Артем Шумилин, Серж Винтеркей

Ревизор: возвращение в СССР 25

Глава 1

Москва. Один из ресторанов при гостинице «Россия».

Захаров и Бортко договорились встретиться после работы и, с удовольствием поужинав, приступили к обсуждению текущих вопросов за бокальчиком хорошего вина.

Рядом громко играл оркестр, джазовая группа старалась, гарантируя, что их разговор сложно будет подслушать. Хотя о плохом думать совсем не хотелось, но меры безопасности принимать было нужно. После того, как Бортко доложил Захарову о странном письме, которое пришло Ивлеву на адрес редакции, Захаров крепко призадумался.

— Вот что я тебе скажу, Михаил Жанович, — проговорил, наконец, Захаров, — даже если это чья-то дурная шутка, мы должны с этим разобраться. Найти и руки оторвать. Кто-то пытается руками Ивлева кресло под Кожевниковым раскачать? А Ивлев наш человек, можем все пострадать, если до Кожевникова эта история дойдёт.

— Я тоже об этом подумал. Надо Мещерякова подключать, как вы считаете?

— Однозначно. Пусть берёт у Ивлева все данные с этого письма и разбирается как можно скорее. Что у нас ещё?

— Ордер Куницыной с обувной фабрики, ну, той, что уксусом отравилась, вручили, народ успокоили. А с руководством там засада. Ивлев пришёл к главному бухгалтеру знакомиться, а она ему говорит: ничего не знаю и знать не хочу.

— Это как? А как они работали до этого?

— Трудно сказать, к старому директору не пойдёшь же на консультацию, — ответил Бортко. — Ивлев выкрутился в этот раз, сымпровизировал что-то про переход на хозрасчёт, про новый ассортимент, что вся фабрика будет переходить на такую же продукцию, как обнаруженный цех…

— И что, она поверила? — поднял брови Захаров.

— Не знаю, поверила, не поверила, а проверять ни ему, ни лично мне это не хочется. Давайте менять её. От греха подальше. Тем более, Ивлев команды ждёт, когда можно на фабрику вернуться…

— А он что, ушёл с неё?

— А что он должен был делать, если бухгалтер с ним общаться не желает? С директором и главным инженером они познакомились. Директор очень им доволен. Массу советов им дал по безопасности. Он только с бухгалтером общий язык не нашёл. Хотя… у него сомнения по главному инженеру тоже есть. Говорит, что тот ленив, и не хочет ничего к лучшему менять, чтобы не возиться.

— Вот же работнички… Но что делать? — согласился Захаров. — Насильно мил не будешь. Не хочет главбух с нами работать, значит, так тому и быть. Подумай на досуге, куда её перевести аккуратно, чтобы без претензий с её стороны. А главному инженеру устрой внушение. Или он помогает фабрику модернизировать, или мы займемся этим без него.

— Понял, Виктор Павлович, — кивнул Бортко.

— Что у нас ещё?

— По поводу подарка Ивлеву от нашего скромного коллектива.

— Так. Ну давай.

— Навел один знакомый на коллекционера, у которого много чего есть. Понравилась мне там одна интересная вещица, царская золотая медаль «За храбрость». Я её видел, там портрет императора с одной стороны. Себе хотел взять, но он три тысячи за медаль запросил…

— А что эта медаль такая дорогая? — удивился Захаров.

— У коллекционеров ценится.

— А что там за император, Николашка?

— Нет. Похоже, Александр III.

— Старинная, значит?.. Ну, давай. Три тысячи на всех? Ерунда. Тем более, нам сам Ивлев и советовал именно в таких вещицах хранить капиталы. Оценит, по идее.

— Там еще одна интересная штуковина была, серебряная медаль для чукчей, Екатерина вторая выпустила. Тоже коллекционер нахваливал! Редчайшая вещь, говорит, всего двадцать штук выпущено было! Но с таким названием побоялся, что Павел обидится.

— И правильно, пусть продает кому-то, кто себе берет, а не в подарок… Увезу тебя я в тундру… Эх!

* * *

Москва. Улица Красный Казанец.

Сколько же ей лет? — соображал я, разглядывая Наталью Свечкину. Издали, она мне показалась чуть ли не школьницей. Но при ближайшем рассмотрении стало очевидно, что барышня давно совершеннолетняя. Взгляд её, сперва испуганный и растерянный, резко стал озабоченным и раздражённым. Школьницы так на взрослых дядечек не смотрят. Она поглядывала то на меня, то на отца.

— Посмотрите, пожалуйста, это вы писали? — протянул я ей её письмо в конверте.

— Да, — сразу кивнула она и мне показалось, что она выругалась про себя в этот момент.

— Я Павел Ивлев, журналист, это наш фотограф из газеты, — показал я на отца, — Тарас Семёнович. Где мы могли бы с вами поговорить? Может, где-то рядом есть кафе какое-нибудь? Я так понимаю, ваш дедушка гостей не любит?

— Он никого не любит, — пробормотала Свечкина. — А что вы хотели?

— Как что? — поразился я такому вопросу. — Вы писали, просили помощи. Хочу понять, чем мы можем вам помочь?

— А-аа, — недовольно поджала она губы, и я переглянулся, незаметно для неё с отцом. Он закатил глаза вверх, показывая мне, что ведет она себя, мягко говоря, странно. — А фотограф зачем?

— Для фоторепортажа, — как о само собой разумеющемся ответил я.

— Не надо никакого фоторепортажа! Вы что? — воскликнула она и так на меня посмотрела, как будто я ей предложил в кино для взрослых сняться.

— Ну, не надо, так не надо, — согласился я. — Так а чем тогда мы можем вам помочь?

— Ну, давайте, хотя бы, немного от дома отойдём, там и поговорим, — попросила она.

Ну, давайте, — подумал я, — но встанем под фонарём, на всякий случай. Чтобы никто не мог незаметно подкрасться. Мало ли кто ее сопровождает на случай моего появления…

— Расскажите, как вы познакомились с Кожевниковым? — попросил я, когда мы неспешно отошли от её дома. Отец шёл за нами на некотором расстоянии. Я остановился в кругу света от фонаря, и она была вынуждена остановиться рядом. Достал блокнот и ручку, демонстрируя готовность записывать ее показания.

— В ресторане, я там подрабатывала, пока училась, в гардеробе стояла, иногда посуду мыла, короче, что скажут, то и делала…

— Понятно… А что за ресторан?

— «Арагви», может, знаете?

— На улице Горького? Конечно, знаю, — ответил я. — Сейчас там же работаете?

— Нет. Пришлось уволиться. Но он и на новом месте меня нашёл.

— Понятно… Вы написали в письме о довольно вольном его поведении. В какой обстановке это происходило? Как-то с трудом себе представляю, что человек посреди ресторана, на глазах у людей, позволил бы себе такое.

— А вот представьте себе! — разозлилась она. — Взял и позволил!

— Да? Один раз?

— Неоднократно.

— А в каком он был состоянии?

— Нетрезвом, естественно.

— А, ну тогда, понятно. Так сколько раз это было? Что значит, неоднократно?

— Это значит, много раз, — остановилась она, подняла лицо кверху и всхлипнула. — Что вы меня мучаете? — плаксивым голосом спросила она. — Мне неприятно об этом вспоминать.

— Но если вы хотите наказать Кожевникова, вам придётся об этом рассказать. И предоставить свидетелей этих приставаний. Также нужно будет указать точные даты, когда это происходило.

— Где, в милиции? — испуганно посмотрела она на меня, перестав хныкать.

— Необязательно. Вы готовы выступить, например, перед членами Комиссии партийного контроля?

— Я не знаю, что это такое, но тоже боюсь, — замотала она отрицательно головой и опять начала всхлипывать. — И каких таких свидетелей? Никто ничего не подтвердит. Он — шишка!

— Значит, выступать вы не хотите… Свидетелей у вас нет и не будет. Так а как же вы хотите прекратить всё это?

— Хочу, но боюсь. Он мне неприятности обещал, — плаксивым голосом ответила она.

Мочало, начинаем сначала, — устало подумал я и взглянул на пританцовывающего от холода отца.

— Напишите статью про этого негодяя, — посмотрела она на меня несчастными глазами. — Вы же журналист?

Угу, спешу и падаю… Ни одного факта мне не дала.

— Написать-то я могу написать, но он выкрутится, если вы не готовы подтвердить всё это при необходимости. Скажет, не было такого и всё.

— А я подтвержу, — радостно закивала она. — Вы, главное, напишите. Кроме вас, меня некому защитить…

Она подошла совсем близко ко мне и заглянула мне прямо в глаза, захлопав длинными ресницами… Мне показалось, или она меня клеить пытается?

— Вы, я вижу, замёрзли совсем? — поспешил ответить я. — Давайте, мы вас проводим.

— Не надо… Я не пойду сейчас домой. К подруге зайду.

— Ну, хорошо. До свидания, — попрощался я с ней.

— Всего хорошего, — кивнул ей отец и мы разошлись с ней в разные стороны.

— Вот, она даёт! — усмехнулся я, когда мы с отцом отошли подальше. — Похоже, забылась деваха, что невинную девушку играет. Клеить меня пыталась. А кольцо на пальце, что я женат, ведь увидела, когда варежку снимал, доставая блокнот и ручку…

— Я думал, ты не обратишь на это внимание, — хохотнул отец.

— Тупанули мы, правда… — с сожалением сказал я, — надо было еще кого-то третьего взять, чтобы сфотографировал эту девушку, пока мы с ней разговаривали. Мало ли пригодится…

— Так за чем же дело стало? — удивился отец, — вон, эта коза еще на виду скачет! Давай пройдем за ней аккуратно, а как куда забежит в дом, залезем в соседний дом, да с лестничной площадки попытаемся ее найти в одной из комнат да сфотографировать… У тебя же эта штуковина для такого, как раз, и создана, верно?