— Я знаю, — спокойно сказал Эгидий, присаживаясь на лавку. — Но следом за моей головой отлетит и твоя, Венцелин. Без моей помощи тебе не удастся удержать город. Твои же сторонники выдадут тебя Ладорексу. Жажда мести завела тебя слишком далеко, боярин. И теперь уже поздно поворачивать назад.

Венцелин засмеялся, хотя и не слишком весело:

— Не буду лукавить, комит, я с самого начала рассчитывал на тебя. Была, правда, надежда, что франки отвернутся от сына Меровоя. Но, видимо, многим благородным мужам сытая жизнь дороже чести. Я принимаю твое предложение, римлянин. Где твои обещанные легионы?

— В десяти милях от Паризия.

— Ладорекс изъявил готовность предстать перед судом старейшин, — холодно бросил Венцелин, — но потребовал, чтобы я открыл ворота города не только перед ним, но и перед боярами, представляющими интересы своих родов.

— Большинство из которых выскажутся в его поддержку, — усмехнулся Эгидий.

— Ты угадал, римлянин.

— Передай Ладорексу, что согласен впустить его и бояр в город, — посоветовал комит. — Пусть празднует победу. В эту ночь решится его и твоя судьба, Венцелин.

— Я не уверен в своих людях, комит.

— Отбери тысячу самых надежных мечников. Этого будет вполне достаточно. Легионы Майорина вдвое превосходят по численности армию Ладорекса. И твой внезапный удар из-за стен города лишь завершит начатое ими дело.

— Хорошо, — кивнул Венцелин. — Ты получишь все, о чем просишь, римлянин. И пусть не отвернуться от нас венедские боги.

Глава 4

Охота на Патрикия

Весть о победе сиятельного Майорина над князем франков достигла Рима на исходе зимы. Привез ее нотарий Орест, непосредственный участник знаменательных событий. Его рассказ настолько обрадовал божественного Авита, что он не сходя с места назначил сына Литория комитом императорских агентов. Среди чиновников свиты это назначение вызвало глухой ропот, который тут же и стих, стоило только императору повести бровью. Божественный Авит, принявший империю в пору ее тягчайшего поражения, сумел в течение двух лет доказать привередливым римским сенаторам, что в своем выборе они не ошиблись. Великий Рим медленно поднимался с колен, и победа, одержанная Майорином, была тому еще одним доказательством.

— Ты должен найти Ратмира, — пристально глянул Авит в глаза высокородного Ореста. — Он самый опасный среди внешних и внутренних врагов империи.

— Неужели он в Риме? — удивился новоиспеченный комит агентов.

— Его видели в одном из городских притонов, но не сумели задержать. Этот варвар вполне способен выведать наши планы и предупредить рекса Ярого о вторжении готов.

— Быть может, следует прижать Туррибия? — предложил Орест.

— Нет, — покачал головой Авит. — Слишком рано ссориться с вандалами. Ратмир — вот твоя цель, комит. Постарайся захватить его живым, но, в крайнем случае, убей.

Божественный Авит никогда не отличался красноречием. Зато в его умении плести интриги никто не сомневался. Этот человек в течение десятилетий держал в руках нити едва ли не всех заговоров, сотрясавших империю. Ходили упорные слухи, что он был любовником матроны Пульхерии. Во всяком случае, его связывали с ней теснейшие узы. Не потому ли он так ополчился на ее сына Ратмира? Высокородный Орест, ставший комитом агентов буквально вчера, очень хорошо понимал, какую ношу взвалил себе на плечи. Кроме всего прочего, он был почти чужаком в Риме. Более двух десятков лет сын Литория провел среди варваров, и это обстоятельство не могло не бросать тень на его репутацию. Следовало срочно найти и привлечь на свою сторону человека не просто влиятельного, но посвященного во все тайны Вечного Города. И такой человек на примете у Ореста был. Другое дело, что сиятельный Афраний не принадлежал к когорте тех людей, которые готовы бескорыстно помогать как ближним, так и дальним. А если быть уж совсем откровенным, то более жадного сукиного сына Рим еще не знал. Во всяком случае, так полагал Орест, имевший возможность присмотреться к префекту Вечного Города.

Афраний не выразил восторга по поводу прибытия незваного гостя, но принял комита агентов с неискренней любезностью, свойственной всем римским патрикиям. Человек раздражительный и желчный, Афраний тем не менее умел в случае надобности обуздывать свои эмоции и даже выказывать расположение людям, не заслуживающим, по его мнению, такой чести. Ореста он считал просто выскочкой и неудачником, пытающимся втереться в доверие к влиятельным людям.

— Даже не знаю, высокородный Орест, поздравлять тебя с новым назначением или выражать соболезнование.

— Почему? — искренне удивился таким словам сын Литория.

— Твоими предшественниками на этом посту были сам божественный Авит и высокородный Туррибий — выдержать сравнение с такими людьми не каждому под силу.

— Я справлюсь, — спокойно сказал Орест, салютуя хозяину наполненным до краев кубком.

Худое лицо Афрания перекосила презрительная усмешка, однако он нашел в себе силы, чтобы пожелать гостю успеха в служении на благо божественного Авита и Римской империи.

— Ты ведь хорошо знал матрону Пульхерию, сиятельный Афраний? — задал заранее приготовленный вопрос Орест, пристально при этом глядя на хозяина.

Вопрос, вроде бы совершенно невинный, почему-то заставил префекта поперхнуться вином и отставить кубок в сторону. При этом в небольших глазах его загорелись злобные огоньки.

— Ее знали многие, — пожал плечами Афраний. — И многие боялись, считая колдуньей.

— По моим сведениям, именно эта женщина организовала убийство кагана Аттилы. Во всяком случае, именно она привела в его стан женщину по имени Ильдико. Многие осведомленные варвары считали ее жрицей богини Лады очень высокого ранга.

— А какое мне дело до венедской богини? — презрительно хмыкнул Афраний. — Ты удивляешь меня, высокородный Орест.

— По моим сведениям, префект, Пульхерию убили люди Петрония Максима.

— Божественный Петроний уже два года как мертв! — побурел от гнева префект.

— Тогда почему жив ты, сиятельный Афраний? — жестко спросил Орест. — Ведь у русов Кия очень длинные руки.

Афраний с трудом пересилил желание запустить кубок в бледное, лишенное жизненных красок лицо гостя. Этот выкормыш кагана, обманом втершийся в доверие к божественному Авиту, оказался куда более опасным человеком, чем префект до сих пор полагал. А главное — очень осведомленным.

— Ты участвовал в убийстве Пульхерии, Афраний, и тем не менее Ратмир тебя пощадил. И сделал он это, надо полагать, не по доброте сердечной.

— Мы заключили договор, — нехотя признался Афраний. — Я указал ему место, где Петроний закопал его мать-колдунью, а он за это обещал мне сохранить жизнь. И, как видишь, держит слово.

Любой другой человек на месте Ореста, скорее всего, усомнился бы в искренности префекта Рима, но сын Литория очень хорошо знал, какое значение варвары придают погребению своих близких. А в данном случае речь шла не просто о женщине, а о ведунье богини Лады, чей уход из этого мира должен быть обставлен в соответствии с древним ритуалом. Ратмир потерял бы уважение волхвов, если бы не отдал долг праху своей матери.

— Божественный Авит опасается, что Ратмир узнает о готовящемся вторжении готов в Испанию и успеет предупредить рекса Ярого.

— Если и узнает, то не от меня, — отрезал Афраний, недружелюбно косясь на словоохотливого гостя.

— Есть еще одна причина, которая заставляет меня охотиться за опальным патрикием, — задумчиво проговорил Орест. — Наследство Аттилы. После смерти кагана казна попала в руки его сына Эллака. Но Эллак потерпел поражение в битве с венедами и остготами. И с тех пор о золоте, награбленном по всей ойкумене, никто не слышал.

— Большая сумма? — насторожился Афраний.

— Умопомрачительная, — усмехнулся Орест. — По моим сведениям, казну кагана поделили между собой победители Эллака. Их всего четверо: князь гепидов Родован, рекс остготов Тудомир, княжич Сар и патрикий Ратмир. На долю каждого пришлось ценностей по меньшей мере на десять миллионов денариев.

— Не может быть! — ахнул потрясенный Афраний.

— Это ведь ты, префект, сообщил Ратмиру о римском посольстве в Константинополь? — неожиданно круто сменил тему разговора Орест.

— О посольстве дукс узнал от Климентины, — нахмурился Афраний.

— После чего он встретился с тобой, — спокойно продолжил Орест. — И ты сказал ему, что божественный Авит сделал ставку на Прокопия как союзника в будущей войне с варварами.

— Он и сам обо всем догадался, — нехотя признался префект. — У Ратмира и без меня хватает осведомителей. Ты себе не представляешь, какую сеть соткала по всей империи эта паучиха и сколько патрикиев в нее угодило. Я уже не говорю о плебсе.

— Ты имеешь в виду Пульхерию?

— А кого же еще, — скрипнул зубами Афраний. — Авит ходил у нее в подручных. Он знал многое, но, видимо, не все. Ты думаешь, почему Римский Сенат так легко признал безродного комита божественным императором? Да потому, что у многих сенаторов рыльце в пуху. Вечный Город был сдан вандалам Гусирекса без всякого сопротивления. Тоже, по-твоему, случайно? Нет, высокородный Орест, империя уже давно пала, и пала так глубоко, что поднять ее со дна не под силу ни тебе, ни мне, ни Авиту. Варвары — в Риме, варвары — в Константинополе. Империя разлагается изнутри.

— Возможно, ты прав, Афраний, но у меня свой счет и к русам Кия, и к патрикию Ратмиру, и прощать им долги я не собираюсь. Так ты готов к сотрудничеству, префект?

— Уж не в императоры ли ты метишь, Орест? — скривил в усмешке тонкие губы Афраний.

— Пока нет, — пожал плечами комит. — Но я так долго верой и правдой служил кагану Аттиле, что это дает мне право считать себя его наследником. Я готов взять в долю и тебя, префект, если, конечно, ты согласишься.

— Твои условия? — холодно спросил Афраний.

— Мне нужен Ратмир, — пристально глянул в глаза собеседнику Орест. — Я должен знать время и место, где сын Пульхерии встречается с Туррибием.

— А разве дукс в городе? — удивился Афраний.

— Его видели в одном из городских притонов, но люди божественного Авита оказались то ли пугливы, то ли нерасторопны.

— Хорошо, комит, я постараюсь тебе помочь, с расчетом, что и ты меня не забудешь.

Высокородный Дидий был крайне удивлен визиту своего старого друга, да еще в столь раннюю пору. Сиятельный Афраний был чем-то сильно озабочен. Он отказался от обеда, которым его собирался попотчевать хозяин, чем удивил того до крайности. Префект города Рима отличался худобой, но отнюдь не отсутствием аппетита. Однажды на спор он за один присест съел молочного поросенка и двух гусей, чем поразил всех своих знакомых. Дидий до сих не понимал, как в столь тщедушном теле поместилось столько мяса.

— Печень в грибном соусе, — попробовал соблазнить Дидий гостя. — А вино из Африки. Высокородный Туррибий был столь любезен, что поделился со мной своими запасами.

— Давно ты виделся с ним?

— Вчера, — пожал пухлыми плечами комит финансов. — Мы ведь с ним соседи. Высокородный Паладий опять пророчествовал. Накаркал еще одно поражение Рима от вандалов. По-моему, он окончательно выжил из ума. Кричал о демонах, которые приходят во дворец по ночам.

— А что Туррибий?

— Смеялся.

— Речь идет о деньгах, Дидий. Об очень большой сумме.

— Ты хочешь взять у меня взаймы? — удивился комит финансов.

— Я хочу предложить тебе миллион, — поморщился Афраний. — Даже два.

— Возьму, — засмеялся Дидий. — Отчего же не взять.

Афраний бросил на веселого друга столь свирепый взгляд, что впечатлительный Дидий струхнул не на шутку. На миг ему даже показалось, что префект тронулся умом. А уж когда Афраний завел разговор о золоте Аттилы, тут у комита и вовсе не осталось сомнений. Безусловно, Дидий сочувствовал старому другу. Афраний вложил кучу денег в заговор Петрония Максима, рассчитывая со временем с лихвой вернуть потраченное, но — увы. Петроний не оправдал надежд своих сторонников. Он пал жертвой собственных честолюбивых устремлений и чужого коварства. А вандалы Гусирекса довершили начатое, разорив подчистую не одного Афрания. Дидий и сам потерял столько, что от одной мысли о понесенных убытках у него пропадал аппетит. Конечно, деньги комиту финансов не помешали бы. Тем более миллион денариев! Но принимать слова Ореста всерьез он категорически отказывался. Мало ли что наплетет сын Литория. Дидий достаточно хорошо изучил нового комита агентов за время поездки в Константинополь, чтобы верить ему на слово. Что же касается дукса Ратмира, то последняя встреча с ним оставила в душе Дидия неизгладимый след, а потому охотиться на этого демона в человеческом обличье он категорически отказался. Даже за два миллиона денариев.

— Вот именно — демоны! — поднял острый палец к небу Афраний.

— Так ведь глупости это! Мало ли что наплетет безумный Паладий.

— В том числе и про поражение римского флота от вандалов? — жестко глянул на приятеля префект.

— Просто к слову пришлось, — вильнул глазами в сторону Дидий. — Да и не скроешь подобные приготовления, как ни старайся. Более двухсот тысяч денариев уже отправлены в Сардинию.

— Значит, флот Авит собирается строить именно там?

— Но ведь надо же защитить морские пути от пиратов. Я так и сказал Туррибию. Думаю, он меня понял.

— И в благодарность за полученные вести он одарил тебя африканским вином?

Конечно, Дидий совершил промах, не следовало распускать язык в доме человека, тесно связанного с варварами, но ведь Туррибий все равно бы узнал правду, ну хотя бы от падре Викентия, сидевшего за тем же столом. Собственно, именно Викентий завел разговор о Сардинии, а Дидий только подтвердил предположение, высказанное им.

— Если Авит узнает о твоем промахе, комит, то тебе не поздоровится.

— А от кого он узнает? — удивился Дидий. — От Туррибия, что ли?

— От меня, — небрежно бросил Афраний, чем поверг разоткровенничавшегося друга в шок.

— Не ожидал, — покачал головой Дидий. — Вот уж не думал, префект, что ты так предан этому выскочке, возомнившему себя полубогом.

— Я себе предан, комит, — возвысил голос Афраний. — Себе! Мне нужны деньги, и я их добуду, переступив через твой труп.

— Зачем же через труп, — обиделся Дидий. — Если ты настаиваешь, то я готов тебе помочь. Тем более за такие деньги. Но в существование их я не верю, патрикий, хоть на куски меня режь.

Рассказ о демонах, соблазненных римскими матронами почти пятьдесят лет тому назад, Дидий выслушал с большим интересом. Правда, он никак не мог взять в толк, какое отношение эта история имеет к золоту Аттилы, ибо каган гуннов хоть и разорил половину Италии, но в Риме не был, в отличие от рекса готов Валии. Да и Туррибий тут явно ни при чем.

— Совращение демонов происходило в том самом доме, где ты провел вчерашний вечер, остолоп! — взвизгнул Афраний. — Теперь понял?

Префект Рима, не в обиду ему будет сказано, всегда был несдержан в выражениях, а потому Дидий на «остолопа» только рукой махнул. Зато ему теперь стало понятно, почему сумасшедший Паладий до такой степени зациклился на демонах, что ни о чем другом говорить не мог.

— Так ты считаешь, что Туррибий продал душу дьяволу? — озарило наконец комита финансов.

— При чем тут дьявол, коли о Ратмире речь! — гаркнул Афраний так, что Дидий содрогнулся всем телом. — Это Ратмир приходил к послу вандалов, а вовсе не демон.

— Глупости, — махнул рукой комит финансов. — За домом Туррибия следят агенты божественного Авита. Я видел их собственными глазами. Не такой уж простак наш император, чтобы оставить без внимания столь важную птицу. В усадьбу Туррибия даже мышь не проскользнет незамеченной, не говоря уже о дуксе.

— И все-таки безумный Паладий видел демона, — упрямо стоял на своем Афраний. — Того самого демона, по вине которого он почти двадцать лет назад потерял все свое имущество и сохранил жизнь только потому, что его жена Стефания была в молодости любовницей Аэция. Теперь понял?

— Нет, — честно признался Дидий.

— Ратмир пришел в дом Туррибия, воспользовавшись подземным ходом! Тем самым ходом, по которому рексы Валия и Аталав проникли в Рим, дабы разыграть перед очумевшим плебсом мистерию с участием посланцев древних богов.

Дидий охнул и даже с досады хлопнул себя ладонью по лбу. Ай да Афраний! Нет, недаром этот человек считается едва ли не самым умным патрикием города Рима. Самому Дидию и в голову бы не пришло искать рациональное зерно в безумных пророчествах Паладия.

— Эти пророчества не такие уж безумные, — усмехнулся Афраний, польщенный похвалами приятеля. — Паладий вещает лишь то, что вкладывает в его поврежденные мозги Туррибий, а сотни глупцов ему внимают, словно Дельфийскому Оракулу.

— Кто бы мог подумать! — прохрипел потрясенный Дидий. — А ведь как глаза закатывает, как пену пускает! Ни дать ни взять — истинный пророк. Ну, я ему устрою мистерию, пусть только заявится ко мне, притворщик!

— А разве он бывает у тебя? — удивился префект.

— Почти каждый день, — махнул рукой Дидий. — Паладий не дурак выпить, даром что безумец.

— А как же его супруга?

— Матрона Стефания уехала в Медиолан, а Туррибию недосуг присматривать за бывшим сенатором. Ему за нынешними уследить бы.

— Но кто-то же сопровождает больного человека до ворот твоей усадьбы?

— Видимо, да, — пожал плечами Дидий и, обернувшись к дверям, крикнул: — Паулин, зайди.

Дородный Паулин если и уступал габаритами своему хозяину, то разве что самую малость. В комнату он не вошел, а скорее вплыл белым жирным лебедем. Отвесив поклон Афранию, Паулин застыл в почтительной позе, чуть согнув стан в пояснице. В таком положении он мог простоять полдня, как уверял Дидий, но нетерпеливый префект не дал управляющему такого шанса:

— Кто сопровождал Паладия?

— Когда? — вскинул испуганные глаза на префекта Паулин.

— Позавчера, — напомнил ему Дидий.

— Никто. Он всегда является один.

— А кто открывал ему ворота?

— Так ведь он приходит ниоткуда, — понизил голос до шепота Паулин. — Вроде нет его, а вот уже он стоит посреди атриума и крякает.

— То есть как крякает? — не понял Афраний.

— Селезнем, — пояснил гостю Дидий. — Это вместо приветствия.

— Он ведь колдун, этот Паладий, — пояснил префекту Паулин. — Слуги его боятся. Он только крякнет, а все уже разбегаются.

— Больной человек, — укоризненно глянул на побуревшего от гнева Афрания хозяин. — Что с него взять.

— К тебе он как попадает, Дидий?! — не на шутку взъярился префект. — Ты об этом подумал?

— Так я и говорю, — встрял в разговор патрикиев Паулин, — чародей он.

— Пошел вон, — рявкнул Афраний, и дородного управляющего словно ветром сдуло.

Стены атриума префект простукивал собственноручно, не доверяя столь важное дело никому. Дидий полулежал в углу на кушетке, застеленной шкурой леопарда, и с интересом наблюдал за приятелем. Афраний особенно старательно изучал мраморную стену за картиной, изображавшей триумфальный въезд Цезаря в Рим после победы над галлами. Цезарь был поразительно похож на покойного императора Валентиниана, но префект этому даже не удивился.