— Я предлагаю ему Карфаген! Разве этого мало, высокородный Дидий?

— Карфаген еще надо взять, — упрямо стоял на своем посол. — Вандалы Янрекса так просто его не отдадут.

— Но если Карфаген не будет взят, то наш с тобой торг, комит, окажется беспредметным. Надеюсь, ты отдаешь себе в этом отчет?

— Мне нужны гарантии, — вздохнул Дидий.

— Чьи гарантии?

— Лучше всего — твои. Дай мне слово, что дукс Василиск без споров передаст Карфаген римлянам. И было бы совсем хорошо, если бы твое слово было зафиксировано на пергаменте, сиятельная Верина.

— Ты отдаешь себя отчет, Дидий, что будет со мной, если этот пергамент попадет в руки божественного Льва?

— Отдаю, матрона. И, в утешение тебе, я готов отказаться от притязаний на Илирик.

— Хорошо, — холодно бросила Верина. — Ты получишь мое слово, как только дукс Василиск будет поставлен божественным Львом во главе византийского флота. И пусть нам всем сопутствует удача.

— Да поможет нам Бог, — солидаризировался с императрицей довольный Дидий.

Сиятельный Василиск сильно удивил комитов своей свиты: вместо того чтобы штурмовать практически беззащитный Карфаген, он занял один из портов на побережье Африки под названием Малый Лептис и принялся ждать у моря погоды. Высокородный Илл, грубый солдафон из исаврийцев, особенно докучал магистру пехоты своими советами. Он почему-то решил, что сиятельный Василиск, один из самых блистательных стратегов Византии, а значит, и всей ойкумены, нуждается в поучениях со стороны полуграмотного горца. Кто вообще сказал, что Карфаген беззащитен? Да он буквально набит вандалами, которые готовы сражаться за каждую улицу и каждый дом. И пока сиятельный Василиск будет терять своих людей под стенами неприступного города, рекс вандалов Ян ударит византийцам в тыл и похоронит тем самым надежды на возрождение великой империи. Божественный Лев собрал и обучил пятьдесят легионов вовсе не для того, чтобы они сгинули в Африке без всякой пользы для Византии. Что же касается сиятельного Василиска, то он не поддастся ни на уговоры, ни на провокации, ибо очень хорошо понимает меру своей ответственности перед императором. Византийский флот двинется к Карфагену не раньше, чем соединится с флотом божественного Майорина, уже отплывшего из Картахены навстречу победе. Посланец Майорина, трибун Иовий, с большим трудом пробравшийся через вандальские заслоны в порт Малый Лептис, только укрепил Василиска в мысли о правильности избранной им выжидательной тактики. Магистр собрал в курии города всех своих комитов, дабы представить им человека, привезшего византийцам радостную весть. Сам Василиск уже получил от трибуна исчерпывающие ответы на все свои вопросы, а потому не мешал чинам своей свиты пытать посланца Майорина.

— Римский флот насчитывает около трехсот боевых и вспомогательных судов, — охотно поведал встревоженным византийцам Иовий. — Этого вполне достаточно, чтобы перебросить к берегам Африки сорок тысяч легионеров.

— И когда они прибудут в Малый Лептис? — спросил настырный комит Илл.

— Если ветер окажется попутным, то через три дня. Если же погода не будет благоприятствовать божественному Майорину, то через неделю.

— Но в здешнем порту не хватит места для такого количества галер, — заметил комит Иоанн.

— Римляне не будут высаживаться на берег, — вмешался в разговор Василиск. — Мы выйдем Майорину навстречу, как только его флот замаячит на горизонте.

— А где сейчас вандальский флот? — спросил ректор Пергамий, получивший от божественного Льва назначение в Нумидию, еще не очищенную от варваров.

— По моим сведениям, вандалы Янрекса сейчас бесчинствуют на острове Сардиния, — пояснил Иовий. — Они не сумеют опередить римский флот.

Высокородный Пергамий, дородный мужчина лет тридцати пяти, одобрял поведение сиятельного Василиска. В конце концов, почему византийцы должны лить кровь за римский интерес?

— Империя-то у нас одна, — не слишком уверенно возразил патрикию комит Иоанн.

— Империя одна, а императоры разные, — отрезал ректор.

— Но ведь Карфаген в любом случае отходит к божественному Льву, так почему бы не захватить его именно сейчас, до прихода римлян, чтобы избежать в будущем ненужных споров.

Высокородный Илл, не в обиду ему будет сказано, твердит об этом городе вот уже вторую неделю, словно Карфаген, в случае своего скорого падения, станет его собственностью. И в этой его настойчивости многие византийские мужи, а в их числе и высокородный Пергамий, стали подозревать тайный умысел. Уж не хочет ли исавриец погубить византийские легионы и тем самым уронить авторитет сиятельного Василиска в глазах императора? У многих чиновников свиты, собравшихся ныне в курии захудалого африканского городка, еще свежи были в памяти споры о полководце, которому предстояло возглавить этот беспримерный поход. По слухам, божественный Лев склонялся к кандидатуре комита Зинона, но против его назначения решительно возражал сиятельный Аспар. Имя Василиска первым произнес посланец божественного Авита. Конечно, патрикий Дидий не велика птица в константинопольском раскладе, но все же повесомее будет, чем исаврийский выскочка, славный разве что своими пьяными загулами в компании высокопоставленных лиц.

— Это ты на божественного Льва намекаешь, ректор? — впился в лицо Пергамия огромными глазищами высокородный Илл.

— С чего ты взял? — возмутился патрикий, который, к слову, терпеть не мог не только исаврийцев, но и франков. По мнению высокородного Пергамия, которое он не собирался скрывать, если империя и способна возродиться, то только усилиями природных ромеев, таких как божественный Майорин и сиятельный Василиск.

— Ты, видимо, забыл, ректор, что матерью Василиска является сестра франка Аспара, — ехидно заметил Иоанн.

— А какое мне дело до его матери! — возмутился Пергамий. — Магистр — сын патрикия, верой и правдой служившего империи. Его предки входили в свиту Константина Великого еще в то время, когда ромеи владели всем миром.

Высокородный Иоанн, человек насмешливый и далеко не глупый, вскользь заметил, что заслуги предков отнюдь не являются мерилом наших достоинств. И хотя говорил комит вроде бы о себе, но взоры всех участников устремились на Василиска, сидевшего во главе стола. Собственно, этот торжественный обед в здании курии магистр дал просто от скуки, однако многие почему-то решили, что он заранее празднует победу, а потому без зазрения совести злословили на его счет. Положим, сиятельный Василиск не обладал выдающимся умом и полководческим талантом, за почти пятнадцатилетний срок службы он не одержал ни одной сколько-нибудь значительной победы. Зато о внешности и манерах брата императрицы Верины никто еще худого слова не сказал. Магистр удался и ростом, и лицом, разве что пополнел за последние годы, но это не тот недостаток, за который следует клеймить истинного патрикия.

— По части полноты нам с тобой, конечно, не тягаться, высокородный Пергамий, — словно бы мимоходом заметил зловредный Илл, — но позволь уж нам самим оценить полководческий дар сиятельного Василиска.

— У тебя будет возможность отличиться, комит, — не остался в долгу ректор. — И мы наконец увидим воочию исаврийскую доблесть, о которой столько говорят в питейных заведениях Константинополя.

Слова Пергамия вызвали смех среди присутствующих. Особенно усердствовал юный Ромул, сын патрикия Антемия и брат любовника императрицы Маркиана. Его чрезмерное усердие не понравилось горячему исаврийцу. Высокородный Илл едва не бросился с кулаками на Ромула, но был остановлен Иоанном. Ссора привлекла внимание сиятельного Василиска, который счел нужным положить конец затянувшейся пирушке и первым поднялся из-за стола.

— За Константинополь и Рим, — произнес он последний тост. — За возрождение великой империи, патрикии. За нашу победу.

Сиятельный Василиск слишком много выпил минувшим вечером, а потому и пробуждение его было нерадостным. От головной боли он избавился с помощью содержимого серебряного кубка, поднесенного услужливым рабом, а вот заботы продолжали терзать его сердце. Магистр был хоть и честолюбив от природы, но все-таки не до такой степени, чтобы подвергать свою жизнь опасности, а тело ежедневным испытанием. Переход из Константинополя к африканским берегам отнял у него немало душевных и физических сил. Василиск не любил и боялся моря, а потому с удовольствием вцепился в клочок суши, обретенный после долгого плавания по зыбким волнам. Конечно, Малый Лептис был не тем городом, захват которого сулил славу. Но и взятие Карфагена принесло бы Василиску массу новых хлопот. Этот город был обещан Вериной божественному Авиту, и магистру не хотелось подводить сестру. Пусть Карфаген берет Майорин, а Василиск в этом случае может сослаться на коварство римлян, не желающих соблюдать договоры. Вряд ли у божественного Льва возникнет в этом случае повод обвинять полководца, вернувшего империи африканские провинции, в нерасторопности, а тем более в предательстве. После столь громкой победы Василиск, опираясь на плечи северных варваров, сможет продиктовать свои условия хитроумному Льву, слишком быстро забывшему, кому он обязан своим возвышением. А ведь Лев был поднят из низов сиятельным Аспаром, и последнему с огромным трудом удалось уговорить патриарха и высших иерархов освятить именем церкви этот беспримерный в истории империи шаг. Все прошлые императоры, за исключением проныры Маркиана, принадлежали к сословию патрикиев. Василиск с самого начала считал возведение Льва в императорский сан ошибкой. В конце концов, у Аспара под рукой был истинный патрикий из рода Флавиев, кои уже на протяжении более ста лет управляли империей. К сожалению, гордый франк поддался на уговоры Верины, воображавшей, что сумеет приручить мужа и править из-за его спины. Однако Лев оказался не так прост, как это казалось многим, он сумел поладить с знатными константинопольскими мужами, а главное, нашел в лице исаврийцев силу, способную обуздать франков. И только тогда Аспар и Верина вспомнили о сиятельном Василиске, коего прежде не брали в расчет. Что ж, Василиск поможет дяде и сестре удержаться на плаву, но только в том случае, если они исправят ошибку, допущенную шесть лет тому назад.

Весть о приближении римского флота принес Василиску комит Иоанн. Галеры Майорина были замечены дозорными с маяка, расположенного на дальнем утесе, и они поспешили уведомить об этом магистра.

— В гавань римляне входить не будут, — сказал Василиск, поднимаясь из-за стола. — Мы соединимся с ними в море.

— Ветер неблагоприятный, — попробовал возразить Иоанн. — Нам не удастся воспользоваться парусами.

— Пойдем на веслах. Мы должны высадиться у Карфагена раньше, чем Янрекс вернется из Сардинии.

Суматоха, поднявшаяся в тихом городишке, едва не повергла его жителей в панику. Но как только куриалы узнали, чем она вызвана, так сразу же бросились помогать легионерам. Византийцы уже полмесяца объедали жителей Малого Лептиса и окрестностей, и те были безмерно рады, что избавляются наконец от беспокойных постояльцев. Сиятельный Василиск лично наблюдал, как грузятся на суда его легионы. Гордость переполняла магистра. Византийская мощь, закованная в доспехи, готова была явить себя не только вандалам, но и всей ойкумене в прежнем блеске и величии. Сам магистр покинул Малый Лептис последним, решительно шагнув по шатающимся мосткам на быстроходную галеру. Ректор Пергамий был среди тех избранных, которые сопровождали сиятельного Василиска на пути к славе. К сожалению, ветер дул с моря, и это создавало для маневрирующих в гавани судов дополнительные трудности. Однако кормчему Феодосию удалось без труда провести галеру магистра к выходу из гавани, и сиятельный Василиск лично поблагодарил его за проявленную расторопность.

— А вот и римляне, — ткнул пальцем в горизонт ректор Пергамий.

Римский флот шел под парусами, используя попутный ветер. Точное количество судов подсчитать из-за тумана и поднявшейся волны было затруднительно, но все сошлись во мнении, что этот флот не уступит византийскому ни численностью, ни мощью. Надо отдать должное божественному Майорину, построившему за короткий срок такое количество первоклассных судов и вернувшему Риму утраченное господство во Внутреннем море.

— Пора бы уже им менять курс, — забеспокоился кормчий Феодосий. — Они врежутся в нас раньше, чем мы успеем выйти из гавани.

— Отверни ты, — равнодушно бросил ему Василиск.

— Я-то отверну, — вздохнул Феодосий, — но что будет с галерами, которые находятся за нашей спиной.

Пергамий обернулся. Гавань Малого Лептиса была достаточной, чтобы вместить, хоть и не без проблем, византийский флот, но для римского флота там места не было. Галеры так густо покрыли все пространство от пристани до узкой горловины, что не видно было воды.

— Странно, — услышал вдруг Пергамий голос Василиска, — зачем им потребовался огонь на борту.

Удивление магистра было более чем оправданным. Деревянные суда, случается, горят как солома, и тут им даже близость воды не подмога. А римляне зачем-то развели костры на своих судах, словно пытались обогреться в теплое летнее утро. Пергамий с изумлением смотрел, как люди прыгают с парусников, продолжающих свой бег по крутым волнам. Ветер еще более усилился, а с ним вместе усиливался и огонь, бушующий на римских судах.

— Сворачивай, — в ужасе взвизгнул Василиск. — Нас атакуют.

Галере магистра, благодаря искусству кормчего Феодосия, удалось избежать столкновения с пылающими судами. Зато остальным повезло значительно меньше. Теснота помешала византийцам сманеврировать, и охваченные огнем парусники стали один за другим врезаться в галеры. Зрелище было ужасным. Охваченные паникой византийцы прыгали за борт, чтобы спастись от огня, но тяжелые доспехи тянули их на дно, не давая возможности доплыть до такого близкого берега. До сих пор Пергамий даже не подозревал, что вода может гореть. Но она горела вместе с чужими парусниками и галерами гибнущего византийского флота. Казалось, что в этом аду не уцелеет никто. Однако до полусотни судов все-таки сумели вырваться из пасти огнедышащего дракона на чистую воду.

— Это не римляне, это вандалы! — воскликнул потрясенный Василиск и вскинул вверх руку, призывая на подмогу небеса. Увы, небеса не услышали мольбы гибнущих людей. Остатки флота, еще недавно казавшегося непобедимым, были атакованы со всех сторон вандальскими судами. Абордажные крючья вцепились в борта, и победный клич варваров полетел над опавшими волнами. Византийцы защищались отчаянно, с упорством обреченных. Пергамий с ужасом наблюдал, как рушатся мачты и падают через борт окровавленные тела, и ждал скорой смерти. К счастью для несостоявшегося ректора, галера магистра, ведомая опытным кормчим, сумела выскользнуть из объятий настырных вандалов. Помог ей и ветер, вдруг поменявший направление, что позволило Феодосию поднять парус. Вопли гибнущих легионеров затихали вдали. Пергамий облегченно вздохнул и тут же испуганно скосил глаза на стывшего рядом магистра. Сиятельный Василиск выглядел спокойным, словно это не он только что потерпел поражение от извечных врагов империи. Казалось, что магистр так до конца и не осознал весь ужас создавшегося положения и до сих пор не понял, чем обернется для империи торжество рекса Яна, сумевшего одолеть всех своих врагов.

— А где же Майорин? — обернулся вдруг к чиновникам свиты Василиск. — И что стало с римским флотом?

— Похоже, у империи флота больше нет, ни римского, ни византийского, — сухо ответил ему Пергамий. — Знать бы еще, что стало с самим Римом и где теперь его слава.

Глава 9

Либий север

Смерть Майорина потрясла Рим. По городу ходили упорные слухи, что соправителя божественного Авита отравили. Тело Майорина, привезенное в Вечный Город комитом Модестом, еще лежало непогребенным, а император уже принялся чинить суд и расправу. И первой жертвой его гнева как раз и стал несчастный Модест, в одно мгновение лишившийся чина, прав и состояния. Расторопный корректор Арапсий в два счета доказал, что бывший комит свиты если не предатель, то очень большой дурак. Ибо только дурак мог увести из Испании боеспособные римские легионы, оставив по сути беззащитными и Картахену, и флот. Чем не замедлили воспользоваться варвары. Город был разграблен, а суда сожжены. Римская казна понесла такие убытки, о которых комит финансов Дидий, недавно вернувшийся из Константинополя, не мог говорить без содрогания. Правда, он заверил божественного Авита, что византийский флот может и в одиночку справиться с вандалами, и в доказательство своей изворотливости преподнес императору пергамент, подписанный изящной ручкой сиятельной Верины. Старания Дидия были отмечены Авитом, хотя никакой практической пользы Риму не принесли. Увы, в силу трагически сложившихся обстоятельств римляне ничем не могли помочь Константинополю в предстоящей войне, а следовательно, чрезмерные требования с их стороны прозвучали бы просто нелепо. Зато этот пергамент можно было использовать для шантажа в случае триумфального возвращения в Константинополь сиятельного Василиска.

— Так что тебе рассказал Модест? — резко обернулся Авит к Арапсию, стоящему у окна. Императору уже перевалило за семьдесят. Возраст почтенный, с какой стороны ни посмотри. Но он по-прежнему был худ, подтянут и стремителен в движениях. Если бы не глубокие морщины на лице, никто не дал бы этому энергичному человеку более пятидесяти лет.

— Бывший комит клянется, что действовал он не по собственному почину, а по совету Викентия, легата, посланного епископом Львом в Испанию и далее в Вандалию для возрождения истинной веры в краях, подвергшихся языческому нашествию. Якобы отравитель Первика был допущен к императору Майорину по записке, написанной рукой Викентия. Правда, сам легат утверждал, что он записки не писал. Более того, он намекнул Модесту, что организатором убийства божественного Майорина является не кто иной, как комит агентов Орест.

Дидий, присутствовавший при этом разговоре, испуганно охнул и тут же прикрыл рот ладошкой под строгим взглядом императора.

— А ты что думаешь по этому поводу, Арапсий? — спросил Авит у расторопного чиновника.

— Мне эта версия не кажется правдоподобной, учитывая последствия той чудовищной глупости, которую совершил Модест. Мы знаем, кто воспользовался ситуацией, взял Картахену и сжег римский флот. Думаю, Первика был подослан к божественному Майорину Ратмиром. Это дукс в союзе с рексами вандалов и франков разгромил сначала готов Тудора, а потом овладел Картахеной.

— А Викентий?

— Легат предатель, в этом у меня нет никаких сомнений.

— А Орест?

— Никаких доказательств вины комита агентов у меня нет, — развел руками корректор.

— Зато у меня есть, — криво усмехнулся Авит и бросил при этом мрачный взгляд на Дидия. — Это заговор, Арапсий, и я не успокоюсь до тех пор, пока не выведу всех его участников на чистую воду.

Из императорского дворца встревоженный Дидий отправился к префекту Афранию. Комит финансов слишком долго отсутствовал в Риме, чтобы судить о событиях минувших, а главное, о тех, которым еще предстояло свершиться волею императора Авита, потрясенного смертью своего зятя и соправителя. Сиятельный Афраний нежился в бассейне с теплой водой с таким видом, словно впереди у него была целая вечность. Дидий же полагал, что вопрос жизни и смерти может решиться в ближайшие несколько дней. О чем он и заявил с порога старому приятелю. Взволнованный вид комита финансов произвел на префекта некоторое впечатление, и он соизволил наконец выбраться из бассейна. Пока рабы растирали белоснежным полотном худое тело Афрания, Дидий буквально места себе не находил. Волнение сыграло с комитом злую шутку, он случайно наступил в след, оставленный на мраморном полу мокрой ступней префекта, поскользнулся и рухнул в бассейн, подняв тучу брызг. Все произошло столь быстро и неожиданно, что Дидий едва не захлебнулся в воде, и только расторопность рабов спасла его от верной смерти. Комита финансов с огромным трудом извлекли из бассейна и разложили на скамье рядом с задыхающимся от смеха Афранием.