Уже давно прошло то время, когда я удивлялся приборчикам капитана Павла Прищепы и тщетно расспрашивал об их конструкции. Теперь мне по должности надлежало знать все. И я сам подписывал приказы, превращавшие кустарные мастерские, изготовлявшие такие аппараты, в хорошо оснащенные заводы. И присваивал этому производству высший приоритет, и ассигновывал полковнику Павлу Прищепе такие суммы, от которых у моего друга капитана Прищепы застопорилось бы дыхание и помутилось в глазах, но которые полковник с возмущением называл мизером и жаловался Гамову, что я недооцениваю разведку.

Мы с Пеано шли за Павлом, а впереди двигались два офицера, предъявлявших охране разрешение на вход то в одну, то в другую дверь — для каждого помещения требовался свой пропуск. Лаборатория ближней разведки размещалась на девятом этаже Штаба обороны Забона — четыре оперативных зала, уставленных командными приборами, и один обсервационный. Оперативные залы ни меня, ни Пеано не интересовали, в них переводились на машинный язык директивы, которые мы сами вырабатывали. Но в обсервационном зале мы задержались. Здесь можно было увидеть все действия противника в районе Забона.

Обсервационный зал напоминал обычные залы только по названию, а реально был овальным туннелем, густо уставленным самописцами. Несколько перегородок — от пола до потолка — разделяли выпуклую стену на отсеки: «Юг», «Юго-запад», «Запад», «Северо-запад», «Северо-восток». Перед пультами, наблюдая своими районами, сидели по два разведчика.

— Двенадцать приборов на одного разведчика — не много ли? — спросил Пеано.

— Можно и больше, но нет нужды, — ответил Павел. — За самописцами и интеграторами не наблюдают. Дежурные следят лишь за своими личными датчиками на территории противника.

Я смотрел на цифры, вспыхивавшие на одном из интеграторов в отсеке «Юго-запад». На этом направлении наступал Фердинанд Ваксель, прибор показывал чуды железа, перемещавшегося по шоссе № 13, — танков, автомашин, электроорудий, резонаторов, импульсаторов, вплоть до гвоздей в сапогах солдат. Датчики не расчленяли, сколько металла приходится на каждый вид снаряжения и оружия, только «железный вес». Я смотрел, как быстро скачут цифры на счетчике, и мысленно видел шоссе, заполненное людьми и машинами, — большие, очень большие силы бросал главнокомандующий кортезов на Забон! Гамов не захотел добровольно сдать город. Сумеем ли мы отстоять его? Найдем ли защиту от лавины людей и металла?

Павел показал Пеано металлический стерженек — по виду обыкновенный гвоздь. Это и был интегратор продвигающегося мимо него железа.

— Такие датчики вбиты в деревянные столбы, присыпаны землей вдоль дорог, приварены к фермам мостов. Найти их трудно, а еще трудней расшифровать их передачи.

— А личные датчики? — выспрашивал Пеано.

— Принцип тот же. Интегратор и воспринимающий аппарат. Просто для большей секретности личный датчик настроен на индивидуальное биополе разведчика или на его столь же индивидуальный приемник.

— Понял. Личный датчик осуществляет связь дежурного разведчика с его агентами на территории противника. Так?

Я подошел к сектору «Северо-восток». Здесь висели такие же приборы, только их было поменьше: этот сектор высвечивал территорию Нордага, не то нашего нерешительного союзника, не то столь же нерешительного нейтрала. В этой небольшой стране руководители не слишком кляли Кортезию и не распинались в любви к нам. Но зато, в отличие от других соседей, не выпрашивали ни товаров, ни денег. Президент Нордага даже не приехал на конференцию — прислал одного из министров.

Меня встревожили показания интеграторов «Северо-востока». На дорогах, примыкавших к нашей границе, перемещались слишком большие массы металла. Вудворт предупреждал, что любой союзник может превратиться в открытого врага. Нордаг если и не превращался во врага, то основательно укреплял свою пограничную оборону.

— Возвращаемся, — сказал я Прищепе и Пеано.

В штабе я вызвал по видеотелефону Гамова.

— Положение грозней, чем я думал, — сказал я. — У Вакселя больше сил, чем мы предполагали. И мне не нравится, что на границы Нордага интенсивно выдвигаются войска. Потребуйте от Штупы срочной готовности к большому метеоудару. Пеано вылетает в Адан, чтобы форсировать действия на Западном фронте, я остаюсь в Забоне.

— Оставайтесь. О ваших подозрениях относительно Нордага информирую Вудворта. Мне давно не нравится ледяная сдержанность нордагов, но Вудворт к ним благоволит.

Штупа прилетел в ту же ночь. К утру пришел состав с метеогенераторами. Штупа приступил к монтажу метеоустановок. Я попросил его явиться ко мне в штаб.

— Когда начнут действовать метеогенераторы? — спросил я.

— Спустя двое суток мы разыграем такой ураган, что у кортезов слетят каски с голов, — ответил Штупа.

— Спустя двое суток кортезы подойдут к возвышенностям вокруг города, к нашей последней линии обороны, Казимир, — сказал я, пренебрегая условностями обращения, — ветром армию Вакселя не сдуть. Ее надо утопить! Только это может помочь Забону до подхода дивизий с Западного фронта.

Штупа ответил не сразу. Он очень изменился, наш министр погоды Казимир Штупа. Еще недавно я встречался в квартире генерала Леонида Прищепы с другом его сына — миловидным военным метеорологом, почти юношей Казимиром. Тогда он казался еще моложе своих лет. А сейчас передо мной сидел человек, утративший всю прежнюю миловидность, утомленный, хмурый, неразговорчивый. Он был много старше своего возраста.

— Сколько дней потопа нужно? — спросил он.

— Чтобы новые дивизии сосредоточились вокруг Забона — две недели. Первая часть подойдет через семь дней.

— О двух неделях и не мечтайте — одной не обеспечу!

— Сколько же дней вы гарантируете?

— Три, максимум четыре.

Теперь замолчал и я. Четырех дней ливня могло не хватить.

— Хорошо, — сказал я. — В смысле плохо, а не хорошо. Раз так, не будем торопиться с ливнем. Хляби небесные разверзнем, когда кортезы начнут карабкаться на высоты. Это даст нам выигрыш в сутки.

Штупа ушел на монтажную метеоплощадку. В штабе мне выделили отдельную комнату со стереоэкраном во всю стену и пультом набора информации. Теперь на своем экране я мог продублировать любой интегратор и самописец подземной разведывательной лаборатории — каждому прибору отвечала своя комбинация цифр на моем пульте.

Маршал Ваксель настолько обнаглел, что не сбивал летающих над ним аэроразведчиков. Он был уверен в своем превосходстве над нами. Он знал, что я прибыл в Забон и командую обороной. Между нами установилась невидимая связь. Он издевался надо мной уже тем, что давал разглядывать, как движутся его дивизии. Павел доставил мне портрет Вакселя, я поставил фотографию на стол.

Фердинанд Ваксель, представительный мужчина лет пятидесяти, победно светил четырьмя золотыми звездами на отворотах мундира, тонкогубое лицо кривила насмешливая улыбка, глаза смотрели проницательно и властно. Я вдумывался в его лицо, как в загадку, искал в нем подспудности — и не находил ее. Ваксель был ясен, как обитый железом стенобитный таран. И обладал такой же пробивной силой! И я ломал голову, как перебороть, как пересилить, как перехитрить этого человека, моего противника, так грозно надвигающегося на меня.

Вошел Казимир Штупа.

— Генерал Семипалов, я готов. Когда начинаем?

Я подвел его к экрану и включил обзор юго-западного направления. Гряда невысоких возвышенностей, дугой охвативших город с востока до моря на севере, именно здесь, на юго-западе, была всего ниже, и именно сюда Ваксель направил свои ударные дивизии. Перед возвышенностями простирались болотистые и лесистые низины, их постепенно заполняли машины и люди.

Цветной экран отчетливо показывал, как концентрировались неприятельские войска. С вершин холмов срывались молнии — это пристреливались дальние электробатареи нашей обороны.

— Завтра до полудня они полностью сосредоточатся, — сказал я. — Во второй половине дня Ваксель даст солдатам отдых. Утомленные войска он в атаку не погонит. Кортезы воюют по науке, Казимир. К ночи они начнут натиск. Ночью разыграйте над ними ураган, а если не удастся сдуть карабкающихся на холмы, утром смойте их оттуда, залейте водой. Вы не опасаетесь контрциклонного противодействия?

— Ваксель везет несколько таких же метеогенераторных установок, что и у меня. Монтаж их заканчивается.

— Но это означает…

— Нет, Семипалов. На мои метеоустановки работают все метеостанции страны. Я буду лишь распределять облачные массы, которые издалека гонят к Забону. У Вакселя нет метеомощности, сравнимой с нашей.

— Завтра перебазируюсь к вам, — сказал я, отпуская Штупу. — Прищепа смонтирует на вашем командном пункте такой же обзорный экран.

К утру следующего дня Ваксель подвел свои ударные части к возвышенностям, оборудовал электробатареи, замаскировал их и дал дневку солдатам. Только редкие водолеты проносились над замершими холмами. Я приказал не тратить на них снаряды: наши артиллеристы плохо сбивали движущиеся цели, к тому же не следовало расшифровывать огневые точки.