Глава 11. Пустующий ад
К огда человек оказывается перед лицом опасности, ему хочется либо бороться, либо бежать. Помню, как Филиппа описывала такое состояние: во рту пересыхает, дышать становится трудно, видишь лишь то, что перед тобой. Но уже тогда я знала, что Пиппа никогда бы не стала убегать.
А я никогда бы не стала бороться.
Сейчас я действовала, не задумываясь — глаза, уши, нос, пах, — резко запрокинула голову назад, ударив Михала в нос, и развернулась, чтобы ударить его коленом в живот. Но он отстранился раньше, схватил меня за талию и притянул к себе, а я, промахнувшись, со всей силы ударила его по бедру. И едва не разбила себе колено. Острая боль пронзила меня, но я все же вырвалась из чудовищных объятий Михала и метнулась вперед, пытаясь в темноте нащупать дверь, любую дверь…
«Нашла!»
Всем весом я навалилась на тяжелую деревянную дверь и подергала ее — один, два, три раза, — и, когда она наконец распахнулась, я рухнула на пол. По рукам и ногам тут же пробежала жуткая боль, но я поднялась и ринулась по коридору. Никто не схватил меня холодными руками, никто не прошептал предупреждений бархатистым голосом.
Они отпустили меня.
«Нет!»
Я тут же отбросила непрошеную мысль, поднимаясь все быстрее по лестнице, и с каждым шагом на душе становилось все легче.
«Нет, я сбежала. Я сбежала из той каюты, и теперь нужно сбежать с корабля…»
Я распахнула еще одну дверь и оказалась на палубе. Внутри у меня все сжалось от холода.
Лунный свет мерцал на воде.
Передо мной простиралось бескрайнее море, и лишь при взгляде на запад можно было увидеть огоньки вдали.
«Цезарин», — с тоской и страхом подумала я.
Мы отплыли уже так далеко, а значит… В горле у меня встал ком, и стало трудно дышать.
Мои друзья никогда не найдут меня.
«Нет!»
Я метнулась к палубе, где слаженно работали моряки. Удивительно ритмично они управлялись с парусами и штурвалом, тянули канаты, завязывали узлы и скребли пол. В отличие от Михала и Одиссы видно было, что труд сказывался на них, — они краснели и потели от усилий, но в глазах стоял мертвый блеск.
— Месье, прошу вас. — Я схватила за рукав ближайшего матроса. — Меня похитили, и мне нужна помощь! — пронзительно воскликнула я, но мужчина прошел мимо меня, словно не видя. Я оглянулась на двустворчатые двери и снова схватила его. — Пожалуйста! На корабле есть шлюпка? Мне совершенно необходимо вернуться в Цезарин…
Он без труда вырвался из моей хватки и пошел дальше, не замечая меня. Я посмотрела на него, чувствуя, как нарастает ужас.
— Месье? — обратилась я к другому моряку.
Мужчина сидел на трехногом табурете и вырезал из дерева фигурку лебедя… во всяком случае, так было сначала. Он снова и снова бездумно строгал по дереву, сточив фигурку до острия. Возможно, я поступила опрометчиво, но я выхватила у него нож, чтобы привлечь внимание. Моряк даже не остановил меня. Он так же двигал рукой, словно все еще точил фигурку.
— Месье, вы… меня слышите?
Я помахала ножом у мужчины перед носом, но он даже не моргнул.
Что-то здесь творилось неладное.
Чуть оттянув ему шарф, я пощупала его шею. Жилка пульсировала. Он был жив. На душе тут же стало легче, вот только…
Я сорвала шарф у него с шеи и отшатнулась, выронив нож.
У горла виднелись две ранки.
Из них все еще капала кровь.
— О боже! Вы ранены, месье. Позвольте мне…
Я прижала шарф к ранкам моряка, чтобы остановить кровотечение, и он забормотал что-то неразборчивое. Бросив еще один взгляд на двери, я наклонилась к нему.
— Всегда молитесь перед сном и ночью крепко спите, — невнятно пробормотал он и, закрыв глаза, начал медленно и ритмично покачивать головой. — Всегда сребряный крест на шею надевайте и парами ходите.
Где-то в глубине души всколыхнулся ужас.
Я узнала стишок! Я помнила его так же явственно, как помнила упрямое выражения лица Пиппы и мелодичный голос нянюшки.
«Господи… Господи, Господи!»
Я отняла руку от его шеи, и он распахнул глаза. Взгляд его уже не был пустым. В его глазах ярким пламенем горел ужас. Моряк с силой ухватил меня за руку. Его затрясло.
— Б-беги, — с усилием выдавил он. — Беги.
Вырвавшись из его хватки, я отшатнулась с судорожным вздохом, а он рухнул на пол, словно поломанная кукла. Однако в следующую же секунду он поднялся как ни в чем не бывало и принялся за бездумное строгание деревянной фигурки, а взгляд его снова стал пустым. Кровь все так же капала из ранок.
Кап-кап.
Кап-кап.
В отчаянии я закрутила головой, ища спасательную шлюпку, но теперь, узнав о ранках, понимала, что мне не сбежать. Куда бы я ни посмотрела, я видела отвратительные отметины на шеях моряков: какие-то были еще свежие и кровоточили, другие уже засохли или воспалились. Это явно не было совпадением. На этих моряков наверняка напали — как на Бабетту и несчастных убитых, как и на меня, — и ранки у горла были тому доказательством. Содрогнувшись, я прижала руку к шее и бросилась к борту корабля. Нас приговорили к смерти, всех нас.
Я лучше брошусь в воду и утону, чем покорюсь той же участи, что постигла этих бедняг.
Едва дыша, я подошла к краю, вглядываясь в черные воды. Море сегодня было неспокойно. Волны бились о корабль, словно пророча возмездие любому, кому хватит глупости выйти в море. Вероятно, я была глупа. Я сбежала из Башни и отчаянно надеялась, что смогу решить загадку, которую не удалось разрешить Жан-Люку и Лу. Я снова оглянулась на двери, но, кажется, мои похитители не спешили преследовать меня. Да и зачем? Они и так знали, что я никуда не сбегу.
Мне стало немного обидно, и я еще сильнее преисполнилась решимости.
Я не слишком хорошо плавала, но все же у меня была надежда, хоть и слабая, что я переживу гнев моря и доплыву по течению до Цезарина. Я была знакома с морской богиней, да и многих мелузин считала друзьями. Возможно, они помогут мне.
Не дав себе передумать, я вскарабкалась на заграждение и про себя горячо взмолилась Небесам. Внезапно кто-то ухватил меня холодными пальцами за запястье и затащил обратно в ад.
— Куда-то собралась? — прошептал Михал.
Я всхлипнула:
— О-оставьте меня.
Я попытался вырваться из его хватки, но все мои усилия оказались тщетны; его рука была словно оковы. Я поскользнулась, потеряла равновесие и полетела за борт. Пронзительно закричав, я вцепилась в его руку, которая только и удерживала меня от падения, и повисла над ледяными волнами. Михал без труда держал меня. Наклонив голову, он смотрел, как я билась в воздухе.
— Признаюсь честно, мне даже любопытно. — Он изогнул бровь. — Что теперь, лапочка? Ты решила доплыть до Цезарина?
— Поднимите меня! — крикнула я с мольбой в голосе, отчаянно пытаясь нащупать ногами опору. — Пожалуйста!
В ответ Михал чуть ослабил хватку, и я, снова закричав, соскользнула на дюйм вниз. Бушевал ветер, трепавший мои волосы и платье, продувая тонкую ткань и обжигая кожу льдом. И вся моя решимость растаяла. Мне вдруг отчаянно захотелось жить. Я терзала его руку, пытаясь взобраться наверх, подальше от неминуемой смерти.
Лучше я все-таки буду жить.
— О, прошу… — Он выпустил мою руку еще на дюйм. — Не буду тебя задерживать. Только знай, что через семь минут в воде ты замерзнешь насмерть. Семь, — холодно повторил Михал, лицо его было совершенно спокойно. — Ты хорошо плаваешь, Козетта Монвуазен?
Когда поднялась волна и лизнула мне ноги, я вцепилась ногтями в рукав его кожаного плаща и оцарапала его.
— Н-нет…
— Нет? Как жаль.
Из горла у меня вырвался новый крик — другая волна намочила мне подол, — но я наконец оперлась ногами о борт и начала карабкаться вверх. Михал не отпускал меня — наоборот, обхватил меня за талию другой рукой и плавно поднял на борт, потом осторожно поставил меня на палубу, но взгляд его оставался ледяным. Скривившись от отвращения, он отошел.
У меня подкосились ноги, но Михал не сдвинулся с места, и я рухнула на палубу. Меня била страшная дрожь, и я обхватила себя руками. Подол моего платья тут же заледенел на холодном ветру. Ткань прилипла к телу, и ноги начали коченеть.
Ненавижу Михала. Ненавижу его всей душой!
— Давайте же.
Я взглянула на него, но не стала обнажать шею, не стала искать глазами, куда он мог спрятать тонкие, как иглы, клинки. Он может отнять у меня жизнь, но он не отнимет у меня достоинство.
— Пронзите мне шею. Пролейте мою кровь. Используйте ее для своих грязных целей — вам ведь только это и нужно.
Все так же глядя на меня с отвращением, он присел рядом со мной, закрыв меня от моряков.
«Это уже совершенно неважно», — с горечью подумала я.
Матросы продолжали двигаться, словно марионетки на ниточках. Никто на нас так и не взглянул.
Михал пристально на меня смотрел. Его лицо ничего не выражало.
— Впервые я встречаю того, кто так жаждет смерти.
Я ничего не сказала, и он покачал головой:
— Не бойся. Какой же из меня джентльмен, если я откажу в просьбе леди?
«Леди».
Меня словно обожгло, и я резко села, едва снова не ударив его по носу. Я не люблю насилие. Терпеть не могу вида крови, но, когда фарфоровая куколка разбивается, после нее остаются острые осколки. Где-то в глубине души мне хочется причинить ему боль. Хочется пустить ему кровь.
