Иногда ей и впрямь хотелось стать невидимкой. Ей едва исполнилось тридцать восемь, когда у нее наступила менопауза. Перемены в организме сводили ее с ума. За ночь приходилось по два раза менять мокрые, пропотевшие насквозь простыни. Припадки гнева чередовались с приступами отчаяния. Ей никого не хотелось видеть. Некоторые привычные ткани стали раздражать кожу, и ей казалось, что это вызывает приливы жара и, в свою очередь, слезливость, нервозность и тому подобные прелести. За два года она набрала девять килограммов. Что бы из одежды она ни покупала, ей не подходило либо по размеру, либо по фасону или цвету. Ей было неловко в собственной коже, особенно когда приходилось выступать на собраниях перед коллегами-мужчинами, что прежде ей даже нравилось. Каждый мужчина, казалось, знает, каждый из присутствующих видит, как полыхают ее красная шея и потное лицо, а одежда вдруг облепляет кожу посреди презентации или делового обеда. Она не хотела, чтобы на нее смотрели. Ей хотелось исчезнуть.

Иногда по вечерам она видит красивые молодые тела в коротких платьицах, на высоченных шпильках, извивающиеся на танцполе под песни, которые она знает наизусть и может подпеть с любого места, потому что она все еще живет на этой неблагосклонной планете. Ровесники-мужчины, конечно, пожирают глазами этих девиц, а на нее, как обычно, не обращают внимания.

И поскольку она пока здесь, она чего-нибудь да стоит и ей есть что предложить миру, хотя, может быть, она и неправа.

«Прозрачная женщина» и «Исчезающая женщина» — так прозвали ее журналисты. Она стала мировой знаменитостью. Эксперты со всех концов земли стремятся сюда, чтобы изучить ее тело и мозг, но никому из них пока не удалось разгадать ее загадку — несмотря на сотни ученых статей, награды и аплодисменты в их честь.

За шесть месяцев, проведенных в клинике, от нее осталась одна призрачная тень. Силы ее на исходе. Она знает, что помочь ей почти невозможно. Каждый новый эксперт прибывает, полный воодушевления, и уезжает поникший и сраженный, и всякий раз, наблюдая гибель очередной надежды, она чувствует, как ее собственная стремится к нулю.

— Вы не хотите открыть? — спрашивает Рада.

Она подходит к кровати и садится.

— Отчего вам так не терпится?

Она часто получает почту — не меньше дюжины писем в неделю. Кто ей только не пишет — спецы, предлагающие помощь за деньги, разные психи и религиозные фанатики, желающие совершить над ней обряд изгнания дьявола, извращенцы, которые хотят пощекотать с невидимой женщиной свою больную чувственность.

Хотя, надо признать, конверт необычно приятен на вид и на ощупь — и в этом есть что-то обнадеживающее, утешительное. Ее имя написано четкими каллиграфическими буквами…

— Я уже видела такие конверты, — говорит Рада, возбужденно хватая ее за руку.

Она аккуратно вскрывает конверт и достает короткое послание, написанное от руки на бумаге цвета пепельной розы.

— Профессор Элизабет Монтгомери! — хором восклицают они.

— Я так и знала, — говорит Рада, снова сжимая ей руку.

— Я здесь, я здесь, я здесь, — повторяет она, пока команда медиков сопровождает ее из палаты в машину, которую прислала за ней доктор Монтгомери. Неизвестно, что ее там ждет. Помимо Рады проводить ее пришли еще несколько медсестер, сроднившихся с ней за полгода. Некоторые, впрочем, не пришли — в знак протеста против ее отъезда на лечение к доктору Монтгомери — и это после того, как они пеклись о ней как о родной целых шесть месяцев.

— Я в машине, — тихо говорит она, и дверь закрывается.

На подъезде к местечку Провинстаун, что на мысе Код, ее страхи и сомнения исчезают — она вдруг чувствует, что все будет хорошо. Особенно когда она видит доктора Монтгомери, которая ждет ее у дверей своей клиники, некогда бывшей заброшенным маяком. Теперь же это огромный символ надежды.

Водитель открывает дверь, и она выходит.

— Я здесь, я здесь, я здесь, — твердит она, поднимаясь наверх по тропинке.

— Что вы такое говорите? — удивляется доктор Монтгомери, поприветствовав ее.

— Меня так научили в больнице, — робко отвечает она, — чтобы люди знали, где я.

— Нет, у меня так не говорят, — раздражается доктор.

Сначала она огорчается, потому что она ухитрилась опозориться, едва выйдя из машины, и ее отчитали, но это быстро проходит, потому что профессор Монтгомери смотрит ей прямо в глаза, покрывает ей плечи теплым кашемировым пледом и уводит с собой в маяк. Следом водитель несет чемодан. Впервые за долгое время она встретилась с кем-то взглядом, если не считать кошки, жившей в университетском городке.

— Добро пожаловать на маяк Монтгомери-авангард, — говорит хозяйка, проводя ее в дом. — Конечно, звучит немного напыщенно, но это название сюда прикипело. Сначала я просто назвала это место «Приют для женщин Монтгомери», но вскоре передумала, потому что «приют» — уж слишком депрессивное слово, в приюте скрываются от трудностей, опасностей, неудач. В приют бегут, чтобы спрятаться, спастись, уберечься и все в таком роде. Нет, у нас тут все наоборот — мы идем вперед, мы наступаем, растем, добиваемся.

Да, верно, это то, что ей необходимо — без оглядки идти вперед.

Доктор Монтгомери приводит ее в приемную. За стойкой сидит регистратор.

— Тиана, это наша новая гостья.

Тиана, глядя ей прямо в глаза, с улыбкой протягивает ей ключ от ее комнаты.

— Добро пожаловать.

— Спасибо, — шепчет она.

Доктор Монтгомери тепло сжимает ей плечо.

— У нас много работы. Начнем прямо сейчас.

Первый сеанс проходит на застекленной веранде с видом на пляж. Свежий воздух, грохот волн, соленый запах океана, крики чаек — все это так непохоже на стерильную больницу, где она пряталась последние полгода точно в крепости. Здесь так легко дышится! Последние опасения покидают ее, и она позволяет себе расслабиться.

Элизабет Монтгомери — в свои шестьдесят шесть лет — психоаналитик блестящего ума и репутации, с двумя разводами и шестью детьми в придачу, — самая потрясающая из известных ей женщин. Доктор Монтгомери собственной персоной сидит напротив в плетеном кресле с подушками и разливает мятный чай в тонко позвякивающие чашки.

— Моя теория состоит в том, что вы сами себя довели. — Она кладет ногу на ногу. — Вы сами заставляете себя исчезать.

— Я? — чуть не вскрикивает она. Горячий гнев обжигает ее, и чувство блаженства, которому она вздумала было предаться, мигом испаряется без следа.

Профессор Монтгомери белозубо улыбается.

— Нет, вина лежит не только на вас. Здесь есть и вина общества, которое восхваляет женщину как сексуальный объект. Привлекательная внешность и молодость — таковы общественные установки по отношению к женщинам. Других женщин как бы не существует. В отличие от нас, мужчины не сталкиваются с подобным давлением.

Ее голос — тихий, но твердый, без гнева, печали, осуждения или горечи. Просто голос. Но от него по коже бегут мурашки и начинает быстро биться сердце. Он словно гипнотизирует. И это первое разумное заявление, что ей довелось услышать в последнее время в отношении себя. Это заставляет встряхнуться физически и морально.

— Представляю, как будут возмущены многие мои коллеги-мужчины, — прищелкивает языком доктор Монтгомери и делает глоток чая. — Согласиться с этим трудно. Для них. Поэтому я провожу независимое исследование. Вы не первая исчезающая женщина, с которой мне приходится иметь дело. Я консультировала не один случай, подобный вашему, но, как и те специалисты, что приезжали к вам, я поначалу блуждала в потемках. Я не сразу поняла, как лечить ваше состояние, а только со временем, когда сама стала старше.

Я постоянно пишу об этом — о том, как женщины, становясь старше, выпадают из жизни. Их больше не видно ни в кино, ни по телевидению, ни в журналах мод. И появляются они только в дневное время на каком-нибудь канале, где рекламируют лекарства или косметические средства для борьбы с возрастом. Можно подумать, с возрастом нужно бороться! Знакомо вам такое явление?

Она кивает.

— В сериалах женщины за сорок — это обычно злые завистливые ведьмы, которые вредят какому-нибудь молодому человеку или девушке. Либо какие-нибудь истерички, неспособные управлять собственной жизнью. А женские персонажи в районе пятидесяти пяти вообще отсутствуют. Будто таких людей вообще нет на свете. Когда мне самой довелось испытать на себе подобное отношение, я поняла, что женщины впитывают окружающие реалии. Мои идеи пытались выставить как феминистский бред, но какой же это бред? Это действительность как она есть. — Доктор Монтгомери потягивает чай и наблюдает за гостьей. Та, кажется, под впечатлением.

— Значит, у вас и раньше были такие, как я?

— Тиана, что выдала вам ключ в приемной, была вашей копией, когда приехала сюда два года назад.

Она молчит, переваривая информацию.

— Кого вы видели, когда приехали? — спрашивает профессор Монтгомери.

— Тиану.

— А еще?

— Вас.

— А еще?

— Больше никого…

— Оглянитесь вокруг.

Она встает и подходит к окну. Море, песок, сад… И вдруг она замечает какую-то рябь в кресле-качалке на крыльце, а возле еще одну — с длинными черными волосами, которая смотрит на море. В саду виднеется еще один призрак, что стоит на коленях и копается в цветочной клумбе. Да их полно — стоит лишь приглядеться! Разные женщины, и каждая на своей стадии исчезновения. Точно звезды на небе — присмотрись внимательнее — и увидишь. Они повсюду. По приезде она прошла мимо и не заметила.