Шалини Боланд
Соседский ребенок
Посвящается моим малышам, которые растут слишком быстро.
Я горжусь вами. Целую и люблю.
Глава 1
Я просыпаюсь от детского плача.
Втягиваю в себя воздух и, широко распахнув глаза, смотрю по сторонам и пытаюсь понять, где я. Лежу на диване, из-за неудобного положения у меня затекли ноги. Наверное, заснула. Этот плач. Неужели… Нет, все в порядке, поводов для паники нет. Должно быть, все дело в той шведской криминальной драме, что я как бы смотрела, — в последнее время мне не удается смотреть даже свои любимые передачи, постоянно засыпаю.
Вытягиваю ноги, ставлю видео на паузу и прислушиваюсь — а вдруг плач в телевизоре. За окном небо приобретает цвет кровоподтека, над дорогой, подковой огибающей наш «анклав» из шести домов, разливается пурпурное зарево. По мере того как небо темнеет, все вокруг погружается в спокойствие.
Новый звук заставляет меня затаить дыхание. Он точно не из телевизора… Вот опять — на этот раз ошибиться невозможно: это детское хныканье из радионяни. Моя маленькая дочка, Дейзи, часто так плачет, короткими вскриками. Если поднимусь к ней в комнату, она быстро заснет. Пытаюсь успокоиться, с улыбкой представляя ее пухлые щечки и крохотные кулачки, поднятые к голове, как у миниатюрного боксера. Мысленно считаю до десяти, жду еще мгновение и с облегчением выдыхаю в продолжительную тишину. Подтягиваю под себя ноги и нажимаю на пульте кнопку перемотки.
Дейзи уже шесть месяцев, и мы на прошлой неделе переселили ее в отдельную комнату. Но мне не нравится, что она так далеко от нас. Было гораздо комфортнее, когда она находилась рядом, да и с ночными кормлениями было проще. А теперь, когда дочь спит в своей комнате, я вынуждена вылезать из кровати и идти к ней, когда она плачет. Раньше же достаточно было взять ее к себе в кровать. Мы переселили ее главным образом ради Доминика. У мужа очень чуткий сон, и он просыпается от малейшего движения малышки, не говоря уже о плаче и сопении. Еще он занимается триатлоном, так что хороший ночной сон для него важен. Вот и сейчас у него вечерняя тренировка. Не представляю, как он может бегать в такую дикую жару, когда воздух напоминает густую патоку.
Я хмурюсь, когда раздается еще один крик, на этот раз более громкий. Вздохнув, ставлю видео на паузу, обхватываю ладонью конический корпус радионяни из белого пластика и жду. Хочу понять, проснулась она или нет.
Неожиданно в радионяне раздается череда статических разрядов, как в старом радиоприемнике, на передней панели начинают мигать красные лампочки. Я жалею, что мы не купили супернавороченную радионяню с монитором, термометром, ночным видением и прочими прибамбасами, но с деньгами у нас сейчас туго. Мама купила нам бэушный комплект на гаражной распродаже: он примитивный, только звук и световые сигналы, но это лучше, чем ничего.
Шум в радионяне прекращается, лампочки перестают мигать, и из динамика я слышу совсем другой звук. Не плач, а кашель. Причем не детский кашель. А взрослый. Кашель взрослого мужчины.
Что?
Нет!
От страха у меня скручивает желудок. Верхнюю губу покрывает испарина, по спине бегут мурашки. Сердце бухает в ушах — бух, бух, бух. Тут наверняка какая-то ошибка. Не может быть… но там… а это что? Шепот. А потом мужской голос приглушенно, но абсолютно отчетливо произносит:
— Давай быстрей, просто бери ребенка и уходи.
От ужаса я леденею и впадаю в ступор. В моем доме кто-то есть.
Дейзи! Кто-то хочет украсть Дейзи!
Мои ноги словно из бетона, но я должна идти. Я должна помешать тому, кто пытается украсть моего ребенка. Соскакиваю с дивана, в моем горле уже формируется вопль, но я останавливаю его, плотно сжимая губы.
Действуя без какого-либо плана, бегу наверх, но мое сознание уже там, наверху. Уже представляю, как закричу, когда не увижу в кроватке свою дочку. Уже чувствую свой гнев и душевную боль. Даже вижу, как по телевизору показывают нашу пресс-конференцию — Доминик держится стоически, я в слезах. Уже представляю, как заканчивается моя прежняя жизнь. Всего этого допустить нельзя…
Мои голые ступни стучат по застланным ковром ступеням, я приказываю себе забыть о том, что я невысокая, хрупкая тридцатипятилетняя женщина в хлопчатобумажном сарафане, что не обладаю навыками самообороны и что у меня нет оружия, с которым можно было бы противостоять опасному злоумышленнику. Я готова на все. Не отдам им своего ребенка! Им придется сначала убить меня.
В моей голове крутятся страшные мысли: похитители, детское рабство, противозаконное усыновление, извращенцы… Может, стоило бы сразу позвонить в полицию, но нет времени, и вообще, уже поздно. Подхожу к комнате Дейзи, готовая разорвать на куски любого, кто там окажется. Готовая остановить любого, кто попытается похитить моего ребенка. Учащенно дыша, как охваченный ужасом зверь, распахиваю дверь. Я боюсь не злоумышленников. Боюсь того, что они могут причинить вред моей доченьке. Что они могут забрать ее. Что я уже опоздала спасти ее.
Приготовившись к атаке, оглядываю помещение.
В комнате никого нет. Пусто.
С громким всхлипом я подбегаю к белой кроватке. Мое сердце едва не выпрыгивает из груди. Она на месте. Моя малышка спокойно спит. Я бросаю радионяню на кровать и, подхватив Дейзи на руки, принимаюсь дрожащими пальцами гладить ее по головке, осыпать ее нежный лобик поцелуями и вдыхать ее запах. Все это помогает мне успокоиться. Смотрю на окно. Фиолетовый закат отбрасывает тени на задернутые шторы. Раздвигаю их и выглядываю в открытое окно, уверенная в том, что сейчас увижу, как через сад или детскую площадку на полях за домом убегают двое. Но там никого нет, удушливый августовский вечер спокойно движется к ночи. Вокруг тихо, если не считать шелест ветра в деревьях и отдаленный звук работающего двигателя в какой-то машине. Когда со скрипом и глухим стуком захлопываю обе створки окна, замечаю, что у задней калитки трава, как ковром, усыпана яблоками, которые сбил ветер.
Смотрю на личико Дейзи и убеждаю себя, что с ней все в порядке, что она в безопасности. Мое сердце замедляет биение, из тела постепенно уходит жар, дыхание выравнивается. Может, я выдумала тот голос в радионяне? Нет. Совершенно ясно слышала его. Ошеломленная новой волной ужаса, я заглядываю за дверь комнаты, затем распахиваю дверцы шкафа.
Там никого нет.
И тут я снова слышу похожий на писк детский плач. Плач моего ребенка. Но ведь она у меня на руках, спокойно спит. Звук доносится из радионяни, которую я бросила в кроватку. То есть приемник передает звуки не моего ребенка. Соображаю, что, должно быть, плачет другой ребенок. Наверное, мой родительский блок поймал сигнал чужого детского блока.
И снова слышу голоса — приглушенный, исступленный шепот, прерываемый статическими разрядами. Может, сигнал идет из дома соседей? Быстро перебираю в уме всех обитателей остальных пяти домов нашего «анклава». Насколько мне известно, младенцев среди них нет. Я бы знала. Хотя не исключено, что к кому-то из моих соседей приехали гости. А это означает, что какому-то ребенку грозит опасность. У меня снова дико забилось сердце. Надо предупредить соседей.
Прижимая к себе Дейзи, я наслаждаюсь тяжестью ее теплого тельца у своей груди. Она спит, не подозревая о разыгрывающейся рядом драме, невосприимчивая к стуку моего сердца. Наклоняюсь и беру из кроватки радионяню. Сейчас в ней ни звука. Выворачиваю громкость на максимум, но ничего не происходит, из приемника не доносятся ни шумы, ни голоса, ни плач. Неужели я опоздала спасти того ребенка?
С Дейзи на руках бегу вниз и хватаю лежащий на подлокотнике дивана телефон. Большим пальцем быстро набираю три девятки, а потом выскакиваю на крыльцо и оглядываюсь по сторонам. Все вроде бы выглядит таким же, как всегда: парадные двери закрыты, знакомые машины припаркованы на площадках перед домами, никаких чужих машин нет. Гудки в моей трубке резко обрываются. Женский голос:
— Здравствуйте, вы позвонили в службу спасения. С какой службой вас соединить? Пожарная охрана, полиция, скорая медицинская помощь?
— С полицией, — говорю я и слышу в собственном голосе истерические нотки. — Пожалуйста, поскорее.
— Соединяю.
В трубке звучит мужской голос. Спокойный и уверенный.
— Здравствуйте, назовите, пожалуйста, ваши имя и фамилию.
— Кирсти Ролингз.
— Откуда вы звоните, Кирсти?
— Магнолия-Клоуз, дом четыре, — выпаливаю я. Повторяю адрес на тот случай, если он сразу не расслышал: — Дом четыре. Магнолия-Клоуз. Уимборн. Дорсет.
— Что у вас случилось? — спрашивает он.
— Какие-то злоумышленники пытаются похитить ребенка.
— Злоумышленники сейчас в вашем доме?
— Нет, не в моем. Они в каком-то другом доме. Где-то по соседству.
— По какому адресу?
— Не знаю. Я услышала их через радионяню. Не знаю, где они, но они сказали, что собираются забрать ребенка. Возможно, они похищают его прямо сейчас.
— Прошу вас, сохраняйте спокойствие. Мы вышлем кого-нибудь на ваш адрес. К вам приедут через несколько минут.
— Хорошо, пожалуйста, поторопитесь. — Я зажмуриваюсь, моля о том, чтобы они успели вовремя. Мне невыносима мысль о том, что будет с ребенком, если они не успеют.
