— Слышь, Пашка, — позвал меня Николаев. — Сбегай в холл, глянь, может Вениаминыч еще не отчалил. Попроси у него курева. Скажи, для меня. Давай бегом!
Я не привык, что со мной так разговаривают. Хотел было послать, но вспомнил, что я дохляк-подросток и встал с койки. Надо как-то вживаться в новую реальность. Мысленно я для себя решил, что отпущу ситуацию и посмотрю, к чему все пойдет. Повлиять я, пока, все равно ни на что не могу. Чего дергаться лишний раз?!
Тапки, которые мне выдали, были огромного размера, слишком просторные для моих худых ног. Я старался не отрывать ноги от пола, чтоб не потерять их при ходьбе, получалось передвигаться как на лыжах, издавая характерные шаркающие звуки. Вот почему у них тут так вытоптаны каменные плиты на полу.
Я брёл по сумрачному коридору. Проходя мимо одной из дверей я увидел надпись «Туалет». О! То, что надо.
Я зашёл в местный санузел. Запах стоял невероятный! Хотя, вроде, чисто. Три толчка вдоль стены, разделенных между собой перегородками. А дверей нет. И бачки сливные висят высоко, почти под потолком. Чтобы слить, надо дёрнуть за верёвочку. Какой-то шутник привязал к концам веревок клизмы вместо ручек. Такой раритет я видел только в далёком-далёком детстве. На подоконнике лежала частично разорванная газета. Я машинально взял ее в руки, вспомнив, что, когда я был маленький, туалетной бумаги у нас не было. Как раз газетами и пользовались.
Я крутил в руках газету «Труд». Такой раритет! Правда, выглядит она, как свежая.
Прочитал дату: Вторник, 9 февраля 1971 год.
Да ладно!
Ещё раз перечитал: 1971 год.
Ну, так-то всё становится на свои места.
Вспомнив, зачем сюда пришёл, занялся делом. Потом дёрнул за клизму, из бачка наверху слилась вода. Толчок по уши зарос коричневым мочевым камнем. Он-то и воняет. Вот, жили!..
Надо идти. Я вышел в коридор и побрел дальше. Моё шарканье гулко отдавалось под сводами высокого потолка. В холле никого не было. Тускло горела только дежурная лампочка над входной дверью. Проходя мимо окна я заметил милицейский уазик у крыльца больницы. Значит, старший сержант был ещё где-то здесь.
Свет был только в приемном, я направился туда. До уровня моего роста стёкла в двери были закрашены белой краской. За дверью слышалось какое-то похрюкивание и позвякивание. Я постучался.
В приемном резко всё затихло. Я постоял немного и постучался ещё раз. Вдруг дверь резко распахнулась, и передо мной оказался старший сержант Ефремов.
— Тьфу! Это ты! Жертва аборта! Напугал! — гаркнул он, залепил мне увесистый подзатыльник и пошёл обратно к столу, за которым сидел доктор Юрий Васильевич.
Что я сделал-то?! Может, они бухали тут? Но я не заметил ничего подозрительного. На девственно чистом столе перед доктором стоял только металлический штатив с двумя рядами пробирок.
— Чего тебе? — раздраженно спросил меня доктор.
Я замялся, не знал, что сейчас курят, сигареты или папиросы. Но вспомнил, как в палате говорили «курево».
— Меня Николаев прислал. Он просил узнать, нет ли у вас с собой курева. А то он своё утопил.
— Есть, — сказал Вениаминович. — Иди в машине возьми, в дверце.
И он сел за стол, не обращая больше на меня никакого внимания. Они с доктором взяли по пробирке со штатива, чокнулись ими и залпом выпили. Доктор сделал такое лицо!.. Всё понятно. Занюхав рукавом, он посмотрел на меня, так и стоящего в дверях.
— Ну, что тебе ещё? — спросил он.
— А ключи?
— Какие?
— От машины.
— Иди отсюда! — погнал меня старший сержант. — Ключи ему.
Я вернулся в холл. Ничего не понимая, направился к выходу на улицу. Дверь была заперта на засов. Я отодвинул его и вышел на крыльцо. Стояла тихая морозная ночь. Редкие тусклые фонари освещали только небольшое пространство вокруг себя, выхватывая из темноты частные дома. Картина эта напомнила мне онлайн-открытки с похожими сюжетами: вечер, уютный деревенский домик в снегу, свет в окошке, дымок из трубы и надпись «Позвоните родителям!».
Стоя в пижаме на голое тело и в тапках без задников на босу ногу я моментально замёрз. Торопливо подошёл, стараясь не потерять тапки, к милицейскому уазику и дёрнул водительскую дверь. Она открылась. Ефремов не запер машину.
Я пошарил в дверце и вытащил начатую красную пачку сигарет «Прима». С детства таких не видел. Забыл уже, что и были они раньше.
Я открыл пачку, понюхал, вытащил одну сигарету, она была без фильтра. И не похоже, что этой пачке 100 лет в обед. Она выглядела как новая. В голове снова мелькнула мысль, что так и умом тронуться можно. Отбросил эту мысль в сторону, напомнив себе, что решил расслабиться и посмотреть за развитием событий.
Держа в руке заветную пачку Примы, я захлопнул дверь машины и поспешил в больницу. Чуть не забыл запереть засов. Шаркая тапками вернулся к приёмному и постучал в дверь.
— Ивлев! Твою мать! Ты штоль опять? — услышал я дикий рык Ефремова. — Хорош стучаться!
— Я там Приму начатую нашёл и всё, — доложил я, заглянув одной головой в приёмный.
— А что ты там ещё хотел найти? — хохотнул доктор. — Табачный киоск?
Они оба заржали. Алкаши.
Я вернулся к себе в Хирургию. Свет в палате остался только дежурный: тусклая лампочка над дверью. На стуле у моей койки лежало тонкое шерстяное одеяло и маленькое вафельное полотенце. Иван уже был укрыт и, похоже, спал. Зато дедок Митрич ждал меня.
— Ну, что? — спросил он меня.
— Есть полпачки Примы.
— Давай!
— Не дам.
— Чего?!
— Это не моё. Это Ивану передали. Вот проснется и сам даст.
— Дай ему сигарету, — вдруг сказал Иван.
Он еще не заснул, оказывается.
Я послушно подошёл к деду и протянул ему пачку. Дед вытащил три сигареты и вернул пачку мне, а я передал её Ивану.
— Хорошо, что ты успел догнать Вениаминыча, — проговорил он, вытаскивая одну сигарету.
— Да они с доктором бухают в приемном, — возразил я.
— Они могут, — блаженно улыбаясь, сказал Митрич, прикуривая сигарету.
— Ты что, старый! Здесь курить будешь? — не выдержал я.
— А кто мне запретит? Ты штоль? — беззлобно ответил Митрич, выпуская струю дыма.
— Кинь спички, — попросил Иван деда. Митрич кинул коробок ему на одеяло, Иван кивком попросил меня прикурить.
— Вы что все здесь, с дуба рухнули? — растерянно спросил я их. — Вы что в палате курите?
— А где нам курить? — не понял Иван.
— Блин. Ну, на улице, — предложил я.
— Ты ещё скажи, в туалете, — съехидничал дед.
— Вы про пассивное курение что-нибудь слышали? — начал заводиться я.
— Не, не слышали. И слышать не хотим! — послал меня Митрич.
— Вдыхать сигаретный дым некурящему человеку гораздо вреднее, чем курящему затягиваться, — настаивал я на своём.
— Угомонись. Нас большинство, — выставил свой аргумент Иван.
— А может четвертый сосед тоже против! — возразил я.
— Он не против. Ему пофиг, — ехидно прошептал дед. — Его любовник жены избил, когда этот раньше времени из командировки вернулся.
Я молчал. Перспектива круглосуточно находиться в курилке меня совсем не радовала. Если мне нет 18 лет, то я ещё ребёнок, и надо требовать перевода в другую палату.
— Вань, а мне сколько лет? — спросил я.
— Ну ты спросил! — заржал дед.
С появлением курева настроение у всех улучшилось.
— Ну, мы с твоей сеструхой в 8 класс пошли, а ты в первый. Мне сейчас 24, значит, тебе 16, — не торопясь вычислял Иван, время от времени затягиваясь сигаретой и выпуская клубы дыма.
— Получается, я еще несовершеннолетний?
— Получается.
— Значит, мне положено в детскую палату.
— Зачем? — не понял Митрич.
— Хочу в палату для некурящих, — объяснил я.
— Не кипишуй, — осадил меня Иван. — Спи давай. Мы не будем больше курить.
— Сегодня! — подсказал дед и опять заржал.
Весёлые какие. Мать их за ногу. Я только обрадовался, что курить не тянет. Когда сердце у меня начало тарахтеть не по-детски, за полгода где-то до ДТП, медики запретили мне курить. А курил я, на минуточку, с 8 лет! Все эти полгода промучился: курить тянуло. А сегодня вдруг почувствовал: свободен! Это так здорово!
Я улегся. В мыслях мелькали сумбурные события сегодняшнего дня. Я никак не мог понять, что со мной произошло. Как я мог переселиться в другое тело в прошлое? Что стало с моим старым телом? Я умер? Мазда хорошая машина, там подушек сколько. И они сработали, я слышал. Похоже, сердце у меня, всё-таки, оттарахтелось. А мальчишка? Если я занял его место здесь, получается, он умер? В смысле, утонул и покинул тело? Никогда не верил в реинкарнацию, но тут задумался и сам не заметил, как уснул.
Проснулся я от громких голосов и яркого света. Чувствовал я себя совсем невыспавшимся. Мне казалось, что я только мгновение назад заснул.
В палате царила какая-то суета. Сестра раздала нам стеклянные ртутные градусники.
— Который час? — спросил я.
— Шесть, — ответила она, пытаясь растормошить нашего четвертого соседа.
Она резко повернула его на спину и сдернула одеяло. Мужчина застонал, держась за сердце. Лицо его было одним сплошным синяком. Я сразу проснулся. Сестра крикнула:
— Позовите кого-нибудь!