Размышляя о странном видении предшествующему взрыву, я отправился к гаражам за собакой. УАЗик от взрыва не пострадал, а вот водитель Васек выглядел подавленным.

— Вот, ты мне скажи, — встретил он меня риторическим вопросом, — можно за такую зарплату рисковать жизнью?

— Не знаю, — честно признался я в своей некомпетентности, — а за какую можно?

— Пидор Серегин, как чувствовал, что здесь что-то случится! — продолжил размышлять о подлой сути майора водитель. — У меня сегодня законный выходной, а я непонятно за что рискую жизнью!

— Ты меня отвезешь назад? — спросил я, впрочем, наперед зная, каким будет ответ.

— Ты смеешься, — грустно сказал Васек. — Придется ждать, пока начальство кончит кипешиться, тогда и поедем. Сейчас поднимется такой шухер, никому мало не покажется!

Не успел он сказать, как тот действительно поднялся. Невдалеке завыли сирены пожарных машин и двор начал быстро заполняться людьми в брезентовых робах и любопытными гражданами.

— Ладно, как-нибудь доберусь сам, — сказал я, открывая заднюю дверцу машины.

Пудель, нисколько не напуганный взрывом, спал, свернувшись калачиком. Услышав меня, он приподнял голову, сладко потянулся, и только после этого не торопясь, выбрался из машины наружу.

— Ну, ты, пес, даешь! — прокомментировал я его олимпийское спокойствие. — Так проспишь все на свете!

— Ему-то что, — вмешался в разговор сержант, — собака она и есть собака. Им бы только дрыхнуть.

Замечание было справедливым, но моему псу оно почему-то не понравилось, и он залаял на парня.

— Ты бы его на поводке держал! — опасливо отступая, сказал сержант. — Еще кого-нибудь покусает!

— Пудели просто так не кусаются, — успокоил я.

— У него, что на морде написано, что он пудель? По виду, так обычная дворняга. Ишь, как щерится! Чем-то я ему не нравлюсь!

Я прикрикнул на собаку, критически ее осмотрел и вынужден был признать, что водитель прав. Мой пудель и, правда, выглядела самой обычной дворнягой. Это было странно, когда я увидел ее первый раз, никаких сомнений в его породе у меня не возникло.

— Он просто сильно оброс, — объяснил я, продолжая удивляться скорости, с которой отрастала шерсть.

— А как его зовут? — незаметно отступая, продолжил сомневаться в своей безопасности Васек.

— Звать? — переспросил я.

То, что собаке нужно придумать имя, мне в голову не приходило. Вполне хватало обращений типа, «Эй» или «Пес». И я сказал первое, что пришло в голову.

— Его Мифом зовут.

— Миф, Миф, ты хорошая собачка, — льстиво затянул шофер. — А чего это имя у него такое странное?

— Чем же странное? Миф, сокращенно, от Мефистофель.

— Эдди Мерфи и сто Поль? — засмеялся он. — Не фига себе, каких только имен не бывает!

— Какой еще Мерфи? — не понял я.

— Ну, ты даешь! Неужто, правда, Эдди Мерфи не знаешь?

— Не знаю, — признался я. — А кто он такой?

— Во, блин, темнота! Да артист же! Негр. Я даже не думал, что у нас такие дикие люди есть. Вот она лапотная Рассея! Никакой культуры!

— А ты сам-то знаешь арию Мефистофеля из оперы «Фауст»? — почти обиделся я.

— Нет, у меня слушать всякую муть, нет времени. Я больше наши песни люблю. Ну, там Надежду Бабкину или Диму Билана. А, почему ты пса зовешь Мифом, а не Мефом?

— Тебе-то, какое дело? — рассердился я. — Как удобно, так и зову! Все, будь здоров, нам еще домой добираться. То же, мне, грамотей выискался!

— Да ладно, чего ты завелся! Я же не просто так спросил, для разговора. Вон, смотри, сюда наше начальство топает. Чего им понадобилось?.

Я обернулся. Со стороны руин к нам приближалась группа милиционеров во главе с толстым подполковником. Он, как и прежде был в одном кителе, без куртки, но на этот раз, с застегнутыми штанами.

— Толстый кто такой? — быстро спросил я сержанта.

— Подполковник Степочкин, наш начальник.

Встреча с милицейским руководством меня не вдохновила, но других вариантов не было, вовремя убраться я не успел. Пришлось ждать, пока они подойдут, и придумывать, как внятно объяснить свой поступок. Группа из четырех человек молча приблизилась и остановилась напротив нас с Василием. Для человека недавно бегавшего перед личным составом со спущенными штанами, Степочкин выглядел совсем неплохо.

— Это вы, гражданин, подали личному составу управления сигнал тревоги? — внимательно рассмотрев меня, замысловато спросил он.

— Так точно! — по-военному кратко ответил я. — Как только почувствовал запах газа, сразу же подал!

— То есть, как это понять, запах газа?! Откуда там могла пахнуть газом? — удивился подполковник.

— Не могу знать. Наверное, была утечка, — доложил я.

— Погоди, погоди, что ты врешь! — перебил он. — У нас здание не газифицировано!

— В подвале после ремонта хранились газовые баллоны, вот они и взорвались, — объяснил я.

— А ты откуда про баллоны знаешь? — свирепо тараща начальственные глаза, воскликнул подполковник. — Или это ты к ним руку приложил?!

— Ну, да, специально для этого приехал в ваше отделение! — ответил я. — А вместо этого…

— Все слышали, заявление этого гражданина? — повернулся подполковник к помощникам. — О-очень интересное заявление. Может быть, заодно, расскажешь, кто заложил к нам в подвал газовые баллоны? А может, там был не газ, а гексоген или пластит?

— Товарищ подполковник, — вмещался в разговор Васек, — он ничего не мог ничего подложить. Я по приказу майора Сергеева привез его подписать протокол. Мы с ним вместе приехали…

— А я, что говорю! — сверкнув глазами, перебил его подполковник.

Однако, что он говорит, я узнать не успел. Послышался наростающий вой милицейских сирен.

— Едут! — закричал кто-то пронзительно-тревожным голосом. — Скорее сюда! Едут!

— Вашу мать! — высоким голосом, закричал подполковник. — Вашу мать! Что стоите! Всех уволю! Бегом, марш!

Глава 6

— Комиссия приперлась! Сейчас такое начнется! — сердито констатировал Васек, наблюдая, как толстый командир со спринтерской скоростью преодолевает стометровку от гаража до ворот. — Давай пересидим в боксе, пока никто не домогался.

— Ты прячься, а я домой, пока ваш подполковник не придумал, что это я устроил взрыв.

— Степашка он может. Известный жук. Баллонов, он гад, не видел! Да он нам сам вчера приказал оттащить их в подвал. А теперь виноватых ищет, свою жопу прикрывает! Нет, братан, не стану я тут работать! Пошли они все!

Пока мы с Василием разговаривали, возле ворот собралось много народа. Было самое время незаметно отсюда уйти. Я попрощался с сержантом, позвал собаку, и мы не спеша, пошли через двор. Сколько можно было судить, осматривать пепелище явилось начальство высокого уровня. Двое были одеты в генеральские мундиры, трое в штатскую форму областного руководства. Вокруг них роились младшие соратники, охранники, чуть в стоне, кучкой стояли здешние местные милиционеры. Простых любопытных на пепелище не пустили и они жадной до зрелищ толпой, заполняли улицу.

Мы с псом благополучно просочились в тылу главных действующих лиц, глубокомысленно рассматривавших развалины здания, но уйти со двора не успели. Какой-то бдительный товарищ, по виду, обычный прихвостень, преградил мне дорогу расставленными руками и потребовал, чтобы я остался во дворе.

— Извините, но мне нужно иди, — вежливо сказал я, пытаясь его обойти.

Прихвостень строго нахмурил кустистые брови и повелительно толкнул меня раскрытой ладонью в грудь и приказал:

— Останешься здесь, вплоть до особых распоряжений!

Почему именно я должен был ему подчиниться и чьих распоряжений и как долго ждать, он не уточнил. Вид у него был озабочено-значительный, как у всякой «дрожащей твари», которая считает, что имеет право командовать людьми.

Правильнее всего, было послать его подальше и идти своей дорогой, но мне не хотел привлекать к себе внимания, и я послушно остановился. Думаю, на этом бы все и кончилось. Прихвостень через минуту обо мне забыл, и я пошел своей дорогой. Однако оказалось, что бдительный товарищ не понравился не только мне, но и пуделю. «Новоиспеченный» Миф непонятно почему, начал его яростно облаивать. Все присутствующие оторвались от созерцания милицейских руин и умных разговоров, и обернулись в нашу сторону.

— Миф! Нельзя! Ко мне! — попытался я успокоить собаку, но она и глазом не повела, прыгала вокруг растерявшегося прихвостня, демонстрируя тому свои мощные клыки.

— Убери собаку! — испугано закричал тот, пятясь и отмахиваясь руками и ногами от четвероного друга человека.

Я опять приказал пуделю уняться и даже встал между ними, чтобы тот не покусал чиновника. Однако чертов пес, и не подумал успокоиться и долаялся-таки до неприятностей. Не знаю, по своей ли инициативе, или по чьему-то приказу, некий симпатичный молодой человек атлетического сложения решил разом прекратить шум и собачью свару. Он небрежным, но очень болезненным тычком отшвырнул меня в сторону и когда оказался перед Мифом, носком ботинка ударил того снизу, точно в челюсть. Пес отчаянно завизжал, перевернулся в воздухе и грохнулся на спину.

Такой жестокости я не мог спустить никому, даже если бы дело касалось не моей, а чужой собаки. Гнев ударил в голову, и импульсивно, не думая о последствиях, я бросился на симпатичного идиота. Однако оказалось, что тот готов к нападению, он резко повернулся в мою сторону и встретил прямым ударом кулака в лицо.

Удар у него был точным и жестким. Я едва успел увернуться от плотного контакта его кулака со своим носом, но и от того, что досталось, одеревенела щека, и из глаз посыпались искры. Пришлось на подобное ответить подобным…

Честно говоря, если бы я использовал свои истинные возможности, от парня осталось бы только мокрое пятно на асфальте, но позволить себе такую рекламу я не мог. Слишком много здесь было нежелательных зрителей. Пришлось драться, «по-честному». То, что это столкновение должно кончиться для меня плачевно, было очевидно и мне самому, и нападавшему, и даже зрителям. Противник был крепче, спортивнее меня, да и тяжелее килограммов на двадцать. На моей же стороне был только опыт уличных драк полувековой давности.

Следующий, удар его кулака, в нарушении всех правил бокса, не встретился с моим лицом, а вот мой, ответный, с его физией столкнулся. И тогда произошло что-то совершенно непонятное. Громила буквально сломался, так, будто столкнулся не со сжатыми костяшками пальцев, помолодевшего доктора наук, а с кулаком одного из братьев Кличко. Он зашатался и как после нокаута, грохнулся на асфальт. Пораженная такой развязкой драки толпа окаменела. Я, кстати, тоже. Так и стоял на месте, дурак-дураком, не понимая что случилось, пока не получил подлый удар по затылку.

Врезали мне, что называется, от души, так что металлически лязгнули зубы, и сразу помутилось в глазах. Непонятно, каким чудом я не только устоял на ногах, но еще пытался отмахиваться от набросившейся со всех сторон группы поддержки. Причем отмахивался так успешно, что когда, наконец, пришел в себя и начал что-то соображать, обнаружил, что вокруг, на кирпичной крошке, в самых немыслимых позах, валяется не один, а шестеро противников.

Пока я пытался сообразить, что, собственно говоря, происходит, мой пудель, так же в нарушении всех правил своей собачьей породы, бросился на какого-то человека с пистолетом в руке. Обернувшись на шум, я увидел, как некий господин в сером костюме, не нашел ничего более оригинального, как попытаться в меня выстрелить. Мифу это не понравилось, он бросился на ворошиловского стрелка и прокусил тому запястье. Стрелок выронил оружие, истошно завопил и бросился бежать.

После удара по затылку я все еще «плыл», не очень соображая, что происходит вокруг, и не сориентировался, сколько времени занял весь конфликт от его бесславного начала, до позорного конца. Васек, издалека наблюдавший за дракой, позже клялся, что бой продолжался меньше минуты.

— Ты махал руками и ногами, не хуже Джеки Чана, — со смаком рассказывал водитель. — Они разлетались по сторонам, как горох!

Все эти пикантные подробности, я узнал позже, а тогда стоял над разбросанными по земле охранниками, в полной растерянности, не понимая, кто это все натворил. Спросить было не у кого, лица присутствующих к вопросам никак не располагали. Все без исключения смотрели на меня мрачными, если не сказать, враждебными глазами.

Мне, в отличие от «публичных» людей, любящих быть на виду, повышенное внимание к своей персоне не нравится. Особенно, если это внимание негативное. Я теряюсь, и не знаю как себя вести. И вообще, мне показалось, что мы с собакой тут слишком загостились.

— Миф, — позвал я, — ко мне!

Тот послушно подошел и встал рядом. Собака уже успокоилась и походила на добродушную дворнягу, а не на свирепого бойцовского пса.

— Ну, мы, пожалуй, пойдем, — сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Никто не возразил. Зрители выглядели растерянными и продолжали рассматривать меня как какое-то чудо морское.

— Так мы пошли, — не зная как достойно ретироваться, опять повторил я.

В отличие от меня, Миф держал себя уверено, и не обращая внимания на недоброжелательно настроенную толпу, первым пошел к воротам. Я, стараясь не спешить, следом за ним.

И тут совсем не вовремя раздался высокий голос подполковник Степочкина:

— Держите его, это он взорвал РУВД!

На воре, как известно шапка горит. На мне она не заговелась, я даже не обернулся, чтобы опровергнуть гнусную инсинуацию и не спеша, продолжал идти вслед за собакой. Но уйти мы не успели. Возле ворот меня нагнал один из здешних милиционеров, прокопченный парень с простым добродушным лицом и лейтенантскими погонами на плечах.

— Простите, гражданин, — вежливо обратился он ко мне, — вас просят на минуту задержаться.

Я посмотрел лейтенанту в глаза. В них были смущение, страх и какая-то тоскливая муть.

— Кто просит? — не останавливаясь, спросил я. — Степашка?

— Никак нет, генерал-лейтенант, Ермолаев, — четко ответил он. — Пожалуйста…

— Миф, — позвал я, — пошли назад, нас зовет сам генерал!

Мы вернулись к руинам управления. Там успела слегка измениться мизансцена. Обе группы, раньше стоящие раздельно, приезжее начальство и местные милиционеры, объединились в одну и, судя по напряженным взглядам, ждали чего-то плохого. На подполковника Степочкина, вообще, больно было смотреть. Вокруг него образовалось пустое пространство, он это чувствовал и нервно переступал с ноги на ногу, не зная к кому притулиться.

Не обращая на подполковника внимания, я сразу же направился к генерал-лейтенанту. Генералов в группе было двое, с двумя звездами лейтенант и с одной — майор, так что перепутать было невозможно.

«Мой» генерал внешне выглядел вполне цивильным человеком, что для меня было внове. До этого случая все генералы, с которыми мне доводилось встречаться, мягко говоря, до нормальных людей немного не дотягивали.

— Вы хотите что-то спросить? — обратился я к нему.

Генерал, и это тоже было необычно, не обиделся на прямой вопрос, а даже немного смутился, но сумел сохранить на лице достоинство.

— Подполковник, — заговорил он, коротко поглядывая на толстого Степашку, — утверждает, что взрыв, ваша работа.

— Врет, — твердо сказал я, прямо глядя ему в глаза.

— Но это ведь вы предупредили о взрыве? — немного замявшись, продолжил он.

— Предупредил я и тем спас тому же подполковнику жизнь. Может и зря, у него была возможность воспарить на небеса в объятиях любимой женщины! О такой смерти можно только мечтать!

— Не понял! — вмешался в разговор генерал-майор. — Куда воспарить? Зачем? Кто разрешил?!

Этот генерал хоть и был ниже по званию, выглядел больше генералом, чем первый, смотрел орлом, и грозно шевелил бровями.

— С бабой он в служебное время развлекался, — вместо меня ответил ему генерал-лейтенант. — Это правда, Степашин?

— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант! — бросив на меня ненавидящий взгляд, четко отрапортовал подполковник. — Это все поклеп завистников. Я все утро инспектировал личный состав!

— Понятно, как ты его инспектировал, — ехидно улыбнулся Ермолаев.

— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, это совсем не то, что вы думаете! Он все врет! И про баллоны тоже врет! Никто кроме него запах газа не чувствовал! Можете спросить личный состав…

Генералы обернулись к «личному составу», но тот отводил смущенные взгляды в стороны и, на предложение заступиться за подполковника, никак не отреагировал.

— Разберемся, — на этот раз без отеческой доброты, пообещал генерал-майор. — Ты, Степочкин у меня давно на примете! Если с бабой подтвердится…

— Товарищ генерал-майор! Владимир Иванович! — непослушными губами заговорил Степашка. — Я как раз переодевался, когда, — он опять одарил меня «укоризненным» взглядом, во мне он видел теперь стукача и предателя, — гражданин, вдруг, ни с того ни с сего заорал. Антонина тоже переодевалась, это простое совпадение…

Несмотря на драматизм момента на лицах присутствующих мелькнули понимающие улыбки.

— Отлично, Владимир Иванович, несут службу твои подчиненные, — покачал головой генерал-лейтенант. — Думаю, нам нужно подполковнику Степочкину сказать спасибо, что он не выскочил из своего отдела, в чем мать родила, и не опозорил министерство Внутренних дел!

— Но, товарищ генерал, я ни при чем, тут все могут подтвердить, — начал путаться в словах подполковник, — если бы этот не закричал…. пусть он сначала скажет, откуда узнал, что будет взрыв!

— Вот это мы у него об этом и спросим! — согласился с офицером Ермолаев.

Теперь вновь общее внимание переключилось на меня и пришлось очередной раз объясняться:

Меня сюда привез подписать протокол вон тот водитель, — я показал на маячившего возле своей машины Васька. — Мы приехали за четверть часа до взрыва. Я в дежурке прочитал и подписал протокол. Дежурный подтвердит. Хотел уже уйти, но почувствовал запах газа…

— Да не было никакого газа! — перебил меня Степочкин. — Еще кто-нибудь чувствовал газ? — с мольбой в голосе, обратился он к своим подчиненным.

Ему никто не ответил.

— Видите? А я что говорю! Не было никакой утечки! Это он сам все придумал!

— Так был запах или не был? — спросил у меня генерал Ермолаев. — И что еще за протокол?

— Вчера у нас в деревне угорели двое сотрудников милиции, — пропустив мимо ушей первую часть вопроса, ответил я, — меня попросили приехать и как понятого подписать бумаги. Я их подписал, а когда собрался уходить, почувствовал утечку газа, понял, что здание взорвется, и предупредил, что бы все вышли!

— Как это угорели? Почему я узнаю последним?! — свирепо глядя на несчастного толстяка, закричал генерал-майор. — Что у тебя здесь за бардак подполковник?!

— Погоди, Владимир Иванович, — попросил того Ермолаев, — давай сначала с взрывом разберемся. Вы можете внятно объяснить, откуда узнали, что будет взрыв? — спросил он у меня.

— Внятно не могу, — начал сердиться я. — Мне показалось, что пахнет газом, и я понял что скоро все здесь взорвется. Называйте это, как хотите, провиденьем, предчувствием, предсказанием…

— Понятно, что ничего не понятно. Предсказание к делу не пришьешь. Допустим… А наших ребят вы зачем избили? — спросил он и укоризненно посмотрел на живописную группу товарищей, по-прежнему неподвижно лежащую на асфальте.