А, да! Наша неразлучная парочка — Глеб и Роберт, валялись в десантном отсеке в состоянии «полные дрова». Глеб Алексеенко и Роберт Буткус. Украинец и латыш. Друзья не разлей вода. И погибли тоже вместе. В девяносто восьмом. В Риге. Неудачно перебежали кому-то дорогу и взорвались в одной машине. Мы так и не смогли найти их убийц, хотя ищем до сих пор. Пока безрезультатно, несмотря на то, что сумма вознаграждения увеличивается с каждым годом.

Сколько же мы уже дружим? Восемьдесят девятый плюс, грубо говоря, два года минус сегодняшний день. Двадцать восемь лет, однако. В восемьдесят девятом мне было тридцать шесть. Сейчас шестьдесят два. Жаль-то как. Жизнь пролетела, и не заметил.

В этой жизни я видел всё: и гибель друзей, и предательство любимой женщины, и равнодушие детей. Были и взлеты, и падения, и опять взлеты. Сейчас вот вроде как взлет на недосягаемую для большинства в нашей стране людей высоту, а придется падать на пару метров ниже уровня земли-матушки.

Обидно, но не жалко. Если бы у меня была возможность прожить жизнь снова, я прожил бы ее так же. В общем и целом жизнь удалась. Ну, а мелкие разочарования? Покажите мне того, у кого их нет.

Отец у меня трудился военным дипломатом, летая по всему миру за счет государства. Мама погибла, когда мне было четыре года. Где и при каких обстоятельствах, мне так и не объяснили, а сам я выяснить не смог. Бабушка и дед были у меня старые разведчики. Я пребывал в слишком малом возрасте, когда они нарисовались в моей жизни.

Эту тему у нас в семье никогда не поднимали, но покуролесили они по заграницам изрядно — ордена Ленина и Боевого Красного Знамени в их конторе за фу-фу не давали. Бабушка сразу же стала преподавать три иностранных языка в спецшколе Службы внешней разведки. Дед, соответственно, тоже где-то что-то преподавал, в такой же закрытой конторе. Так что мы, мягко говоря, не бедствовали, но и детства как такового у меня не было.

Образование я получил соответствующее семейной традиции. К шестнадцати годам я знал помимо русского еще четыре языка, мог зубами словить мимо пролетающую пулю и попасть под несущуюся на полном ходу электричку. Без особого, впрочем, вреда для себя. Чего не сказать про электричку.

Словом, проблемы выбора профессии у меня не было. Окончил московскую школу КГБ и… дальше не сильно интересно. В восемьдесят шестом попал в Афганистан — была, так сказать, производственная необходимость. В феврале восемьдесят девятого вышел вместе со всеми. Потом много чего было и хорошего, и плохого, и крайне мерзкого, но все кончается рано или поздно. Вот и эта страница моей жизни проворачивается, как морская волна по прибрежной гальке — обыденно и привычно, но, к сожалению, помимо моей воли.

Обычно на наших встречах стол ломится от пойла и всевозможных вкусняшек. Да и девок я выписываю из модельного агентства своего приятеля и делового партнера, не жалея денег. Женька предпочитает французский арманьяк и блондинку, Яшка текилу и рыженькую, а Слава все, что крепче сорока градусов, но в основном водку и не меньше двух брюнеток.

Сам я практически не пью, но предпочитаю португальский кагор, а масть, национальность и вид верхней части туловища очередной партнерши для меня не важны, но объем молочных желез у очередной самки должен быть никак не меньше третьего номера.

Сегодня на столе только минеральная вода и морс. И конверты. У каждого по три объемистых конверта, лежащих перед моими друзьями посредине на удивление пустого стола.

— Сегодня у нас ежегодный праздник, — начал я негромко и замолчал.

Пауза была небольшая, но весомая. Ребята насторожились — начало было необычным, и это настроило их на деловой лад.

— Так уж получилось, что сегодня он будет проходить не здесь. И так получается, что он последний с моим участием. Сейчас за нами придет машина, и мы полетим во Францию. Есть у меня там «домик в деревне». Заскочим на недельку, развеемся, а потом рванем дальше на еще более теплые моря — в Ницце сейчас слякотно. Сюда я уже не вернусь. Хочу пожить свои последние дни на море. И хотелось бы, чтобы вы были рядом. У меня неоперабельный рак мозга. Жить осталось два месяца, а дальше очень сильные «колеса», превращающие человека в «овощ». Как вы сами понимаете, до такого доводить не хотелось бы. — И добавил вскинувшемуся и попытавшемуся что-то сказать Яшке: — Не надо, Яша, беспокоить твоего очередного дядюшку. Я был в Израиле. Там-то приговор мне и озвучили. Неделю назад. Весь этот год у меня периодически отваливалась бестолковка, но я списывал это на переутомление и спасался обычными болеутоляющими, а когда решился на обследование, оказалось, что уже поздно. Сами знаете, как мы все относимся к своему здоровью.

Эти конверты мой подарок вам. Помимо завещания. На тот свет блага этого не утащишь, так что, чем смогу, я вам помогу, но и вы со мной пару недель поживете. Хоть оторвемся напоследок, как в прежние годы. Ознакомьтесь пока. Сейчас сюда подойдет мой доверенный юрист — Юлий Маркович, и вы обговорите с ним всевозможные детали дележки этой части моего обширного «пирога». Оформлять имеет смысл не на себя, а на своих родственников и доверенных людей. Персонально на вас будут оформлены все мои зарубежные активы. До вашего приезда все эти документы будут лежать в адвокатской конторе Юлия Марковича.

Не имеет смысла таскать их через несколько границ. В мое завещание эти активы не включены. Ну ладно. Заговорился я. Изучайте бумажки, обговаривайте детали с Юлием Марковичем, а я подожду вас внизу.

* * *

Перелет на Лазурный берег не доставил никаких хлопот. Самолет себе я покупать не стал, но постоянно пользуюсь наемным бортом представительского класса одной иностранной компании, на четверть мне принадлежащей. Так что долетели быстро. От аэропорта Ницца — Лазурный берег до моего дома в Ла-Тур-Фондю пара часов неспешной езды. Тем более что прилетели мы поздно вечером.

Тройка дней на акклиматизацию и созерцание моего французского великолепия, включая яхту за пару лямов «зелени», и загул на неделю. Так мы не отрывались даже в дни нашей молодости. Вернее — ТАК.

Ах, моя красотка Мари! Со своими подружками, разумеется. Не девочка — фантастика! А какие у нее выразительные буфера! Глаза в смысле. Конечно же она не француженка, а хохлушка, но кого на Лазурном берегу это волнует? Говорит по-английски и по-французски она вполне прилично.

Ну как же! Специализированная школа с изучением иностранных языков в славном городе Киеве! Модельная внешность досталась от мамы, мозги от папы, воспитание бабушкино. Именно эта благообразная, но прагматичная старушка успела внушить любимой внучке, что мужики все одинаковы и различаются только длиной, толщиной и количеством. Длиной жизни, проведенной с внучкой, толщиной кошелька и количеством отсыпаемого ей «бабла».

Окончив школу, Мари… Ох, простите, Колыванова Марина Евгеньевна, одна тысяча девятьсот девяносто шестого года рождения, взмахнула крылом и улетела по контракту на Лазурный берег, где никому не интересно, откуда приехала начинающая девушка не слишком тяжелого поведения. В смысле юная модель. Главное, что она все умеет, все понимает и ничего, кроме денег, ей не надо. Откуда я все это знаю? Ну, за что-то моя служба безопасности деньги получает?

В общем, оторвались мы по полной программе. И какого мужского полового органа нас понесло по пьяни кататься на машине? На лимузине в смысле. Причем вчетвером и без баб-с. И с какого большого и толстого я сам за руль сел?

И главное. Куда водитель лимузина подевался? Помню только, как мы от полицейской машины удирали. Проглючило меня — «менты» догоняют. И понеслось дерьмо по трубам.

Петляющий, как поддатый гегемон после тринадцатой зарплаты, серпантин дороги закончился неожиданно быстро. Я даже сообразить ничего не успел, как под колесами лимузина оказалась широкая набережная с разбегающимися в разные стороны пешеходами. Поворота увидеть мне было не суждено. Я в это время, высунув голову в окно, посылал «европид… полицаев» куда-то далеко… но пошли мы все. В смысле полетели, а потом и поплавали: удар, свободный полет и — здравствуй, море.