Да нет, не показалось… И еще Валдаев ощутил чье-то постороннее присутствие. Кто-то здесь был…

* * *

Понедельник у Валдаева выдался сумасшедший. С утра два часа он дожидался гонорара в «Мегаполис-экспресс». Еще полдня общался с психованным исследователем Бермудского треугольника — как он его исследует, не выезжая из Москвы, было непонятно. Потом отправил два письма в Оренбургскую область: одно — матери, другое — родному брату, председателю колхоза (или как они ныне называются). Затем выстоял очередь в сберкассу, через которую переводил алименты на свое чадо — обожаемого Левоньку. Правда, обожать его давали больше на расстоянии.

Около сберкассы это и произошло…

Было все именно так, как пишут в книгах, — будто в замедленном кино. Валдаев видел надвигающуюся на него безжалостную, сверкающую никелем и полировкой темно-синюю массу и понимал, что не успевает сделать ничего. Он сам попал в этот замедленный кинофильм и двигался тоже медленно. Зато мысли текли быстро. Сколько он их успел передумать за эти секунды?

Мир вдруг стал необычайно четким. Казалось, воздух наполнен электричеством, в нем было плотно упаковано напряжение. Картинка была ясная, яркая и воспринималась отстраненно. В ней был он сам, двигающийся по проезжей части. Была в ней и мчащаяся на всех парах «БМВ». Мелькнул мимолетный образ — иномарка похожа на крылатую ракету, нашедшую свою цель. И эта цель — он. Никому не мешающий в жизни, тихий журналист желтой газеты «Запределье».

Всколыхнулась обида от несправедливости всего происходящего. Почему он? За что? Что он сделал такого, чтобы эта синяя торпеда смяла его в лепешку?

Он ощущал себя жалким и беззащитным. Ему казалось, что он лягушка, разложенная на столе для физиологических опытов, над которой невидимый экспериментатор занес скальпель. Скальпель вот только необычной формы — синяя машина марки «БМВ».

Вся Вселенная сжалась сейчас в этой точке. Все будущее, настоящее и прошлое схлопнулось здесь, на кусочке потрескавшегося грязного асфальта.

Один краткий миг, которого могло и не быть, шагни он на проезжую часть, когда включился светофор, секундой позже. Тогда «БМВ», вырвавшийся на всех парах из-за троллейбуса, как сверхскоростной поезд, промчался бы мимо, ударив потоком воздуха. Ан нет. Этот жалкий миг, один в бесконечной череде вот таких мгновений, вдруг оказался решающим. И его уже не поворотить назад…

Застыли льдом звуки. Обрушилась тишина. И в этой тишине шла к нему торжественно смерть, чтобы извлечь душу из раздавленного тела и отправить ее… куда?..

Звуки вернулись. Они ударили по ушам — многоголосье большого города, рев моторов, звон проехавшего трамвая. Звуки обрушились водопадом.

Потом был удар…

Нет, это был не удар, а просто резкий толчок воздуха. Воздушная пробка, вытолкнутая разогнавшимся локомотивом.

Да, смерть владела мигом, в котором схлопнулись прошлое и будущее. А жизнь владела двумя-тремя сантиметрами. Именно эти сантиметры отделили Валдаева от погибели. Ему казалось, что роскошный борт машины черканул по его куртке.

Водитель слегка вывернул руль. Он успел это сделать. Наддал еще газу. И «БМВ» мягко и стремительно унесся вдаль.

— Совсем чур потеряли! — крикнула вслед машине пожилая женщина. — Чтоб у тебя колеса отвалились.

— Бандиты натуральные, — поддакнул кто-то. — Им что по бетону, что по людям ездить!

Валдаева тронули за рукав.

— Как вы? — услышал он.

— Я? — тупо произнес он. Голос был чужой, будто не его. — Все нормально… Да, нормально…

Небольшая заминка в размеренном течении городской жизни. И опять все вошло в свою колею — текли потоки машин и пешеходов, мигали светофоры. Человеку кажется, что он что-то представляет в нем. А он лишь — часть потока: то ли пешеходного, то ли автомобильного…

Валдаев прислонился спиной к пыльной коробке светофора.

Ребро железяки впилось ему в спину, но он, казалось, не замечал этого. Для пешеходов включился красный. И тут же новые протекторы стали трамбовать то место, где сейчас должно было бы валяться окровавленное тело. Его, Валдаева, тело.

Он шевельнул рукой. Не верилось, что, если бы не чудо, это была бы рука трупа, и ею невозможно было бы шевельнуть. Все было бы чужое. Эта плоть была бы мертвой покинутой плотью.

Валдаев так и простоял минуты три. Внутри у него было пусто. Не было даже страшно. Просто было какое-то отупение. Его будто снаружи и изнутри выложили ватой. И даже холод и дрожь отступили.

Он осторожно шагнул прямо на белую полоску, обозначающую переход. В том, чтобы пройтись именно по этим белым полоскам, он видел сейчас какой-то скрытый смысл. Ему это казалось важным — последствия шока.

Добравшись до квартиры, он, не раздеваясь, повалился на постель и уткнулся лицом в подушку.

Пролежал где-то с час. За окном уже темнело. Вата, окутавшая его тело, растворялась. И приходило понимание того, в какую пропасть он сегодня едва не рухнул.

Опять и опять вспыхивала перед глазами яркая, будто сочно отпечатанная на кодаковской фотобумаге картинка — участок дороги, по которой он должен был быть размазан. Сверкающая никелем и полировкой торпеда. За тонированными стеклами нельзя было ничего рассмотреть. Человек за рулем был инкогнито. Тенью. И это роднило его с тем таинственным абонентом, который звонил ночью по телефону. Водитель — будто пришелец с того света.

Да нет. Какой такой пришелец. Обычный «новый русский» или короткостриженый питекантроп с золотой цепью на груди, пистолетом за поясом. Одно из тех загадочных, наполненных изначальным злом существ, с которыми Валдаеву и иными ему подобными приходилось делить город, как антилопа делит саванну с львами и шакалами.

Валдаев с горечью подумал — а переехала бы его «БМВ», так убийца навряд ли бы и пострадал. Откупился бы, отбрехался бы. И вряд ли бы сильно переживал — им это как раздавить клопа.

Он присел на диване. Щека его была мокрая от слез.

Конечно, нельзя так распускать нюни. Но поделать он ничего с собой не мог. Ему было страшно жалко себя в этом мире.

«Едешь ли в поезде, в автомобиле
Или гуляешь, хлебнувши винца.
При современном машинном обилии
Трудно по жизни дойти до конца».

В памяти всплыли эти строчки из Высоцкого. Валдаев слабо улыбнулся, в очередной раз убедившись, что у великого барда есть строчки на любой случай жизни. Стало немного легче.

Проснулся телефон. Валдаев сперва решил не брать трубку. Но потом хлопнул себя ладонью по щеке, возвращая к реальности. Протянул руку, нажал на кнопку громкоговорителя и отрывисто произнес:

— Алло!

— Ух, какой резкий, — донеслось из микрофона. Голос был женский.

— Это кто?

— Зайчик, — укоризненно произнесла она.

— Чего тебе? — грубо осведомился Валдаев.

— Ты сегодня такой крутой. Чего, пивной ларек грабанул?

— Ты чего несешь?

— Зайчик, я в разоре. Пятнадцать целковых отслюнявила за три номера твоего драного «Запределья» с твоей статьей!

— И как статья?

— Чума, зайчик. Молодец! Наши в экстазе…

— Я за них рад.

— Красиво все написано.

— Красиво врать журналисту не запретишь, — усмехнулся он. — Пускай твои приятели погордятся, что их такими крутыми считают…

— Зайчик, ты сегодня без соли гадюку съел?

— Гадюку? Меня чуть не сшибла машина какого-то идиота!

— Что, правда?

— Правда! Правда! — вдруг закричал он. — И звонки ночные — тоже правда! И что кошелек у меня украли — тоже правда! Все как сговорились…

Действительно, вчера в толкучке ему вспороли куртку — прямо на груди. Деньги не ахти какие, но куртку жалко. Да и противно — сил нет. Город опять прикоснулся к нему грязными лапами. А теперь эта машина.

— Во, а я что говорила, — обрадовалась Наташа. — Она! Черная полоса. На тебе ЕГО печать.

— Князя Тьмы?

— Ну так.

— Наташа, чего ты меня грузишь? — не слишком уверенно возразил Валдаев.

— Котик, это будет продолжаться…

— Рассказывай.

— Лысенький, смирись, что это каюк…

— Ну чего ты мелешь?

— Я тебя спасу. Тебе один путь — к нам…

— На дискотеки ходить, по кладбищу голышом бегать и стены исписывать матерными словами?

— Понимаешь, зайчик, сатанизм — это пирамида. Пирамида — это общий принцип любой приличной организации. Внизу низовые ячейки. Чем ты выше, тем у тебя больше уровень посвящения.

— Ага. И ты в самом низу.

— Ну, в общем… Но я стремлюсь выше.

— Все! Мне надо спать! Я завтра работаю!

— Ладно, ладно. Я тебе еще позвоню. Скоро тебе такой материальчик дам в твое «Запределье» вонючее, что тебе Нобелевскую премию отстегнут не глядя.

— За журналистику Нобелевку не дают.

— Жалко… Пока, зайчик. Смотри, чтобы крыша не съехала. Когда ОН обращает взор, крыша точно едет.

Он хлопнул по кнопке телефона.

Как ни странно, разговор, как бы тягостен он ни был, немножко встряхнул его. Страх отступил. На его место пришло ощущение глубочайшего одиночества. Валдаев вдруг посмотрел на себя со стороны. Маленький человек, затерявшийся в одной из каменных пещер гигантского дома. Ему стало зябко, хотя в квартире было тепло.

Взгляд упал на телефон. Валдаев вздохнул. И решился на то, на что не мог решиться все несколько дней. Встал, подошел к столу. Взял лежащую на видном месте белую, тисненную золотом визитную карточку.