гостем.

Удивительно, но явно голодный пес не набросился на мясо, а ел спокойно, можно даже сказать, достойно. Добив тушенку, он досуха вылизал миску, и устремил взгляд на полку, с которой я доставал консервы. Я намек проигнорировал. Пудель подождал и вежливо заскулил, нетерпеливо перебирая передними лапами.