— Так вот, Павел — наш институт имеет огромное хозяйство, и, чтобы с ним справиться, мы заинтересованы в толковых экономистах. Как ты смотришь на то, чтобы мы оформили тебя сейчас на полставки у нас, с минимальными обязанностями, а потом, когда закончишь учиться, предложили перейти уже на полную ставку?

Я аж обалдел. Как-то подозрительно много таких предложений стало сыпаться на меня! Учитывая, что я студент первого курса. Когда учился в институте в прошлой жизни, и близко никого не видел, кому бы сделали подобное предложение на первых курсах. Правда, я тогда, и я сейчас — два разных человека… Что я в свои семнадцать лет в той жизни понимал вообще… Заставь меня выступать перед дядечками учеными с сединами и лысинами, я, скорее всего, стоял и молчал бы в ступоре…

Так, и что ему ответить??? Цельному академику? Чтобы не обидеть?

— К сожалению, прямо сейчас я прохожу финальные согласования на другую работу, тоже на полставки. И если там получится устроиться, то еще полставки я точно не потяну. Учеба занимает очень много времени. Очень жаль, но вынужден отказаться. Но я всегда готов приехать к вам с выступлением по линии «Знания». И рассмотреть вариант устройства к вам на полную ставку после окончания учебы в МГУ.

На самом деле, я соврал, конечно. Категорически не был готов тут работать. Ни на полставки, ни на ставку. Ни малейшего желания. Мало что есть в стране больше засекреченного, чем места, где проектируют ядерное оружие. Это значит, что, устройся я сюда хотя бы завхозом, с меня возьмут такие подписки, что выехать мне потом за пределы СССР точно не удастся. Академику, может и разрешат куда поехать за рубеж, или профессору, людям, проверенным в течение десятилетий. А молодому да раннему — процентов так девяносто девять, что откажут, чтобы защитить ядерные секреты. Даже в ГДР или Болгарию какую не смогу выбраться. А про поездку в капстраны так вообще можно и не заикаться. Ну и кроме поездок, в целом будет очень некомфортно. И телефон будет на прослушке 24 часа в сутки. И следить за мной тоже будут периодически, так, на всякий случай. Отслеживать все перемещения и контакты в какие-нибудь пару дней каждые полгода, а то мало ли, я регулярно с американскими дипломатами как бы случайно в парках пересекаюсь…

На этом фоне Верховный Совет таких проблем мне не принесет. Там, главное, не лезть в те дела, что под подпиской, и все будет в порядке. Это та работа, что дает блат во всем, в том числе и в поездках за рубеж. А когда я стану членом партии, то какие в отношении меня прослушки и слежки без чрезвычайно веского основания? Партия себя от КГБ очень даже надежно защищает после чисток тридцатых годов.

Но резать правду-матку академику, директору Курчатовского института, очень влиятельному в стране человеку, я никак не хотел. Так что улыбаемся и машем.

— Вот оно как! — удивился директор, — ну что же, очень жаль. Будем рады сотрудничать по линии «Знания».

На этом сразу же и расстались. И я, в силу своего житейского опыта, понял, что он все же обиделся. Видимо, очень неожиданно мой отказ прозвучал на контрасте. Он, небось, ожидал, что я намертво вцеплюсь в такую возможность — почти ничего не делать на полставки в таком престижном месте работы. А тут — отказ. Обидно, да.

О том, что он обиделся, свидетельствовало то, что он не стал расспрашивать, куда это я устраиваюсь. И то, что он не предложил мне обратиться по поводы работы у них в том случае, если у меня с этим первым предложением ничего не получится. Ну и реакция Семена Львовича тоже была показательной. Он как-то погрустнел, осунулся, и проводил меня до машины практически молча, не затевая каких-либо дискуссий, как мы уже привыкли. И обратно меня не стал сопровождать — извинился, мол, дела срочные, и отправил меня на машине только с шофером.

Ну, в принципе, не удивлюсь, если Курчатовский институт меня больше как лектора общества «Знания» заказывать не будет. Явление очень даже знакомое по прошлой жизни. Ты можешь быть суперполезным специалистом, но, стоит только какому-нибудь топ-менеджеру вообразить, что ты взглянул на него без должного уважения, или даже чисто по случайности какой, от тебя не зависящей, ему тебя невзлюбить — все, пиши пропало! Не видать тебе больше заказов в этой организации. Люди, у которых много власти, часто такими бывают. Неважно, СССР, или рыночная Россия двадцать первого века, это все зависит сугубо от человеческой природы…

К счастью, даже если так, это совсем не проблема. Главное, что, скорее всего, не будут они ничего плохого в «Знание» обо мне говорить, ища причину для отказа. Скажут, скорее всего, что типа все, что этот очень интересный лектор мог рассказать, он уже рассказал, хотим послушать еще кого-то по другой тематике. Знаю я таких, как Дмитрий Сергеевич. Обиделся, не простит, работу больше предлагать не будет, но мстить по мелочи не будет. Потому как просто любит к себе уважение, но к счастью, не топ-менеджер в России двадцать первого века — не развращен миллионами долларов, не прошел жесткую школу взяток за более высокое карьерное место… Поэтому и реакция будет другой, без мелочной мести за пределами института. Да и человек он, к счастью, очень занятой реальной работой, в отличие от некоторых менеджеров в двадцать первом веке, у которых работа является часто синекурой. Обиделся, второго шанса мне давать не будет, но тут же забыл про меня, едва я вышел из кабинета.

Конечно, может это все и мои фантазии, может, я его неправильно как личность понял. Но посмотрим, посмотрим… Все выяснится в ближайшие несколько месяцев. Будут снова звать в Курчатовский или нет. Если нет, после того аншлага, что у меня там два раза был, то ни фига я не ошибаюсь…

По пути домой вспомнил, как планировал, работая в Верховном Совете, подготовить первый доклад для него на тему, которая позволит выступить с ней в Курчатовском институте. Ну вот, уже и выступил, а про работу в ВС еще ни слуху, ни духу. Тянут, они, конечно, время сильно. Впрочем, такое уж непростое место, наверное, для них такое абсолютно нормально.

Довезли прямо до дома. Сказал спасибо шоферу, выскочил из машины, бегом домой. Ворвался в квартиру.

— Ну, что слышно? — спрашиваю встретившую меня Галию, услышавшую, как я ключом открываю дверь. Двери в комнаты были закрыты, но за одной из них услышал тяжелые шаги Никифоровны.

— Инна пришла в себя, — сказал она, и, оглянувшись, гораздо более тихим голосом продолжила, — но что-то голос был какой-то у Нины напряженный, когда она про нее говорила. А про малыша совсем иначе, только хорошее и очень бодро!

— Ну, ты только Никифоровне, и всем другим ничего такого не говори, хорошо? — попросил я ее тоже тихим голосом.

— Конечно, я же понимаю, — кивнула Галия. — Хоть бы там все хорошо с Инной было!

— Будет, обязательно будет! — сказал я ей, видя, что глаза у жены уже на мокром месте. Ясно, что на себя все проецирует, и гормоны просто в пляс уже пустились, — все будет хорошо! Там же все достаточно просто с этой операцией, и хирурги одни из самых лучших в стране. Это тебе не в конюшне, как в девятнадцатом веке, рожать. Задержат максимум на недельку, чтобы точно подлечилась, и вернут домой.

Смог как-то убедить Галию, слезы отступили.

— А что Петр, где он? — спросил ее, чтобы окончательно отвлечь от дурных мыслей.

— Звонил час назад, пьяный уже, лыка не вязал. Очень счастлив, что сын родился.

— Ну да, — хмыкнул я, — сын родился, а он офицер, и соседи у него — офицеры. Трезвым остаться в такой ситуации шансы ноль целых, ноль десятых. Там, небось, несколько этажей его поздравляет. Волнами идут в атаку на приступ его квартиры…

— Ага! — уже и улыбнулась жена. Прекрасно — подправили мы ей настроение.

Но, конечно, Никифоровна что-то почуяла, тоже ж опыт общения с врачами… Пришлось ее успокаивать весь вечер, и старательно уводить разговоры от этой темы. Переводил все разговоры на малыша. И Галия, и Никифоровна тут же озарялись улыбками, и становилось полегче.

Окончательно ситуацию выправил нагрянувший в гости Егорыч, прихвативший с собой Родьку и еще бутыль вина. Правда, уже не французского, а Киндзмараули. В этом времени еще была гарантия качества, вино этой марки не бодяжило несколько десятков разных заводиков, как получилось в двадцать первом веке. Помню, что брать его было рискованно. То дымиться начинает, едва откроешь, что означает, что оно бродит, то вкус странный, совсем не соответствующий стандарту. А сейчас открыли по случаю рождения нового родственника — и вот оно, тот самый вкус, то самое качество!

Грузинское вино, конечно, быстро закончилось. На такую-то компанию, да по такому-то поводу! Достал бутылочку из своих запасов. Тоже грузинское, Ахашени. И тоже оказалось отменного качества.

И тут как раз диван с кроваткой привезли! Мы с Егорычем быстро все затащили. Повезло, что диван в лифт влез. Правда, едва-едва. Был бы на пару сантиметров шире, и фиг бы мы его протолкнули внутрь. А кроватка, конечно, была в разобранном виде, потом будем собирать.

Сели отмечать и новую мебель. Но через полчаса вино закончилось, и Егорыч шустро засобирался домой, решил, что поздно уже. Родьку я забрал побегать с Тузиком, чем мы с удовольствием и занялись. Бегать лучше всего, кстати, именно по весне. Самый вкусный воздух именно весной. После холодной зимы им просто наслаждаешься при пробежке. Может, он такой же точно, как и осенью, но осенью ты жарким летом избалован, и такое же наслаждение от него не чувствуешь, как после холодов.