— Божественному Майорину стало плохо этой ночью, падре Викентий. Он требует священника.

— А почему не лекаря? — удивился легат, с трудом отрывая голову от подушки.

— Лекарь уже был, — раздраженно выкрикнул Модест. — Тебе следует поторопиться, Викентий.

Увы, легат не застал императора в живых. Божественный Майорин скончался в страшных муках еще до появления священника, и, видимо, это его предсмертный крик Викентий и Модест слышали при входе во дворец.

— Его отравили, — шепнул Модесту лекарь, довольно тучный тип с узкими щелками вместо глаз. — В этом у меня нет никаких сомнений.

— Отравителя следует найти, — произнес Викентий чуть хрипловатым от недосыпа голосом. — Кто навещал императора вчера днем?

— Куриалы Картахены.

— Кто еще?

— Ты, падре Викентий.

— Когда я вошел к императору, там находился еще один человек. Нотарий, кажется.

— Первика, — хлопнул себя по лбу комит Модест. — Но он сказал мне, что его прислал ты.

— Это неправда, — покачал головой Викентий. — Нотарий действительно был у меня накануне. Рассказывал о несчастии, приключившемся с готами в Галисии. Однако к императору я его не посылал. Я бы на твоем месте, высокородный Модест, нашел этого Первику и допросил с пристрастием. Если мне не изменяет память, то именно ты отвечал за безопасность божественного Майорина. Мне очень жаль, комит, но если ты не найдешь убийцу, то император Авит, чего доброго, заподозрит тебя в измене.

Надо отдать должное Модесту: он проявил редкостное рвение, отыскивая преступника в большом городе. И удача улыбнулась ему — он нашел отравителя. Правда, улыбка вышла кривоватой. Нотарий Первика не вынес тяжести преступления, которое он взвалил на свои плечи, и покончил с собой. Серебряный флакончик с ядом был обнаружен в его вещах. Не приходилось сомневаться, что этим ядом он отравил не только себя, но и божественного Майорина.

— Его наверняка подослал дукс Ратмир, — поведал о своих подозрениях Викентию высокородный Модест.

— А я в этом как раз не уверен, — покачал головой легат. — Я даже не уверен, что этот человек был в плену у пиратов. Не исключено, что он просто воспользовался ситуацией. Во всяком случае, его оценка событий в Галисии разительно отличалась от той, что дал в своем письме рекс Тудор.

— Это правда, — кивнул Модест. — Я разговаривал с ним перед тем, как проводить к императору. Но ведь у него была записка, падре Викентий, написанная твоей рукой, иначе я бы его не впустил к божественному Майорину.

— Ты сохранил записку?

— Нет, — вздохнул комит свиты.

— Почерк можно подделать, — покачал головой легат. — Я знаю человека, который уже однажды проявил на этом поприще свой недюжинный талант.

— Я тоже его знаю, — мрачно изрек Модест.

— Вот видишь, комит, мы с тобой одновременно подумали об одном и том же человеке. У высокородного Ореста была серьезная причина желать смерти Майорину. Да и в людях, способных организовать любое преступление, у комита агентов недостатка нет. Я бы на твоем месте сообщил о своих подозрениях божественному Авиту лично.

— По-твоему, я должен ехать в Рим? — нахмурился Модест.

— Конечно, — развел руками легат. — Ты повезешь тело Майорина. Он заслужил право быть похороненным в Вечном Городе со всеми почестями, полагающимися императору.

— А как же поход на Карфаген?

— Я знаю только одного человека, способного заменить Майорина.

— Сиятельный Эгидий! — догадался Модест.

— Вот именно, — подтвердил Викентий. — Ты должен прямо сказать об этом божественному Авиту. Можешь при этом сослаться на меня.

— Я возьму с собой три тысячи клибонариев, — вопросительно покосился на легата комит свиты.

— Этого мало, Модест! — ужаснулся Викентий. — Ты что, забыл о варенгах и франках, которые рыщут вокруг Картахены?

— В таком случае мы воспользуемся галерами.

— Нет и еще раз нет, — покачал головой Викентий. — По моим сведениям, вандальский флот сейчас бесчинствует близ острова Сардиния. Вам с ним не разминуться. Ты повезешь тело императора по суше, Модест, так надежнее. Возьми всех клибонариев и пятнадцать легионов пехоты. Поход ведь все равно придется отложить. Если тебе удастся по пути разгромить дукса Ратмира, то божественный Авит воздаст тебе за это по заслугам.

Тело Майорина уложили на колесницу, запряженную шестеркой лошадей, и провезли по притихшим улочкам Картахены. Пять тысяч клибонариев и пятнадцать тысяч легионеров провожали его в последний путь. Император не успел прославиться громкими воинскими победами, зато ему удалось создать флот, равного которому не было во всей ойкумене. К сожалению, этому флоту не суждено было отплыть от испанских берегов, и падре Викентий знал это наверняка. Он два дня выжидал, пока уляжется пыль, поднятая солдатскими сандалиями, и только потом вызвал незаменимого Феона.

— Люди готовы? — спросил он.

— Да, — с готовностью подтвердил головорез.

Картахена была атакована сразу и с суши, и с моря. Франки и варенги дукса Ратмира вошли в город через гостеприимно распахнутые Феоном ворота, а галеры вандалов Янрекса ворвались в порт. Римский флот пошел ко дну раньше, чем комит Светоний успел протрубить сигнал тревоги. К счастью, варвары не долго бесчинствовали в Картахене. Им хватило одного дня, чтобы опустошить городскую казну и вытрясти из горожан все ценности. После чего они погрузились на свои корабли и ушли к африканским берегам. Римские легионы, расквартированные в окрестностях Картахены, подошли к городу, когда варваров уже и след простыл. Высокородный Светоний, чудом уцелевший во время погрома, рвал на себе волосы и умолял падре Викентия, замолвить за него словечко перед императором.

— Боюсь, что просить за тебя, комит, мне будет уже не у кого, — криво усмехнулся легат. — Вряд ли божественный Авит переживет эту зиму.

Глава 8

Византийский флот

Византийский флот был построен в строго оговоренные сроки. Божественный Лев известил об этом римского императора Авита и получил от него ответное письмо с заверениями в дружбе и неприкрытой лестью. Рим нуждался в поддержке Константинополя, и комит Дидий, привезший в Византию послание Авита, даже не пытался этого скрыть. Правда, в этот раз римляне не просили денег, что можно было считать большой удачей, как заметил не без ехидства комит Тарасикодисс Русумладест. Этот исавриец, как успел узнать Дидий, ныне ходил в любимчиках императора. Посланец Авита ужаснулся, когда услышал это чудовищное имя, поскольку запомнить его он просто не мог, а произнести тем более. Впрочем, вскоре выяснилось, что комит Тарасикодисс охотно отзывается на имя Зинон. Племя исавров, обитавшее в горах Малой Азии, отличалось редкой воинственностью, и их привлечение на службу Византии божественный Лев считал едва ли не самой главной своей заслугой. Этим нетривиальным шагом он решил сразу две задачи: во-первых, обезопасил византийские города от набегов горцев, во-вторых, получил в свое распоряжение легионы, весьма недружелюбно настроенные к северным варварам, в частности к франкам, готам и венедам, вольготно чувствовавшим себя в Византии. Комит Зинон очень быстро разобрался в ситуации и встал в непримиримую оппозицию к сиятельному Аспару и прочим вождям северян, уже привыкшим помыкать не только византийскими патрикиями, но и божественными императорами. Собственно, сам Лев был обязан своим возвышением именно Аспару и его варварам. Однако, добравшись до власти, он проявил редкостную неблагодарность в отношении своего благодетеля и родственника. Божественный Лев был женат на племяннице магистра пехоты, и ему напоминали об этом гораздо чаще, чем хотелось. Об интригах, плетущихся вокруг константинопольского трона, Дидий узнал от своего старого знакомца, евнуха Феофилакта. Феофилакт чудом выжил после трагических событий, случившихся на глазах комита финансов пять лет тому назад. Бывший постельничий божественного Маркиана, ярый сторонник магистра Прокопия, после гибели последнего рисковал сгинуть на константинопольском дне, однако сумел-таки всплыть на поверхность благодаря сиятельной Верине, нуждавшейся в умном и осведомленном советнике. Конечно, нынешнее положение светлейшего Феофилакта было незавидным. Он вынужден был перебиваться на женской половине в статусе секретаря и с сокрушением в сердце наблюдать, как ничтожные люди вершат государственные дела. Разумеется, эпитет «ничтожный» относился не к императору Льву, а к комиту Зинону, коего Феофилакт ненавидел всей душой. По его мнению, исаврийский выскочка был полуграмотным горцем, недостойным того высокого положения, на которое вознес его божественный Лев. И не просто вознес, а наделил имуществом и деньгами в таких количествах, о которых истинные радетели имперских интересов могли только мечтать. Из жалоб Феофилакта Дидий без труда уяснил, что его старый знакомый, в свое время сделавший ставку не на того претендента, ныне нуждается в деньгах и готов предложить свои услуги любому человеку, готовому их оплатить. Собственно, Дидий и сам мог оценить материальное положение евнуха, проживающего если и не в хижине, то, во всяком случае, не во дворце. Этот средний, по константинопольским меркам, дом мог принадлежать торговцу или отставному трибуну, но в данный момент он как нельзя более соответствовал статусу евнуха Феофилакта, что секретарь императрицы Верины с прискорбием вынужден был признать. Конечно, Дидий вошел в положение старого знакомого и отсыпал ему толику денег, выделенных божественным Авитом на подкуп византийских чиновников.

— Флот у нас есть, — вздохнул евнух, подливая в кубок Дидию вина. — Нет полководца. Аспар и его окружение горой стоят за дукса Фракии Василиска, родного брата императрицы Верины. Против Василиска выступает Зинон и византийские патрикии, недовольные всевластием варваров в армии. Думаю, делают они это по наущению божественного Льва.

— Выходит, император недоволен сиятельным Аспаром.

— Это очень мягко сказано, — усмехнулся Феофилакт. — Божественного Льва можно понять, он тяготится зависимостью от людей, протолкнувших его на престол. С другой стороны, без поддержки варваров ему тяжело будет удержаться на вершине власти, куда он столь неосмотрительно взлетел. Вот он и вынужден маневрировать. В столь напряженной ситуации победа Василиска над вандалами может обернуться для божественного Льва катастрофой. Варвары, чего доброго, припомнят ему нынешние метания и заменят на более покладистого человека. Счастье еще, что сиятельный Аспар уже слишком стар, чтобы всерьез тягаться за власть, а его сыновья уступают отцу и умом, и воинскими доблестями.

— А кто стоит во главе партии варваров? — спросил Дидий. — Дукс Василиск?

— Дукс Василиск — надутое ничтожество. Но это исключительно между нами, высокородный Дидий. Он просто удобная ширма для одной весьма честолюбивой особы.

— Кого ты имеешь в виду?

— Императрицу Верину, — понизил голос до шепота Феофилакт. — Характером эта женщина не уступит сиятельной Пелагее, которая, как тебе известно, правила Византией из-за спины своего брата Феодосия.

— Она, что же, готовит заговор против мужа? — ужаснулся чужому коварству Дидий.

— Я ничего подобного тебе не говорил, комит, — увильнул от прямого ответа Феофилакт. — Зато могу с уверенностью утверждать, что в лице сиятельной Верины божественный Авит может найти верную союзницу Рима.

— Но ведь и божественный Лев нам не враг, — слегка подрастерялся от такого напора Дидий.

— Разумеется, — пожал плечами Феофилакт. — Но ты, видимо, запамятовал, комит, условия договора, заключенного между Римом и Константинополем. А по этому договору, освобожденный от вандалов Карфаген отходит Византии. Щедрый дар, ничего не скажешь.

— Но божественный Авит оспаривает этот пункт договора и предлагает божественному Льву Нумидию вместо Карфагена.

— А Илирик он, случайно, не собирается вернуть обратно? — насмешливо спросил Феофилакт.

— Об Илирике разговора не было, — покраснел Дидий.

— Вот и о Карфагене не будет, — жестко сказал Феофилакт. — Божественный Лев даже слушать об этом не станет. А если ты, высокородный Дидий, будешь настаивать на своем, то византийский флот никогда не поплывет к берегам Африки.

Комит финансов досадливо крякнул. Он получил от божественного Авита очень жесткие инструкции. Император Рима не собирался отдавать лакомый кусок, коим, безусловно, являлся Карфаген, византийцем. В крайнем случае он готов был пойти на нарушение договора и удержать за собой город силой. Но, если верить Феофилакту, такой шаг Авита неизбежно приведет к войне между Римом и Константинополем.

— Сиятельная Верина хотела бы встретиться с тобой, высокородный Дидий, — пристально глянул на собеседника евнух. — Встреча будет тайной. Надеюсь, ты не забыл дорогу в дом, некогда принадлежавший комиту Андриану?

Дидия передернуло. С этим дворцом у него были связаны столь жуткие воспоминания, что он предпочел бы держаться от него подальше. Феофилакт заметил реакцию римского посла и вслух выразил ему свое сочувствие:

— Место, что и говорить, мрачноватое, но в данном случае выбор был за сиятельной Вериной.

— А кому этот дом принадлежит сейчас?

— Комиту свиты Антемию, верному другу императрицы, — ласково улыбнулся римскому послу евнух. — Высокородный Антемий жаждет с тобой познакомится, Дидий.

Новый хозяин дворца, принадлежащего некогда несчастному Андриану, убитому рексом Ратмиром во время памятной многим ночи, произвел на посланца божественного Авита приятное впечатление. Это был худощавый, невысокого роста человек, лет сорока пяти, с умными карими глазами. Дидий, полагавший, что ему предстоит встреча с любовником Верины, был слегка сбит с толку. Все-таки комит свиты выглядел староватым для возлюбленного императрицы, отличавшейся, по слухам, крайней распущенностью. Ситуация прояснилась, когда гостю представили сыновей хозяина, Маркиана, Ромула и Прокопия, каждый из которых, если судить по внешнему виду, мог угодить любой самой капризной матроне. Кроме сыновей, у высокородного Антемия была еще и дочь Алипия, но в силу юного возраста ее гостю не показали.

— Я слышал, что у тебя с этим домом связаны печальные воспоминания, высокородный Дидий, — сочувственно вздохнул хозяин, жестом приглашая гостя к накрытому столу.

— Увы, — развел руками комит финансов, но в подробности давно отгремевших событий вдаваться не стал.

Сыновья Антемия вскоре удались, зато сам хозяин сделал все от него зависящее, чтобы скрасить досуг гостя. Комит свиты происходил из старого патрицианского рода. Его предки были консулами еще во времена первых цезарей, о чем он не без гордости сообщил Дидию. Антемий, между прочим, посетовал на засилье варваров в свите божественного Льва и нашел сочувственное понимание у гостя. Правда, не совсем понятно было в этой связи, почему высокородный Антемий встал на сторону чужаков в споре последних с божественным Львом. Но, похоже, на это у него имелись причины личного порядка, о которых деликатный Дидий расспрашивать не стал. Посол божественного Авита то и дело бросал украдкой взгляды на гобелен, за которым была укрыта дверь в потайные покои, уже однажды виденные им при сходных обстоятельствах. Правда, в тот раз Дидий встречался с мужчиной, ныне же ему предстояло свидание с женщиной. Однако к его немалому удивлению из-за гобелена выскользнул мальчик лет десяти, светловолосый и голубоглазый, не похожий внешне ни на Антемия, ни на его смуглых сыновей.

— Это Тудор, сын рекса остготов Тудомира, — пояснил хозяин удивленному гостю. — Отец прислал его к божественному Льву, дабы свет истинной веры снизошел на отрока как можно раньше.

Дидий догадался, что перед ним заложник. И в Риме, и в Константинополе этот обычай был распространен с давних времен. Сыновья вождей отсылались к императору в знак верности заключенному договору и воспитывались в соответствии с римскими обычаями. Впрочем, подобное воспитание далеко не всегда гарантировало в будущем лояльность к империи. Взять хотя бы того же Аттилу, «отблагодарившего» и Константинополь, и Рим за оказанное ему гостеприимство.

— Сиятельная Верина взяла на себя заботу о мальчике, думаю, общение с ней пойдет ему только на пользу.

— Она здесь? — понизил голос до шепота Дидий.

— Да, — кивнул Антемий. — Тудор проводит тебя к ней.

Сиятельная Верина давно уже перешагнула тридцатилетний рубеж, однако ее красота с годами не поблекла. Дидий видел эту женщину пять лет назад, во время своего первого приезда в Константинополь, и пришел к выводу, что минувшие годы не оставили разрушительных следов ни на фигуре, ни на ее холеном лице. Императрица полулежала на софе, облокотившись на руку, и с интересом разглядывала тучного мужчину, явившегося к ней на свидание. Под взглядом ее больших карих глаз Дидий слегка смутился.

— Садись, комит, — спокойно произнесла Верина. — Я рада видеть римского патрикия у себя в гостях.

Дидий мучительно пытался выдавить из себя если не комплимент, то хотя бы приветствие, но сумел только поклониться. После чего неловко пристроился у стола, на котором горели свечи. Тишину, воцарившуюся в комнате, нарушили осторожные шаги Тудора, который присел на софу, рядом с Вериной, и уставился на Дидия круглыми, как у совенка, глазами.

— Милый мальчик, — улыбнулась императрица и притянула Тудора к себе. Будь ребенок постарше, этот вольный жест, возможно, покоробил бы Дидия, но в данном случае его вполне можно было считать материнским. — Он пока не понимает латыни, комит, так что можешь говорить спокойно.

Дидий никогда не отличался красноречием, тем более в обществе благородных матрон, но присутствие Тудора его приободрило. Мальчик был оставлен Вериной, судя по всему, просто для приличия, дабы избежать объяснений наедине. Таким образом, за комитом финансов великодушно оставляли статус мужчины, способного если и не соблазнить, то хотя бы смутить женщину.

— Светлейший Феофилакт рассказал мне о твоих заботах, сиятельная Верина, — неуверенно начал Дидий. — Но я не совсем уяснил, чем же я могу способствовать их разрешению.

— Мой брат, дукс Василиск, один из самых опытных полководцев Византии, — спокойно произнесла Верина. — И если ты, высокородный Дидий, назовешь именно его имя, то твой голос будет услышан божественным Львом.

— Я с удовольствием помог бы твоему брату, благородная матрона, если бы речь шла только о моих интересах, но за моей спиной Великий Рим и божественный Авит. И я прислан сюда, чтобы блюсти их интересы.

Разговор вступил в область торга, и комит финансов сразу же почувствовал себя уверенней. На Верину он старался не смотреть, дабы не утерять случайно нить разговора и не натворить глупостей, чреватых опалой. Конечно, божественный Авит не вечен, но Великий Рим пока стоит и не собирается уступать первенство городу Константина.

— Речь идет о Карфагене? — нахмурилась Верина.

— И об Илирике, — неожиданно даже для себя вымолвил Дидий.

— А не слишком ли высокая цена? — строго глянула на гостя императрица.

— Божественному Авиту пришлось уступить Илирик в сходной ситуации, благородная матрона. И он сделал это, не дрогнув ни ликом, ни душой.