Рука, нащелкивавшая номер, вдруг стала плохо слушаться. Он подумал, что опять будет выглядеть идиотом. Будет опять у него тонкий, как у семерокозлятного волка после наковальни, голос. Будет путаться в словах.

Прочь сомнения!

На пятый гудок он почти с облегчением подумал, что ее нет дома. Но тут щелкнуло. Мелодичный голос произнес:

— Да, я вас слушаю.

Он набрал в грудь побольше воздуха, будто собираясь нырять на глубину, и выпустил часть его в виде двух слов:

— Здравствуйте, Элла.

Слова эти дались ему ох как нелегко.

— Добрый вечер. А кто это?

— Валерий.

— Валерий?

— Да. Помните, помог вам добраться до дома, когда вы были ранены.

Он прижмурился, испугавшись, что она скажет что-то типа: «не помню», или «и что дальше», или что-то холодно-вежливое в стремлении отделаться побыстрее.

Но она доброжелательно произнесла:

— Помню. Мой спаситель.

— Сильно сказано.

— Вы мне очень помогли.

— Элла, — вдруг горячо произнес он. — Я сегодня чуть не погиб. Я один в пустой холодной, — тут он невольно приукрасил, — квартире.

Она молчала. Он на миг смутился, потом как в воду прыгнул:

— Мне бы хотелось увидеть вас.

— Сейчас? — удивилась она.

— Нет, конечно… Когда захотите.

Она ничего не ответила.

— Извините, Элла, за бестактность. Простите, я… — Он начал оправдываться, умом понимая, что нет ничего более жалкого, чем оправдывающийся человек, но поделать с собой ничего не мог.

— Завтра, — оборвала она его блеянье. — Если можно, после пяти. Раньше я занята.

— Когда и где скажете.

Она назначила место встречи.

— Спасибо, Элла, — произнес он.

Когда уже повесил трубку, сидел, смотря на аппарат. А ведь действительно жизнь полосата. Черные и белые полосы. Черные и белые…

Гнать надо в три шеи вечную неуверенность! Завтра он будет умен, весел, предупредителен… Ох, как ему хотелось верить, что будет все именно так.

* * *

На площади, как всегда, было полно народу. Конечная станция длиннющей ветки метро. Сюда съезжаются люди с обширных, разрастающихся с каждым днем окрестных микрорайонов. Все куда-то спешат, куда-то стремятся. У всех свои дела, своя жизнь. Но так угодно кому-то наверху, чтобы в этот момент именно эти люди собрались именно здесь, на площади, перед стеклянным зданием метро, мазнули друг друга ничего не замечающими взорами, потолкались и разбрелись.

Толпа стирает индивидуальные черты. Валдаеву иногда люди московского часа пик казались бильярдными шарами. А сам город — огромным бильярдным полем, только покрытым не зеленым сукном, а серым асфальтом, по которому кто-то забавы ради катает миллионы этих шариков. Шарики со стуком сталкиваются между собой на этом грязно-сером поле, некоторые счастливо попадают в свои лузы, некоторые катаются так, бесцельно, неизвестно куда и зачем. А иные разбиваются. На этом сером бильярдном поле сегодня так легко разбиться.

Уже в пяти метрах от автобусной остановки людей начинали цеплять лохотронщики — местные завсегдатаи, прирожденные мошенники, прорабы беспроигрышной лотереи.

— Сыграйте, не пожалеете, — вцепился ему в рукав уркаганского вида детина, протягивая бумажку.

— Нет, спасибо, — как ошпаренный Валдаев рванулся в сторону, будто боясь, что детина не отпустит его.

— Припадочный фраер, — пожал тот плечами и устремился снова в толпу. Тут же зацепил какую-то женщину, и теперь за содержимое ее сумки можно не беспокоиться — все деньги оттуда перекочуют в карманы лохотронщиков.

Валдаев вздохнул. Его задевали подобные маленькие трагикомедии. Он ощутил, как начинают дрожать руки, и засунул их поглубже в карманы легкой ветровки.

— Осторожнее можно?

— Простите, не видел…

— Чего встал, как столб…

— Посторонись, — слышалось вокруг.

Звуки улицы для Валдаева вдруг резко, будто сдвинулся в голове переключатель, стали посторонними и забарабанили градом по пустой черепушке.

Валдаев встряхнул резко головой, прогоняя неприятное ощущение. Он непроизвольно замедлил шаг и встал на пути у десятков «человекошариков», катящих ко входу в метро.

— Куда лезешь, дурило? — крикнул бородач, торгующий газетами, на чей лоток толкнули Валдаева так, что новенький покетбук «Горячее тело» упал на асфальт.

— Виноват, — Валдаев поднял покетбук, отряхнул его и положил на место.

Он встряхнулся, возвращая себе ясность мысли, и бодро устремился к дверям метро, которые, как сток в ванной, затягивали человеческую массу и пускали ее по бесконечным подземным коммуникациям.

Теперь главное отдаться во власть потока. Все на автомате. Опыт выживания в метро у москвича формируется с младых лет. Метро — это поле боя… Бросить в аппарат жетон. Проходя через турникет внутренне напрячься — а вдруг железяка не сработает и прищемит что не положено. Потом — эскалатор. Его лента напоминает конвейер, подающий детали для дальнейшей обработки.

Платформа. Кто же не знает, что в час пик интервал — минута. Если больше — значит, на путях непорядок.

Вагон. Тут каждый закуток знаком, отстоян, отсижен, обтерт. Ты прекрасно знаешь, что на одном сиденье размещаются шесть человек. Если меньше — значит, кто-то слишком толстый или слишком наглый, что не хочет ужаться. Враг. Таких все остальные мимолетно ненавидят. В метро надо ужиматься. Метро — особый мир. Плотно упакованный. Мир несмертельных человеческих трудностей. У кого-то оттягивает руку тяжелая сумка. Кто-то вспотел. У кого-то першит в горле, и он кашляет. А в углу — свободное пространство. Там обосновался бомж. Это право московского бомжа — сидеть в одиночестве почти на пустой скамейке в час пик. Запах — их билет на проезд в первом классе.

Пересадка на кольцевую линию. Желанная для многих станция. Вагон утрамбовывал в себя на семи предыдущих станциях человекомассу, чтобы здесь разом извергнуть ее из своего брюха.

Валдаев в брошенной в едином порыве толпе рвется на перрон. Кого-то обтекает, кого-то прижимает. Ну, старикашка с клюкой, чего застыл? В душе вспыхивает раздражение, когда не попадающего в общий поток и не отвечающего общему ритму хочется отодвинуть в сторону, отпихнуть. В метро все всегда стремятся вперед. И человекозатычка, тот, кто не успевает вовремя поворачиваться, — кто он? Враг.

Кольцевая линия. Опять вагон. Опять вечный бой — за места. Два вьетнамца плюхаются на мягкое вожделенное коричневое сиденье прямо перед кашляющей перекошенной старушкой. Может, это и китайцы. Говорят, желтолицые к старшим почтение испытывают. Нет, эти не из тех, кто кого-то уважает. Эти из тех, кто собак едят. Враги! В метро полно мимолетных врагов…

Вот и нужная остановка. Толпа опять стискивает Валдаева. Выносит на перрон. Сумкой под ребра, чем-то острым — под колено. Ух, тоже враги. Кто же с таким саквояжем в час пик едет? Саквояж занимает места, как три человека.

Все, родная «Таганская».

— Извините, вы выходите? — спрашивает Валдаев.

* * *

В кабинете Сомина собрались четверо коррес-пондентов, замредактора и ответственный секретарь. Все эти люди помимо «Запределья» выпускали еще пару дайджестов.

Главред проводил производственное совещание. Точнее — редакционную летучку. Это — святое. Школа «Молодого коммуниста».

— Ближе к читателю надо быть, — опять долдонил в своей привычной манере главред. — И приврать для красного словца не грех.

— Врать всегда грешно, — хмыкнул ответственный секретарь — молодой, нахальный, очкастый и острый на язык. Даже Сомин с ним особо не связывался — где сядешь, там и слезешь. Больше главный оттачивал зубы на Валдаеве, но тот не обижался. У него судьба такая — на нем всегда точили зубы все, кому не лень.

— И вот еще. Положение финансовое тяжелое, — давил главный. — Но я вижу, в последнее время корреспонденты сбавлять темп начали. Нет соревновательного момента.

— Передовое Красное знамя, — поддакнул ответсек.

— Неплохо было бы, — строго нахмурился главред. — В старой системе много полезного было. И доска почета не помешала бы.

— И гонорар, — поддакнул Валдаев, наступая на больную мозоль.

— Ну что за меркантильность такая? — укоризненно покачал головой главред. — Помню, раньше мы за копейки работали, а о долларах и не слыхали. Но горды были профессией — доносить до людей правду жизни. Это почетно, кстати.

— Правду об астральных насильниках, — кивнул Валдаев.

Иногда на него нападало желание поогрызаться.

— В общем, больше сдавать материалов, — шеф не обратил внимания на выпад.

— Только что пачку сдал, — напомнил Валдаев о материалах из «Прогрессора».

— Читал, — вздохнул бывший «молодой коммунист». — Вяловато, знаешь ли. Доклады ученых сухарей, узкоспециальные споры… Вот про Королеву Космоса свежо. Оригинально. Читателю интересно.

— Батюшки, — застонал Валдаев.

— Надо бы с ней интервью сделать, — задумчиво произнес главред.

— С Королевой?! Вы серьезно?

— А я когда шутил?

— Да уж, — согласился Валдаев…

Часы в тот день ползли медленно. Вредность есть такая у времени. Когда ты его торопишь, оно ползет медленно. Когда же хочешь задержать мгновение, оно пролетает со свистом, как пуля.

Почти весь рабочий день Валдаев проторчал на работе. Делал звонки по телефону, вычитывал материалы. Редактировал письма читателей типа «Моя бабка была колдуньей, а дед — упырем». Но голова была занята совершенно другим. Голова была занята Эллой.