Глава 4

А я тебе что говорю!

В тот день, когда Фиби подсела ко мне за обедом, она пригласила меня к себе на ужин. Честно говоря, я была только рада: уж очень не хотелось снова ужинать у Маргарет. Меня тошнило при виде улыбочек, которыми обменивался с ней папа.

Я хотела, чтобы всё стало так, как было. Я хотела вернуться в Бибэнкс, штат Кентукки, к холмам и деревьям, к коровам, цыплятам и поросятам. Я хотела пробежаться с горки, от амбара к дому и влететь на кухню через заднюю дверь, чтобы увидеть, как мама с папой сидят за столом и чистят яблоки.

Из школы мы с Фиби пошли вместе. Мы только на минутку задержались возле нашего дома, чтобы я могла позвонить папе на работу. Маргарет помогла ему найти место продавца сельскохозяйственной техники. Он заверил, что счастлив, как устрица в прилив, что у меня появилась подруга. А я подумала: то ли он действительно счастлив за меня, то ли счастлив потому, что может побыть наедине со своей Маргарет Кадавр.

Наконец мы с Фиби оказались возле её дома. Минуя дом Маргарет Кадавр, я услышала:

— Сэл! Сэл! Это ты?

В тени на крыльце в кресле-качалке сидела мама Маргарет, миссис Партридж. Поперёк коленей у неё лежала толстая узловатая трость с рукоятью в виде головы кобры. Тёмно-бордовое платье она задрала высоко к коленям, а ноги расставила так, что видно было всё у неё под юбкой — как ни противно об этом упоминать. На шею старуха намотала какое-то подобие шарфа из жёлтых перьев. («Моё боа, — сообщила она мне однажды, — моё любимое боа!»)

Не успела я двинуться в её сторону, как Фиби схватила меня за руку и сказала:

— Не ходи туда!

— Это же всего лишь миссис Партридж, — удивилась я, — перестань!

— Кто там с тобой? — спросила миссис Партридж. — И что там у неё с лицом?

Я уже знала, к чему она клонит. Она проделала это со мной в нашу первую встречу.

Фиби прижала ладони к лицу, стараясь нащупать, что с ним такое.

— Поди сюда, — велела миссис Партридж. И она поманила Фиби миниатюрным корявым пальчиком.

Миссис Партридж пробежалась пальцами по Фибиному лицу, щекам и векам.

— Так я и знала. Два глаза, нос и рот, — и миссис Партридж разразилась ехидным смехом, больше всего похожим на каменный скрежет. — Тебе тринадцать лет.

— Да, — ответила Фиби.

— Я знала, — заявила миссис Партридж. — Я просто знала, — и она гордо похлопала по своему жёлтому боа из перьев.

— Это Фиби Уинтерботтом, — представила я. — Она живёт в соседнем с вами доме.

— Зря ты это сделала, — прошептала Фиби, не успели мы сойти с крыльца. — Зря сказала, что я живу в соседнем доме.

— Почему? Не похоже, чтобы ты так уж хорошо была знакома с миссис Кадавр и с миссис Партридж, чтобы…

— Они сами только что переехали. Месяц назад или даже меньше.

— Тебе не кажется удивительным, как она угадала твой возраст?

— Ничего удивительного здесь не вижу, — и не давая мне рта раскрыть, Фиби пустилась в описание того, что случилось на ярмарке штата, куда они поехали всей семьёй: мама с папой, Фиби и её сестра Пруденс. Там в одном балагане высокий и тощий тип собрал целую толпу, угадывая возраст всех желающих.

— И что он такого делал? — недоумевала я.

— А я тебе что говорю! — выдала Фиби.

Иногда она ведёт себя до отвращения похоже на взрослую. И это её «А я тебе что говорю!» звучало так, будто взрослый обращается к мелкому несмышлёнышу. — Вот это самое он и делал — угадывал возраст людей. И все вокруг наперебой восхищались: «Ах!» и «Невероятно!» И либо он отгадывал твой возраст плюс-минус год, либо ты выигрывал приз — плюшевого медведя.

— И как он это делал?

— А я тебе что говорю! — повторила Фиби. — Этот тощий тип долго смотрел на кого-нибудь в упор, потом закрывал глаза, тыкал в него пальцем и говорил: «Семьдесят два!»

— Что, всем подряд? Он угадывал, что всем вокруг было по семьдесят два года?

— Сэл… А я что тебе пытаюсь сказать? Это же просто пример! Он мог сказать и «десять», и «тридцать»… или «семьдесят два»! Смотря кто перед ним стоял. Это было потрясающе.

Вообще-то мне казалось гораздо более потрясающим то, что это могла сделать миссис Партридж, но я промолчала.

Папа Фиби тоже захотел, чтобы тощий человек угадал его возраст.

— Папа считает, что выглядит очень молодо, и был уверен в том, что сможет его обмануть. Тощий человек посмотрел на папу, закрыл глаза, ткнул в него пальцем и крикнул: «Пятьдесят два!» Папа громко охнул, а все кругом тоже начали охать и повторять «Невероятно!», и всё такое. Но папа заставил их замолчать.

— Почему?

Фиби дёрнула себя за жёлтую кудряшку. Похоже, она уже пожалела, что вообще рассказала мне про этот случай.

— Потому что ему вовсе не было пятьдесят два года. Ему было всего тридцать восемь.

— Ух ты!

— И потом до самого вечера папа ходил за нами по ярмарке как потерянный и прижимал к себе приз — здоровенного плюшевого медведя зелёного цвета. И повторял: «Пятьдесят два… Пятьдесят два? Неужели я выгляжу на пятьдесят два?!»

— А он не выглядит на пятьдесят два?

— Нет! — Фиби ещё сильнее рванула свою кудряшку. — Он не выглядит на пятьдесят два! — Она оказалась очень щепетильной во всём, что касалось её папы.

Её мама встретила нас на кухне.

— Я пеку пирог с ежевикой, — сказала миссис Уинтерботтом. — Надеюсь, ты любишь ежевику… или нет? Не страшно, если ты не любишь ежевику, я могу…

— Нет, — возразила я. — Я люблю ежевику. Просто у меня, кажется, иногда бывает аллергия.

— На ежевику? — всполошилась миссис Уинтерботтом.

— Нет, не на ежевику.

Честно говоря, я вообще не страдаю аллергией, но и признаться, что ежевика напоминает мне о маме, я тоже не смогла.

Миссис Уинтерботтом усадила нас с Фиби за кухонный стол и потребовала рассказать, как прошёл день. Фиби рассказала, как миссис Партридж угадала её возраст.

— Она действительно необыкновенная, — добавила я.

— Она вовсе не такая уж необыкновенная, Сэл, — возразила Фиби. — Не думаю, что здесь вообще подходит это слово: необыкновенная.

— Но Фиби, — не сдавалась я, — миссис Партридж слепая.

— Слепая?! — в один голос воскликнули Фиби и её мама.

Позже Фиби спросила у меня:

— Тебе не кажется странным, что совершенно слепая миссис Партридж могла что-то во мне разглядеть, а вот я, хотя и могу видеть, оказалась слепой по отношению к ней? И если уж речь пошла об очень странных делах, миссис Кадавр тоже очень странная.

— Маргарет? — удивилась я.

— Она пугает меня до полусмерти, — призналась Фиби.

— Почему?

— А я что тебе говорю! Во-первых, само её имя: Кадавр. Ты хоть знаешь, что значит это слово?

Ну вообще-то я не знала.

— Это значит мёртвое тело.

— Ты серьёзно?

— Ещё как серьёзно, Сэл! Хочешь — сама проверь по словарю. Тебе известно, на что она живёт, то есть кем она работает?

— Да, — я была рада, что могу ответить. Я была рада знать хотя бы что-то. — Она медсестра.

— Вот оно! — оживилась Фиби. — Ты бы доверилась медсестре, чьё имя означает мёртвое тело? А эти её волосы? Тебе не кажется, что все эти торчащие лохмы — просто жуть? И голос у неё ужасный: как будто ветер шелестит мёртвыми листьями.

В этом и заключалось обаяние Фиби. В её мире просто не было места обычным людям. Они могли быть либо безупречными — как её отец — или, в большинстве своём, психами и маньяками с топором. И она могла убедить меня в чём угодно — а уж про Маргарет Кадавр и подавно. И для меня с того дня волосы Маргарет Кадавр выглядели жутко, а голос звучал в точности как шелест мёртвых листьев. Почему-то мне стало проще иметь дело с Маргарет, когда появились причины её не любить, — а я определённо её не любила!

— Хочешь узнать страшную тайну? — спросила Фиби. (Я хотела.) — Обещай, что никому не скажешь. (Я обещала.) — Может, я лезу не в своё дело, — сказала она. — Но твой папа постоянно туда ходит. Она нравится ему, верно? — Она намотала на палец многострадальную кудряшку, пока рассеянный взгляд огромных голубых глаз скользил по потолку. — Её зовут миссис Кадавр, верно? А ты никогда не задумывалась над тем, куда делся мистер Кадавр?

— Я действительно никогда…

— Ну вот, по-моему, я догадалась, — продолжала Фиби, — и это ужас, полнейший ужас.