— А почему император Авит так уверен в своей победе над свевами? — нахмурился Прокопий. — До сих пор еще никому не удавалось выбить их из Галисии.

— Мы заручились поддержкой готов рекса Тудора, — спокойно пояснил Эгидий.

— А франки, которые могут ударить вам в тыл? — проявил редкостную осведомленность в проблемах соседей сиятельный Прокопий. — А вандалы, которые обязательно придут на помощь свевам?

— Франков я беру на себя, — усмехнулся Эгидий. — Думаю, уже скоро мы услышим о смерти их вождя Меровея. Рим боится не франков, сиятельный Прокопий, а изменников, которых немало не только у нас, но и у вас, в Константинополе. Ты, разумеется, знаешь, о ком я говорю?

— Два миллиона денариев — это слишком много для императорской казны, патрикии, — вздохнул Феофилакт, прятавшийся до сих пор в тени.

— За разрушение Карфагена я отдал и больше, — мрачно изрек Андриан. — А за смерть сиятельного Аспара и его сторонников…

Фразу сумрачный комит свиты так и не закончил, несмотря на то что воцарившееся в помещении молчание предоставляло ему эту возможность. Но, видимо, высокородный Андриан решил, что и без того сказал слишком много. В любом случае его поддержка пришлась римлянам как нельзя кстати.

— Феофилакт отчасти прав, — прокашлялся Прокопий. — Вряд ли мы сможем выделить вам всю сумму сразу. Разве что в течение двух ближайших лет. Не забывайте, патрикии, что нам придется почти заново строить флот.

— Пусть будет по-вашему, — вздохнул Дидий. — Но треть этой суммы мы надеемся получить от вас в ближайшие дни.

— Я поговорю с императрицей Пелагеей, — обнадежил послов Прокопий. — Думаю, она согласится.

Встреча закончилась даже успешнее, чем Дидий полагал, а потому спускался он со ступеней чужого дворца в приподнятом настроении. Повозка уже поджидала его посреди двора, Эгидий и Орест направились к своим коням. Дидий обернулся и помахал рукой стоявшим на ступенях Прокопию и Феофилакту. Ночь уже вступила в свои права, но во дворе было довольно светло от факелов, которые держали в руках расторопные конюхи. Скрип открывающихся ворот заставил Дидия вздрогнуть. И в этот раз его нечаянный испуг был как нельзя кстати. Конюх, помогавший комиту финансов взобраться на сиденье, вдруг вскрикнул, схватился за пробитую стрелой грудь и рухнул наземь. Нападающие действовали столь стремительно, что Дидий не успел ни охнуть, ни вдохнуть морозный осенний воздух. Он так и остался стоять посреди двора с открытым от изумления ртом, тупо наблюдая, как падает с роскошного мраморного крыльца надежда Византии и императрицы Пелагеи магистр двора Прокопий. Евнух Феофилакт оказался проворнее своего патрона, он успел добежать до дверей, но был сбит с ног ударом меча, находившегося в руках рослого широкоплечего человека.

— Ратмир! — ахнул изумленный Дидий, опознавший в предводителе константинопольских разбойников старого знакомца.

Многочисленные охранники сиятельного Прокопия густо полезли из всех щелей усадьбы. Увы, их запоздалое рвение не могло вернуть к жизни красавца магистра, лежавшего с пробитой грудью и закатившимися глазами на окровавленных плитах чужого двора. Эгидий и Орест оказались куда расторопнее комита финансов и, нахлестывая коней, сумели вырваться из ловушки, расставленной сыном матроны Пульхерии в городе, который отнюдь не был для него родным. И пока Дидий мучительно размышлял, откуда в столице Византии взялся ненавистный многим благородным римским мужам человек, кровавая сеча в усадьбе комита Андриана разгорелась с нешуточной силой. Очень скоро выяснилось, что защитников во дворце гораздо больше, чем нападающих. И отпор зарвавшемуся дуксу возглавил сам хозяин, выскочивший из дома в одной тунике, но с тяжелым мечом в руке. Дидий наконец очнулся от столбняка, сковавшего его члены, и скорее упал, чем сел в повозку.

— Гони, — прохрипел он сдавленным голосом и ткнул кулаком в широкую спину возницы. Сильные кони сорвалась с места и, проделав в рядах сражающихся широкую просеку, вынесли повозку на пустынную константинопольскую улицу. Крики за спиной стали затухать, слышалось только цоканье копыт по каменной мостовой да надсадный кашель самого Дидия, с трудом обретающего себя в новой реальности. Сколько длилось это мучительное бегство от неминуемой смерти, комит финансов определить не мог. Да и не пытался. В голове его билась испуганной птицей только одна мысль — выбраться из сотворенного руками дукса Ратмира ада, и выбраться как можно скорее. Он почти беспрестанно бил в спину возницы кулаком, словно именно в этом был его единственный шанс к спасению.

— Хватит, Дидий, — услышал он спокойный голос. — У меня спина не железная.

Кони вдруг остановились. От неожиданности Дидий ткнулся носом в плечо возницы и грубо выругался. Константинополь то ли спал, то ли просто затаился в предвкушении грядущих событий. Никто не спешил с факелом в руке навстречу послу божественного Авита, дабы вырвать его из мрака, пропахшего ужасом и кровью. Кругом царила кромешная мгла, пугающая своей таинственностью и непредсказуемостью.

— Где мы? — испуганно спросил комит у возницы.

— В двухстах шагах от императорского дворца, — спокойно отозвался тот.

И вдруг пустынная улица озарилась светом множества факелов. Тысячи людей с громким криком ринулись к огромному зданию, глыбой проступающему из темноты. Дидий, дабы не быть смытым этим людским потоком, поспешно выбрался из повозки и прижался спиной к стене соседнего дома рядом с возницей. Света было вполне достаточно, чтобы увидеть улыбку на лице человека, спасшего комиту жизнь. Улыбка показалась Дидию зловещей.

— Это ты, дукс? — прохрипел он, холодея от страха. — Что происходит?

— Константинополь обретает нового императора, — спокойно отозвался Ратмир. — Да здравствует Лев по прозвищу Маркелл.

Глава 3

Князь франков

Высокородный Эмилий единолично принял решение о возвращении в Рим. Орест и Эгидий вздумали было протестовать, но Дидий, потрясенный кровавыми событиями недавней страшной ночи, поддержал комита нотариев. Константинопольцам сейчас не до римлян. Сторонники Прокопия зализывали раны и пытались спасти если не остатки былого влияния, то хотя бы крохи собственности, на которую нацелились победители. Сторонники Льва Маркелла делили добычу и посты в свите новоявленного императора. Даже сиятельный Аспар, дружески расположенный к римским мужам, только разводил руками в ответ на их просьбы и вопросы. Столица Византии признала Льва Маркелла, теперь черед был за провинциями. А такое признание требовало немалых усилий и больших денег. Ну и времени, естественно.

— Может быть, через год или два, — печально вздохнул Аспар.

— А что стало с императрицей? — полюбопытствовал сердобольный Дидий.

— Сиятельная Пелагея достигла наконец цели, к которой стремилась всю жизнь. Теперь уже никто и ничто не помешает ей целиком отдаться служению Всевышнему.

— Достойная судьба, — согласился со старым магистром Эмилий и махнул рукой возницам.

Римское посольство покидало Константинополь если и не с большим срамом, то не солоно нахлебавшись. А впереди патрикиев ждал непростой разговор с божественным Авитом, человеком решительным, жестким и не склонным к всепрощению. К счастью, у достойных мужей было достаточно времени, чтобы найти причину провала миссии и указать на нее императору. Причину искали втроем, стараясь не привлекать внимания высокородного Эмилия, задумчиво пылившего в хвосте обоза.

— А ты уверен, Дидий, что это был именно Ратмир? — спросил у комита финансов Орест.

— Я с ним разговаривал, как сейчас с тобой, — какие в этом могут быть сомнения.

— Выходит, он узнал о наших намерениях договориться с Прокопием, — сделал очевидный вывод Эгидий.

— От кого? — удивился комит финансов.

— О встрече знали мы трое, евнух Феофилакт, сам Прокопий и комит Андриан. Прокопий и Андриан убиты, Феофилакт ранен. Следовательно, никто из византийцев не мог быть осведомителем Ратмира.

— Ты хочешь сказать, Эгидий, что этим осведомителем был один из нас? — растерянно спросил Дидий. — Но это невозможно! Нас вполне могли там убить.

— Однако не убили, — сказал Орест и насмешливо покосился на Дидия. Комит финансов был никудышным кавалеристом, а потому предпочитал передвигаться по пыльным византийским дорогам в повозке, пусть и открытой всем ветрам, но все-таки избавляющей немолодого человека от болей в пояснице.

— Но это не я! — взревел обиженным медведем Дидий. — Как вы могли так подумать!

— Ты виделся с Ратмиром, — напомнил комиту финансов Орест. — И это именно он помог тебе выбраться из смертельной ловушки.

Пока Дидий пыхтел от негодования и брызгал слюной в премудрого сына магистра Литория, слово взял Эгидий.

— Был четвертый, — спокойно сказал он. — Этот человек подслушал наш разговор в беседке. Ветка хрустнула именно под его ногой.

— Эмилий! — ахнул догадливый Дидий. — Больше некому, патрикии.

Виновник провала миссии был найден, и комит финансов смог вздохнуть с облегчением. В конце концов божественный Авит сам допустил крупный промах, поставив во главе посольства человека, не заслуживавшего столь высокого доверия. Ну, кто, скажите, в Риме не знал, что высокородный Эмилий лучший друг агента вандалов Туррибия? И уж конечно, императору Авиту было отлично известно об отношениях матроны Климентины с дуксом Ратмиром, которые даже просто дружескими назвать было нельзя, настолько тесно переплетались интересы двух этих людей. Распутной колдунье, надо полагать, не понадобилось много времени, чтобы заставить слабохарактерного Эмилия плясать под свою дудку. Точнее, под дудку сына матроны Пульхерии. Варвары в который уже раз одержали верх над римскими патрикиями, но винить в этом следовало отнюдь не Дидия, а как раз Эмилия, предавшего как интересы империи, так и христианскую веру ради сомнительного удовольствия сжимать в своих объятиях потаскуху.

Долгая дорога настолько измотала комита финансов, что он по возвращении в Рим почти сутки не мог оторвать разбитое вдребезги тело от ложа. Да и поднялся он с него только по настоятельному требованию Афрания, пришедшего к старому другу, дабы узнать о результатах посольства. Рабы на руках отнесли охавшего Дидия в баню и под мудрым руководством префекта Рима принялись мять его задеревеневшие члены. Почти все утро ушло у них на то, чтобы вернуть патрикию дар речи, а на ноги он встал только к полудню. Зато пообедал с большим аппетитом, несмотря на зловещие пророчества Афрания.

— Пока ты нежился на ложе, Эмилий уже встретился с божественным Авитом.

— Ему не оправдаться, Афраний, — торжествующе прорычал Дидий. — В Риме нет такой бани, которая смыла бы с этого негодяя все его многочисленные грехи.

— Тогда объясни мне, дорогой друг, одну странность, — ехидно улыбнулся префект Рима. — Эмилий вошел к императору комитом схолы нотариев, а вышел от него магистром двора. А его пасынок Либий стал комитом свиты, и это в восемнадцать лет — неслыханное возвышение! По-твоему, все эти милости — в благодарность за измену!

Дидий был потрясен. Он так и застыл над дымящимися блюдами с кубком в одной руке и жирной гусиной ножкой — в другой. Афраний явно городил что-то несуразное. В худшем случае божественный Авит мог бы простить Эмилия, но награждать его точно было не за что! Ведь миссия провалилась. Так за что же осыпать патрикия милостями?

— Спишь много, Дидий, — зло выдохнул желчный Афраний.

— Но ведь Эгидий и Орест должны были все рассказать императору? — ошарашенно уставился на гостя хозяин. — Ты ущипни меня, префект, или скажи, что пошутил. Ведь императором в Константинополе стал Лев, а не Прокопий.

— Как будто со Львом нельзя договориться, — презрительно фыркнул Афраний.

— А деньги?! Два миллиона денариев!

— Ты был в Константинополе, Дидий, или я?

Чтоб он провалился этот Афраний со своими вопросами! Дидий, потрясенный до глубины души, рванулся к императору в одной тунике. К счастью, его перехватили на пороге и облачили в тогу. Два десятка рабов крутились вокруг патрикия, дабы придать ему надлежащий вид. И, надо признать, их усилия не пропали даром. Похудевший за время долгого путешествия комит финансов обрел наконец величавость, достойную его высокого сана и положения.

— Колесница тебе зачем? — прикрикнул на Дидия Афраний. — Ты бы еще лавровый венок водрузил на плешь. Триумфатор!

Префект Рима и в этом был прав. Божественный Авит терпеть не мог пышных выездов, считая их забавой праздных болтунов. А уж в нынешней сложной ситуации приличнее было явиться к императору в носилках и в сопровождении всего лишь десятка приживал. Впрочем, обнищавшему Дидию с трудом удалось набрать и такое количество клиентов. А ведь еще года не прошло с того времени, когда в его дворе толпились сотни просителей! Вот она, благодарность людская! Пока высокородный Дидий был богат и в почете, толпы римлян готовы были бежать за его колесницей, а ныне прихлебателей словно корова языком слизнула.

— Нашел время для воспоминаний, — зло крякнул Афраний, садясь в свои носилки. — Голову бы сохранить.

За свою голову Дидий как раз не опасался. Его буквально распирало желание открыть глаза божественному Авиту на чудовищную ошибку, которую тот совершил, поддавшись на льстивые речи Эмилия. Сделать предателя магистром двора! Это чудовищно! Невероятно!

По мраморной лестнице императорского дворца Дидий вбежал почти бегом, удивив своей расторопностью Афрания. И здесь, в атриуме, он едва не сшиб с ног Эгидия и Ореста, томившихся в ожидании.

— Эмилий околдовал его! — крикнул комит финансов своим соратникам.

— Кого? — не понял Орест.

— Божественного Авита, — отозвался Дидий, с трудом переводя дух. — Сиятельный Афраний не даст соврать.

— Я ничего подобного не говорил, — запротестовал префект Рима. — Окстись, Дидий. Несешь непотребное.

Дидий готов был уже обрушить свой гнев на голову завилявшего на ровном месте старого друга, но не успел: император Авит призвал своих сановников для серьезного разговора. Покои божественного повелителя Рима были обставлены с солдатской простотой. Дидий, уже успевший привыкнуть к византийской роскоши, был расстроен этим обстоятельством не на шутку. Оправдываться он начал с порога. К счастью, ему удалось обуздать свой темперамент, а потому речь его была разумной и складной. Не остановило его даже удивление, отчетливо вдруг проступившее на лице императора.

— Значит, Эмилий — изменник? — спросил Авит.

— Да! — дружно подтвердили Дидий, Орест и Эгидий.

— А это что? — сунул им под нос кусок пергамента император.

Дидий успел прочитать только подпись, но и этого оказалось достаточно, чтобы почувствовать дрожь в коленях и ледяной холод в области спины.

— А это? — указал божественный Авит на кожаные мешки, сваленные в углу комнаты, словно ненужный хлам. — Кто дал сиятельному Эмилию золото?

— Высокородному, — поправил старого отца Эгидий.

— Высокородный у меня ты, — рыкнул император. — А он сиятельный! Чем вы занимались в Константинополе, патрикии? Проматывали римские деньги с византийскими потаскухами? Вот результат, но не ваших трудов!

И только тут Дидий понял, какую глупость совершил, поддавшись чувству зависти и гневу. Эмилий хоть и скрыл от своих спутников собственный успех, но чернить их в глазах императора не стал. Зато они сами, в дурацком ослеплении, выставили себя перед божественным Авитом полными дураками. И это еще мягко сказано.

— Я не нуждаюсь в ваших оправданиях, патрикии, — остановил на полуслове император заговорившего было Эгидия. — Свою вину вам придется заглаживать делами. Еще одной промашки я вам не прощу.

Дидий покинул императорский дворец на подрагивающих ногах. Мыслей в голове не было, зато в обширном чреве квакала большая холодная лягушка, заходившаяся от горечи и ненависти к расторопному Эмилию.

— Вы мне скажите, патрикии, где и когда он успел договориться с императором Львом? И почему Маркелл вдруг расщедрился, выделив Риму два миллиона денариев?

Увы, вопрос Дидия повис в морозном римском воздухе. Эгидия и Ореста сейчас волновали совсем другие проблемы, тем не менее патрикии охотно откликнулись на зов сиятельного Афрания, предложившего обсудить создавшееся положение. За два месяца, которые послы провели вдали от родного города, в Риме многое, надо полагать, изменилось. А кто лучше сиятельного Афрания знал истинное состояние дел в империи — разве что божественный Авит.

Префект Рима за короткое время сумел поправить свои пошатнувшиеся дела, а потому принял гостей с достоинством истинного римского патрикия. Его дворец, разоренный вандалами, был приведен в относительный порядок. Где Афраний добыл денег на новую мебель, патрикии спрашивать не стали, зато дружно выразили восхищение изысканными закусками, выставленными хозяином на стол.

— Князь Меровой умер, — порадовал гостей хорошей вестью Афраний. — Правда, Майорину не удалось воспользоваться ситуацией. Паризий так и остался в руках франков. Сын Меровоя княжич Ладо отбросил римские легионы к реке Роне. Счастье еще, что нам удалось удержать Орлеан.

— Теперь понятно, почему так расстроен божественный Авит, — криво усмехнулся Эгидий. — Майорин не сумел одолеть Ладорекса, а расхлебывать кашу, заваренную им, придется нам с тобой, светлейший Орест.

Сын магистра Литория, пожалуй, более всех пострадал от коварства Эмилия — обещанная ему императором должность комита агентов грозила уплыть в чужие руки. Более того, божественный Авит недвусмысленно дал понять, что подвергнет Ореста опале, если тот допустит еще один крупный промах. Положим, Орест человек не бедный и мог бы спокойно дожить до старости частным лицом, однако бывший секретарь кагана Аттилы был слишком честолюбив, чтобы согласиться со столь жалкой участью.

— Не понимаю, — задумчиво проговорил Орест, — зачем Ратмиру понадобилось устранять Прокопия? И чем, скажите на милость, угодил ему Лев Маркелл?

— Маркелл — ставленник варваров, — напомнил Дидий.

— И что с того? — пожал плечами Орест. — Божественный Лев уже дал согласие божественному Авиту на ведение войны с вандалами.

— Но, быть может, он сделал это втайне от своих сторонников.

— В таком случае мы напрасно обвиняем Эмилия в измене, — сделал вывод Орест. — Если бы он действовал по сговору с Туррибием и Ратмиром, то наверняка не стал бы просить у Льва Маркелла поддержки в войне с вандалами.

— Ты хочешь сказать, патрикий, что Ратмир ничего не знает о союзе Авита и Льва? — насторожился Эгидий.

— Скорее всего, да, — кивнул головой Орест. — Конечно, Эмилий многим обязан Туррибию, но ведь свои долги он оплатил. Расторопный агент вандалов буквально заставил патрикия жениться на Климентине. Но вряд ли этот брак Эмилию по душе. А теперь, заслужив расположение императора и став магистром двора, Эмилий вполне способен поставить на место старого Туррибия, если тот вздумает на него давить.

Дидий с Афранием переглянулись. Орест рассуждал вполне здраво. Будет большой потерей для Великого Рима, если этот сильный и бесспорно умный человек не займет подобающее ему место в свите императора. В конце концов, в империи осталось не так уж много умных людей, чтобы разбрасываться ими налево и направо.