Сама от себя не ожидая столь быстрой капитуляции, Оливия как зачарованная кивнула, и пожилая дама принялась горячо благодарить её, расписывая прелести пребывания в Мэдлингтоне и сияя довольной улыбкой. От активных движений со шляпы скатилась ещё одна стеклянная виноградинка и с тихим звоном разбилась об пол.

***

В это же самое утро в другой поезд, следующий по железнодорожной линии Сеттл-Карлайл, села ещё одна молодая женщина. Её яркая внешность выдавала галльское происхождение, а лёгкий акцент, когда она обращалась к проводнику, не оставлял сомнений в том, что она иностранка.

С нею были двое мальчиков, один чуть постарше другого. Они чинно уселись на скамью напротив матери, причём старший опекающе приобнял брата, положив ему на плечо смуглую ладошку, и оба молча, крайне внимательно, принялись следить за сутолокой железнодорожного вокзала. Почувствовав любящий взгляд матери, старший мальчик улыбнулся ей, обнажив трогательную щербинку между зубами, и у той привычно защемило сердце, так сильно он напомнил ей его отца.

Пользуясь тем, что в купе третьего класса ещё не вошёл никто из остальных пассажиров, женщина быстро придвинулась к своим детям и принялась торопливо говорить по-французски:

— Вы всё запомнили? Робер, Жан? Вы должны называть её леди Элспет Понглтон, а если она будет с вами добра, то бабушкой. И не должны никому мешать и ни с кем разговаривать, кроме меня. Скорее всего, у вас будет своя комната…

Младший мальчик подался вперёд и восхищённо вытаращил тёмно-вишнёвые, почти чёрные глаза:

— У нас что, будет собственная комната?

— Мэдлингтон-Касл — огромный замок, и там у каждого есть своя комната, — терпеливо объяснила женщина. — Так вот, вы ни в коем случае не должны будете шуметь и безобразничать. Робер, ты проследишь за братом, чтобы он не убегал и не прятался, как он это обычно делает? — обратилась она к старшему.

Тот обстоятельно кивнул, изо всех сил стараясь держать себя хладнокровно, как и подобает старшему брату, но и его глаза горели восторгом от предстоящего им приключения. Пока они переплывали Ла-Манш, он пытался представить себе замок, в котором им всем предстояло теперь жить, и каждый раз в его воображении замок этот становился всё больше и больше, превращаясь в такую громаду, что, казалось, его крыша достаёт до самых небес, и звёзды днём скрываются на чердаке, в спасительной тени, чтобы их прохладные серебряные тела не расплавили солнечные лучи.

— Вы должны выполнить все, что я вам сказала, — жалобно попросила женщина, заглядывая в глаза каждому из сыновей, чтобы убедиться, что они уяснили все её наставления. — И помните: вы никого в Англии не знаете!

Время шло к полудню, но она уже выбилась из сил. Путешествие через Ла-Манш измотало её, качку она всегда переносила плохо. Хорошо хоть дети не доставляли особых хлопот, и, вопреки ожиданиям, не страдали морской болезнью. Сама же она до сих пор ощущала слабость, кожа лица и тела была липкой от выступившего пота, и каштановые вьющиеся волосы прилипли под шляпкой ко лбу.

И она, и дети были голодны, но припасы женщина доставать не спешила. Мальчики были настолько взбудоражены, что есть бы не стали, а её мысли сейчас занимало лишь предстоявшее впереди испытание. Только бы Святая Дева сжалилась над ней и её детьми! Ведь другого шанса обеспечить их будущее у неё не будет.

В купе вошла дама средних лет с плетёной корзиной, из которой выглядывал пыльно-розовый петушиный гребень. Она грузно опустилась на скамью рядом с мальчиками, оттеснив их к самому краю, и для верности ещё подвигала локтями, чтобы освободить для себя побольше места. Дети приникли друг к другу ещё теснее, их субтильные тела привычно старались сжаться в пространстве, чтобы не навлечь гнев взрослых. Вместо того, чтобы сделать бесцеремонной пассажирке замечание, их мать поклялась себе исполнить всё, что в её силах, чтобы мальчики больше никогда не путешествовали третьим классом.

Глава вторая, в которой супруги Джордж и Виктория Понглтон не на шутку раздосадованы содержимым полученной телеграммы, а вот другая семейная пара, Присцилла и Седрик Понглтон, наоборот, весьма воодушевлена предстоящей поездкой в Йоркшир

Подготовка к важному ланчу заняла у достопочтенной Виктории Понглтон всё утреннее время, которое обычно посвящалось ею написанию и отправке писем. Необходимо было убедиться, что в цветочных букетах, заказанных в лучшей лондонской оранжерее, нет и намёка на увядшие листья, серебряные приборы вычищены прислугой как следует, в схему рассадки гостей не закралась досадная ошибка и ещё проверить тысячу разных мелочей, от которых зависит успех приёма. Она хорошо помнила вопиющий случай на ужине у леди Пендерберри, когда одного из пэров, прибывшего с супругой, усадили рядом с любовницей, и все гости за трапезой посылали друг другу многозначительные взгляды. Такие эскапады были вполне в духе леди Пендерберри и, спору нет, чрезвычайно оживляли обстановку, давая повод дамам позлословить за чаем в последующие дни, однако в своём доме она не собиралась допускать подобных ошибок. Репутация радушной хозяйки, на чьих приёмах гости могут насладиться изысканной едой и в непринуждённой обстановке за рюмкой портвейна решить вопросы государственной значимости, была для неё важнее потакания низменным склонностям подруг.

Тем не менее она сумела выкроить минутку, чтобы переодеться в более удобное платье, так как выбранный ею ранее туалет с узким корсажем стеснял движения и причинял муки её крупному, раньше времени расплывшемуся телу.

Отдавая приказания молоденькой неопытной горничной, явно робевшей перед ней и от этого допускавшей промах за промахом, она еле сдерживалась, чтобы не дать криворукой неумехе расчёт сегодня же. Останавливало её только одно: прислуга в доме на Сент-Джеймс-стрит и так не задерживалась надолго, а находить замену всем этим бесчисленным Джейн и Мэри становилось всё сложнее. Глупые девчонки, приезжающие из глубинки в большой город, в нынешние времена совершенно не хотели знать своего места, позволяли себе дерзить и вообще отличались возмутительным поведением.

Когда платье было наконец надето, горничная уже еле скрывала слёзы. Не в силах смотреть на её покрасневшее от обиды кроличье лицо, Виктория Понглтон отпустила её. В дверях неловкая девица чуть не столкнулась с мужем хозяйки и, отпрянув, вылетела из комнаты, как пушечный снаряд.

Достопочтенный Джордж Понглтон, тучный молодой мужчина с намечающейся обширной лысиной, вошёл в покои жены и резким движением прикрыл дверь. В руках он держал смятый листок, на лице его застыло брюзгливое выражение, и Виктория поняла, что хороших новостей ждать не приходится.

— Ну, что ещё? Ты уверен, что это нельзя оставить до вечера? Буквально через полчаса прибудут первые гости, а ты знаешь, как я не люблю…

— Вот, полюбуйся, — он протянул ей телеграмму и держал листок до тех пор, пока она не взяла его. — Моя мать в своём репертуаре. Иногда мне кажется, что она ведёт себя так нарочно, чтобы позлить меня.

Виктория быстро прочла сумбурную телеграмму.

— И что ты намерен с этим делать? — холодно осведомилась она.

— А что я могу?! — с истеричными нотками в голосе вскричал Джордж.

Шея его покраснела, лицо налилось горячечным румянцем, и в таком виде он являл собой разительный контраст с женой — собранной и спокойной, как и всегда, когда требовалась холодная голова.

— Если ты дашь себе труд успокоиться, то сможешь припомнить, что я предостерегала тебя о подобном развитии событий. С твоей матерью нельзя действовать в открытую. Я говорила тебе, что лучше всего было поставить её перед фактом. Привезти компаньонку в Мэдлингтон, сказать, что та уже отказалась от предыдущего места, и настоять на своём решении. Не стала бы она её выгонять. Зачем ты заранее рассказал ей о Прендергаст? Что, так сложно было удержаться? И вот вечно ты так, никогда не просчитываешь ситуацию наперёд, — прибавила она уничижительно.

Не обращая внимания на упрёки жены, Джордж тяжёлыми шагами мерил её будуар. Внутри у него всё клокотало. Одышка, как если бы он только что взбежал на пригорок, заставляла его обширный живот колыхаться.

— И где, интересно знать, она раздобыла компаньонку за несколько часов? Письмо я отправил с утренней почтой. Она просто не могла так быстро кого-то найти!

— Мало ли ушлых девиц, — пожала плечами Виктория. — К тому же ты знаешь манеру своей матери привечать голодранцев всех мастей. Не удивлюсь, если она и ей отпишет по завещанию кругленькую сумму, и твоя доля наследства станет ещё меньше, — не утерпев, позлорадствовала она.

Эти слова привели Джорджа в сильнейшее уныние. Он уселся на пуф возле туалетного столика и прикрыл глаза рукой, безвольно свесив другую между коленей. Не в силах наблюдать эти живописные бездны отчаяния, в которые с привычной готовностью погружался её муж, Виктория Понглтон произнесла:

— Рано расстраиваться. Мы ещё не видели эту особу. Может статься, что она будет не против прибавки к жалованью. За несколько дней она не успеет проникнуться к твоей матери преданностью, и, вполне вероятно, согласится пару раз в неделю присылать письма с описанием обстановки в Мэдлингтоне. Я поговорю с ней, как только выдастся удобный момент.