— Еще хочешь? — не выдержав давления, спросил я.

Он бросил в мою сторону ждущий взгляд и снова уставился на полку, демонстративно облизываясь. Не дождавшись добавки, он повернулся ко мне и посмотрел умоляющими глазами.

Волки могут съесть за раз до пяти килограммов мяса, а вот, сколько могут съесть без вреда для здоровья собаки, я не помнил. Пудель, похоже, это знал лучше меня. Он продолжил тихо скулить и гипнотизировать тушенку и меня взглядами.

— Ладно, считай, что ты меня убедил, — наконец, сдался я и пожертвовал еще одной банкой.

Пока собака ела, я вышел во двор. В полдень опять переменился ветер, небо затянуло тучами и потеплело. Вопрос что делать с псом для меня не стоял. Здесь в глухомани, вдалеке от человеческого жилья, зимой он просто не сможет выжить. Правда, заготовляя продукты на зиму, я не рассчитывал на лишний рот, но с деньгами у меня было благополучно, так что вопрос был решаемый.

Докурив сигарету, я собрался вернуться в дом, но услышал, что за околицей надрывно гудит автомобильный двигатель, и пошел посмотреть, кто это застрял в нашей осенней грязи. За деревней, в низине, в самом топком месте буксовал милицейский УАЗ. Машина натужно гудела, разбрасывая колесами грязь.

Когда я подошел, стекло окна опустилось, из него высунулся парень в милицейской фуражке с сержантскими погонами. Второй милиционер в звании капитана сидел на пассажирском сидении.

— Слышь, мужик, — обратился ко мне молодой, — будь другом, подтолкни машину!

Идея была хорошая. Оба блюстителя явно не хотели пачкать ноги, и нашли крайнего.

— Я один не справлюсь, — вежливо отказался я.

— А ты сначала попробуй, тогда и узнаем, справишься или нет! — сказал, открывая свою дверцу, пассажир.

Как испокон ведется у нас на Руси, капитан, как любой человек «при исполнении», чувствовал себя начальником надо всеми.

— Хорошо, почему бы ни попробовать, — покладисто согласился я и зашел сзади автомобиля.

Водитель включил сцепление, поддал газу и машина начала колесами разбрасывать грязь. Я выбрал место, куда та не долетает и ждал когда шоферу надоест маяться дурью.

— Эй, навались! — подбадривал меня криками капитан. — Раз, два, взяли!

Наконец водитель пожалел бензин и двигатель.

— Ты плохо толкал, — упрекнул меня капитан, стоя на пороге машины.

— Как мог, — в очередной раз, поражаясь беспардонности человеческой сущности, ответил я и, посоветовал. — Вы лучше сдайте назад, а то вообще без трактора отсюда не выберетесь.

— Без тебя знаю, — огрызнулся сержант, и включил заднюю скорость.

Колеса снова бешено закрутились, только теперь в другую сторону. Машина дергалась, но надежно стояла на месте.

— Не газуй так сильно! — опять не выдержал я.

Сержант сердито махнул рукой, но обороты сбавил, и УАЗ медленно выбрался из грязи. Теперь милиционеры смогли выбраться из машины, не пачкая обуви.

— Вас почтальон прислал? — спросил я капитана.

— Какой еще почтальон? — не понял он.

— Ну, такой, — я неопределенно развел руки и щелкнул себя по горлу, — на лошади ездит, Николаем зовут.

— Угаров что ли? — уточнил милиционер. — А зачем ему было нас сюда посылать?

— Так старуха же умерла, и он сказал, что сообщит участковому…

— А…. нет, мы по другому делу, — покачал головой капитан. — Ты здесь приблудной собаки не видел?

— Собаки? — переспросил я. — Так вы что собаку ловите?

— Кого надо, того и ловим, — вмешался в разговор водитель. — А какая старуха умерла?

— Здесь только одна жила, Козлова. Почтальон ей пенсию привез и нашел тело.

— Ну, надо же! — пробурчал капитан. — Попали! От чего померла-то?

— В подполье свалилась, — ответил я. — Видно, забыла крышку закрыть и грохнулась.

— Еще хуже, — нахмурился милиционер. — Ладно, какая теперь разница, напишем, что скончалась от острой сердечной недостаточности… Хоронить-то есть кому?

— Нет, у нее дочь живет в городе, а в каком я не знаю. Нужно искать письма…

— Ну, что за жизнь! — жалобно сказал милиционер. — Ни выходных, ни проходных!

Он с тоской посмотрел в сторону деревни и от досады плюнул на землю.

— Ладно, веди, покажешь, где она жила.

По виду капитану было слегка за сорок. Обычный русский мужик-крестьянин, только что одетый в форму. Правда, взгляд не простой, с прищуром и с внутренней уверенностью в моще государства стоящего за его спиной.

Мы оставили машину на дороге и пешком пошли в деревню. Двигались молча, впереди милиционеры, следом я. Обмолвка о том, что они разыскивают какую-то собаку, меня очень заинтересовала. Однако я не рисковал задавать им вопросы. Меньше знаешь — крепче спишь.

Возле моего дома капитан зачем-то остановился. Скорее всего, его внимание привлекла распахнутая калитка. Дождавшись, когда я с ними поравняюсь, лениво спросил:

— Ты здесь живешь?

— Здесь, — стараясь, чтобы голос звучал буднично, ответил я.

— Зайти можно?

Мне ничего не оставалось, как кивнуть и повернуть к себе. Я пошел первым, милиционеры следом. Каким-то образом капитан почувствовал, что со мной не все чисто. Нюх у них, что ли особый на преступников. Не знаю почему, но мне стало жалко лишаться приблудной собаки.

Когда мы подошли к крыльцу, милиционеры остановились и осмотрели усадьбу. Я подошел к входной двери и подумал, что, услышав наши шаги, пудель залает. Однако в доме было тихо.

— Что-то я тебя не припомню, — сказал капитан, осмотрев двор, баню и мои штаны с вытянутыми коленками. — Ты давно здесь живешь?

— Нет, с лета. С женой разошелся…. — грустно сказал я, не отводя от него взгляда.

— Давно с зоны откинулся? — непонятно по какой причине, сделав вывод о моей причастности к преступному миру, в упор глядя глаза в глаза, и быстро, чтобы не дать возможности опомниться, спросил милиционер.

Я не сразу понял, о чем он спрашивает, и переспросил:

— Откуда я откинулся?

— С зоны, — чуть-чуть смягчаясь, повторил он. — Паспорт получил или так и живешь по справке?

— Как это по справке? — заинтересовался я.

— Мне сдается, я тебя видел на кичмане, — продолжил он, просвечивая мою гнилую сущность всевидящим, оперативным взором.

— С зоны, это значит из тюрьмы? — наивно уточнил я, хотя в нашей стране, что такое «зона» знает каждый второклассник. — От тюрьмы и от сумы пока бог миловал…

— Ладно, показывай, как живешь, — понимающе усмехаясь, хамски-снисходительно потребовал он. — Мы еще с тобой разберемся!

Мне очень захотелось завести светский разговор об оборотнях в погонах, но я сдержался и молча вошел в дом. «Гости» не потрудившись вытереть ноги, затопали следом. Несколько часов назад даже пьяненький почтальон, увидев, что у меня вымыты полы, не позволил себе такой бесцеремонности.

— Вас что не учили вытирать ноги! — все-таки не выдержал я, не пропуская их в комнату.

Милиционеры не возразили, и символически пошаркали подошвами о половик. Я молча посторонился. От злости, я даже забыл о пуделе, а когда вспомнил и осмотрелся, собаки в комнате не было. Мало того, куда-то исчезла миска, из которой он ел тушенку.

Первым, как полагалось по иерархии, в комнату вошел капитан и разочарованно остановился на пороге. Ни расчлененных трупов, ни кучи марихуаны, ни даже пустых бутылок здесь не было. Я старался поддерживать в доме тот же порядок, что был при матери и сестре.

— Мы, это, того, — начал говорить он, исподтишка оглядывая комнату с русской печью, застеленной байковым одеялом кроватью и выцветшими от времени фотографиями на стенах, — короче ты сиди здесь, а мы пойдем к покойнице. Потом подпишешь протокол…

Почему они не пригласили меня как свидетеля, милиционеры не объяснили.

Думаю, решили проводить расследования без лишних хлопот и соглядатаев.

— Не забудьте поискать у старухи письма дочери с адресом, — напомнил я.

Капитан согласно кивнул, и незваные гости удалились, забыв проверить, по какому документу я живу, по паспорту или по справке об освобождении из места заключения.

Не успела за ними закрыться дверь, как из-за печки показалась кудлатая башка собаки. Пудель вышел на середину комнаты, широко зевнул, показывая темное небо, и уставился на меня умильными карими глазами.

— Ну, ты, пес, даешь, — качая головой, сказал я, по глупой привычке, очеловечивать домашних животных и разговаривать с ними как с тварями разумными. — А, между прочим, они сюда приходили по твою душу! Похоже, твои хозяева переживают, что ты пропал, даже привлекли милицию!

Пес уселся напротив меня и смотрел понимающим взглядом.

— А где твоя миска? — вспомнил я.

Он встал, ушел за печку и вернулся с миской в зубах.

То, что собаки могут запоминать много слов и конкретных понятий, я знал и не слишком удивился его сообразительности.

— Ты такой умный? — спросил я и потрепал его по колючей от репейников голове. — Только нам все равно придется идти сдаваться. Воровать чужих собак нехорошо!

Мне показалось, что пудель понял то, что я сказал и, демонстрируя, что «сдаваться» не собирается, повернулся и понуро ушел за печь.

— Хочешь к маме и папе? — спросил я его, вспомнив, что собаководы так представляются своим питомцам.

Пудель никак не откликнулся на предложение, то ли не понял, то ли не захотел понять. Я не стал наставать, оставил собаку в доме и пошел разбираться с проклятым примусом.

Удивительное дело, лишь только я взял его в руки, на меня словно снизошло просветление. Я выкрутил плоскогубцами форсунку, накрутил на прослабленную резьбу льняную нитку и ввернул ее обратно. Потом долил керосина, накачал в баллон воздух, и примус заработал как новенький! Осталось только поставить греться чайник. Что я и сделал, внутренне гордясь собой и своим достижением!

Между тем, за окном так стемнело, что пришлось зажечь керосиновую лампу, а милиционеры все не возвращались. Окрыленный первым в жизни техническим успехом, я сначала не придал этому значения, но когда с реанимированным примусом и чаем было покончено, решил сходить, проверить, куда они запропастились. Пудель, видимо так устал скитаться, что даже не поднял головы, когда я уходил из дома.

К вечеру потеплело, и пошел мелкий осенний дождь. Чтобы не вымокнуть, до усадьбы старухи я бежал. Преодолел метров четыреста с олимпийской скоростью. Там, к моему удивлению, в окнах не горел свет. Это было, по меньшей мере, странно. Исчезнуть из деревни милиционеры никуда не могли, им нужно было возвращаться мимо моего дома, к тому же они собирались зайти, чтобы я подписал протокол осмотра места происшествия. И вообще, если бы они уехали, то шум автомобильного двигателя, я бы непременно услышал.

Я решил проверить, куда они делись, и вошел в дом. Если не считать, закрытой крышке люка подполья, со времени последнего посещения здесь ничего не изменилось. Но кто опустил крышку, почтальон или милиционеры я, понятно, не знал. В сенях было совсем темно. Старинный керосиновый фонарь «Летучая мышь» висел тут же на крючке, на старом месте. Я его зажег и начал поиски.

В доме было тихо и холодно, даже старухина гордость, запечный сверчок не подавал голос, наверное, замерз. Сначала, я заглянул в комнату, в которую мы с Николаем отнесли покойную. Мертвая старуха лежала на кровати и была похожа на бесформенный тюк. Комната за комнатой, я обошел весь дом, но милиционеров нигде не было. Это уже напоминала мистику. Куда могли исчезнуть двое взрослых, здоровых человека в пустом доме?

Пришлось идти осматривать дворовые постройки. Я обошел все сараюшки, курятник, козий хлев, проверил даже уличный туалет. Никаких следов! Во всей усадьбе осталось только одно место, куда я еще не заглянул — то самое подполье, в которое упала Ксения Емельяновна. Несмотря на внутренний, я бы даже сказал, интуитивный страх перед этим местом, я заставил себя открыть люк и посветил внутрь керосиновым фонарем. Его свет оказался слишком слабым, и я смог различить только несколько ступеней лестницы.

Снизу несло запахом гнилых овощей и сыростью. Так же, как утром делала хозяйка, я встал на колени и свесился ниже пола. Потом сколько позволяла рука, опустил фонарь вниз и попытался разогнать его тусклым желтым светом густую подвальную тьму…

К разочарованию любителей мистики и прочей романтической дребедени, ничего таинственного в самом подполье не оказалось. Обычное для сельской местности, не промерзающее зимой, помещения для овощей. Как я ни вглядывался, ничего подозрительного внизу не увидел.

Внизу были видны черные доски чернового пола возле лестницы и мешки с картофелем на помосте. Ни самих милиционеров, ни тем более «их хладных тел», в подполье не оказалось. Вариантов не было, если они остались в доме, то могли быть только здесь. Пришлось преодолеть нехорошее предчувствие и все-таки, лезть вниз.

Однако лишь только я спустился до середины лестницы, фонарь начал гаснуть. Язычок пламени сделался крохотным и заморгал, намериваясь потухнуть. Я поднял руку вверх, и фонарь загорелся как прежде. Чтобы догадаться, что подполье заполнено угарным газом, не нужно было быть доктором химических наук, хватило и моей степени доктора биологии.

Было непонятно, откуда углекислота смогла тут накопиться, да еще в таком большом количестве. Печь была не топлена со вчерашнего дня, а несколько часов назад ничего подобного здесь не наблюдалось. Мы с почтальоном достаточно долго провозились внизу, когда поднимали наверх тело старухи, и ничего не почувствовали.

Как только появилась интересная тема для исследования, я сразу отвлекся от пропавших милиционеров, до которых мне, собственно, не было никакого дела.

Чтобы не отравиться угарным газом, я поднялся по ступеням выше уровня пола, набрал полные легкие воздуха, задержал дыхание и быстро сбежал вниз. Увы, мои самые неприятные предположения подтвердились. Оба милиционера неподвижно лежали на полу возле стальных дверей. Пока фонарь не погас, я проверил у них пульс. Мои новые знакомые были не только мертвы, но успели остыть.

Оставшись без света, я поспешно выбрался наверх. Начинать расследование с керосиновой лампой было бессмысленно, пришлось бежать домой за электрическим фонарем. Я был так заинтригован, что припустился с максимальной скоростью, которую мог позволить себе только в темное время суток. Дождь все не стихал, но при моих скоростях он помехой не был.

Вернувшись, я сразу же спустился в подполье. Теперь при нормальном освещении, было видно, что умерли милиционеры не сразу. Они, явно, почувствовали опасность и пытались спастись. Капитан лежал прямо за лестницей, вцепившись рукой в ступеньку. Сержант пробрался еще ближе к выходу. Он пытался доползти до лестницы на четвереньках, но не успел.

Моя помощь им была не нужна, и я переключился на настежь открытую стальную дверь.

Луч фонаря осветил металлические стеллажи, на которых лежали разнокалиберные коробки и ящики. Войти в сам подвал я не успел, в легких кончился воздух, и пришлось спешно вернуться наверх, чтобы отдышаться.

Оценив ситуацию, я решил первым делом поднять наверх тела погибших, и после этого заняться подвалом. Мало ли кто еще вздумает явиться в деревню и мне не хотелось терять приоритет на находку.

Без свидетелей я мог не шифроваться и работать в полную силу. А было ее у меня много больше, чем у обычного человека. В процессе биологического эксперимента, который я провел над собой, мне удалось не только помолодеть, но и полностью поменять «личностные характеристики». Теперь у меня были реакция лангуста и физическая мощь гориллы. Понятно, что свои таланты я вынужден скрывать. За то чтобы заполучить секрет такого «допинга» мне, как его держателю, вполне могут оторвать не только голову.

…Первым я вытащил наверх водителя-сержанта, он лежал ближе к лестнице, следом его начальника-капитана. Их тела еще не успели окоченеть, и это облегчило работу. Я перенес погибших в большую комнату с голландской печью, служившую Ксении Емельяновне залом, и уложил на полу, под образами. Теперь предстояло разобраться, что послужило причиной их смерти. Сделать это стоило, хотя бы для того, чтобы больше никто не пострадал.

Страха за себя не было. Говорят: предупрежден, значит вооружен. Дышать неизвестным газом я не собирался, и решил проводить следствие без газовой защиты, которой у меня все равно не было, а «в живую», на максимальных скоростях. Без дыхания я могу обходиться чуть больше минуты. Если это время умножить на повышенную реакцию, получатся обычные четыре минуты. Такого времени должно было хватить, чтобы найти источник отравления воздуха.

Сказано, сделано. Я набрал в легкие воздух, задержал дыхание и спустился в подполье. Теперь, когда мои действия стали целенаправленными, я начал замечать детали, на которые в спешке первый раз не обратил внимания. Двери в бомбоубежище, иначе было не назвать странное подземное сооружение, были двойными, наружные из толстой стальной плиты и внутренние, судя по резиновым прокладкам по периметру, герметичные.

Я понял, что именно через них из подвального бункера в подполе попал газ. Как только милиционеры их открыли, тот сразу заполнил все помещение. Похоже, это была ловушка, специально предназначенная для непрошеных гостей. Мне оставалось только порадоваться, что внезапное появление пуделя нарушило мои планы исследовать подвал.

Я подумал, что предусмотрительные хозяева вполне могли продублировать ловушку. Поэтому, осмотрев двери, только заглянул внутрь подвала, не переступая порога. Луч моего фонаря осветил ряды металлических, крашенных железным суриком, стеллажей, плотно заставленных разномастными деревянными ящиками и картонными коробками. Интерьер подвала напоминал обычный склад или привокзальную камеру хранения. Необычным было только то, что находился он в глухой деревне, да еще и в частном доме.

Опасаясь подвоха, я внимательно осмотрел и двери и пол рядом с ними. Оказалось, что прямо возле входа, на бетонном полу лежит подозрительный половик из непонятного материала, от которого вглубь помещения тянется электрический кабель. Я перегнулся через порог и проследил, куда он ведет. Оказалось, что на дальней от дверей стене располагается солидного вида электрический пульт с рубильниками. Зачем он нужен в деревне, где уже много лет нет электричества, стало очередной загадкой.

Однако решить ее я не смог. Мне уже не хватало воздуха и пришлось срочно возвращаться наверх. Вторая попытка оказалась более продуктивной. Я рискнул и, на всякий случай, не наступая на коврик, шагнул в помещение. Под ногами оказалась обычная бетонная стяжка.

Я подошел к ближайшему стеллажу и вскрыл несколько картонных коробок. Во всех оказались мясные консервы. Я прихватил несколько банок и с ними вернулся наверх. Банки с тушенкой были старыми, еще советского производства с давно просроченным сроком давности.

Похоже, что здесь хранился запас съестных припасов на случай атомной войны, заложенный кем-то лет двадцать-тридцать назад.

Отдышавшись, я вернулся к «исследованиям». На соседнем стеллаже тоже оказались законсервированные пищевые продукты. Я нашел знакомые, но уже забытые консервы «Гречневая каша с мясом», «Завтрак туриста», «Кильки в томатном соусе». Все было аккуратно упаковано и покрыто густой жировой смазкой для длительного хранения. Похоже, тут всерьез приготовились к затяжному голоду или атомной зиме.