Но мадам Лабелль не слушала. В ее глазах, таких знакомо-синих, сверкнул гнев.

— Отвечай на вопрос, Луиза.

Я окаменела, услышав ее резкий тон. Рид, к моему удивлению, тоже. Он медленно обернулся и посмотрел на нее.

— Ты покидала лагерь?

Исключительно ради Рида ответила я вежливо.

— Я ничего не крала. По крайней мере… — Я пожала плечами, выдавливая беззаботную улыбку. — Я не крала вино. Я его купила у коробейницы на дороге за пару крон, которые взяла у Рида.

— Ты обокрала моего сына?

Рид успокаивающе вскинул руку.

— Спокойно. Она вовсе не крала у…

— Он мой муж. — У меня уже челюсть заболела от всех этих натужных улыбок, и я подняла левую руку, подчеркивая свои слова. Перламутровое кольцо, которое когда-то принадлежало мадам Лабелль, сверкнуло на моем безымянном пальце. — Все, что мое, — его, все, что его, — мое. Разве это не входило в наши клятвы?

— Входило. — Рид быстро кивнул и ободряюще посмотрел на меня, а затем сурово — на мадам Лабелль. — Луиза может брать все, что мне принадлежит.

— Разумеется, сынок. — Она поджала губы, тоже изобразив улыбку. — Однако не могу не подметить: по закону вы до сих пор не женаты. Луиза назвалась ложным именем, именно оно значится в свидетельстве о браке, следовательно, никакой силы свидетельство не имеет. Если ты тем не менее предпочитаешь всем делиться с Луизой, то, безусловно, имеешь на это полное право, но помни: делать это ты никоим образом не обязан. Особенно если она настойчиво продолжает подвергать тебя и всех нас опасности своим необдуманным, опрометчивым поведением.

Наконец моя улыбка увяла.

— Я скрыла лицо под капюшоном. Та женщина меня не узнала.

— А если все-таки узнала? А если шассеры или Белые дамы сегодня же ночью наведаются к нам? Что будет тогда?

Я не ответила, и мадам Лабелль вздохнула и тихо продолжила:

— Я понимаю твое нежелание признавать это, Луиза, но если закрыть глаза, от чудовищ ты скрыться не сможешь. Только ослепнешь сама. — И напоследок она сказала еще тише и мягче: — Ты скрывалась достаточно долго, чтобы понимать это.

Вдруг ощутив себя не в силах ни на кого смотреть, я отпустила Рида — и тут же почувствовала, как мне не хватает его тепла. Он шагнул ближе, словно желая снова меня обнять, но я только глотнула еще вина.

— Ладно, — сказала я наконец, заставив себя встретить твердый взгляд мадам Лабелль. — Из лагеря мне уходить не стоило, но я ведь не могла попросить Анселя купить себе подарок самому. Дни рождения — это святое. А все планы можно отложить на завтра.

— Я серьезно, — настойчиво повторил Ансель. — Мой день рождения только в следующем месяце. В этом вовсе не было нужды.

— Нет, была. Может, в следующем месяце нас…

Я осеклась, прикусив свой глупый язык, но было поздно. Я не произнесла слов вслух, но они все равно эхом прокатились по лагерю. «Может, в следующем месяце нас здесь уже не будет». Сунув бутылку обратно Анселю, я заговорила снова:

— Позволь нам отметить твой день рождения, Ансель. Не каждый день человеку исполняется семнадцать лет.

Ансель покосился на мадам Лабелль, будто прося разрешения. Она сухо кивнула.

— Завтра, Луиза.

— Конечно. — Я снова позволила Риду притянуть меня к себе и изобразила еще одну отвратительную улыбку. — Завтра.

Рид снова поцеловал меня — на этот раз яростней, настойчивей, словно ему было что доказывать. Или терять.

— А сегодня мы будем праздновать.

Солнце скрылось за деревьями. Ветер бушевал все пуще, а тучи все больше сгущались.

Похищенные мгновения

Рид

Лу спала крепко-крепко. Прижавшись щекой к моей груди, с разметавшимися волосами у меня на плече, она глубоко дышала. Глубоко и мерно. В минуты бодрствования такой покой она знавала редко. Я погладил Лу по спине, наслаждаясь ее теплом. Силой воли заставил себя ни о чем не думать и не смыкать глаз. Даже не моргать. Просто смотреть вверх — на деревья, которые покачивались у меня над головой. Я ничего не видел. Ничего не чувствовал. Я словно онемел.

С самого Модранита сон редко посещал меня. А если такое и случалось, я сожалел об этом.

Мои сны преобразились в нечто темное и тревожное.

Маленькая тень показалась из-за сосен, подошла ко мне и села рядом, тряхнув хвостом. Абсалон — так его назвала Лу. Прежде я полагал, что это обычный черный кот, но она быстро указала мне на ошибку. Это был вовсе не кот, а матагот — мятущийся дух, не сумевший уйти в мир иной и принявший облик животного.

— Матаготов тянет к тем, кто им подобен, — сообщила мне Лу, хмурясь. — К беспокойным, измученным тревогами душам. Должно быть, кто-то из нас привлек его сюда.

Выразительный взгляд Лу ясно говорил о том, кто, по ее мнению, сделал это.

— Уйди. — Я оттолкнул противоестественное создание локтем. — Брысь.

Матагот моргнул, глядя на меня зловещими янтарными глазами. Когда я вздохнул, уступая, он свернулся клубком возле меня и заснул.

Абсалон. Я погладил его по спине пальцем и с досадой услышал, как тот заурчал. Измученная тревогами душа? Нет, это не обо мне.

Я снова уставился на деревья, зная, что никто не поверит в это.

Затерявшись в пучине мыслей, я не заметил, как несколько мгновений спустя зашевелилась Лу. Она приподнялась на локте, щекоча мне волосами лицо, и склонилась надо мной. Ее голос был тихим, мягким после сна, сладким от вина.

— Ты не спишь.

— Да.

Она вгляделась мне в глаза — с сомнением, с тревогой, — и почему-то к горлу у меня подкатил ком. Лу хотела что-то сказать, спросить, но я перебил ее. Произнес первое, что пришло на ум:

— Что стало с твоей матерью?

Лу моргнула.

— О чем ты?

— Она всегда была такой?..

Вздохнув, Лу опустила подбородок мне на грудь. Покрутила перламутровое кольцо на пальце.

— Нет. Не знаю. Может ли человек родиться злым?

Я покачал головой.

— Вот и я так не думаю. Мне кажется, она заплутала где-то по пути. Это несложно, когда дело касается колдовства.

Я тут же напрягся, и Лу посмотрела на меня.

— На самом деле все не так, как тебе кажется. Магия не… В общем, с ней все ровно так же, как и с чем угодно. Когда хорошего слишком много — это уже плохо. Это может вызвать зависимость. Моя мать… полагаю, она очень любила власть. — Лу хохотнула. Смешок вышел безрадостным, горьким. — А когда для человека абсолютно все — вопрос жизни и смерти, ставки куда выше. Чем больше мы приобретаем, тем больше и теряем.

«Чем больше мы приобретаем, тем больше и теряем».

— Понимаю, — сказал я, хоть и не понимал. Ничто в этом мировоззрении не было мне близко. Зачем вообще заниматься колдовством, рискуя утратить свою суть?

Словно ощутив мое отвращение, Лу снова приподнялась, чтобы лучше меня видеть.

— Это дар, Рид. Ты еще столько всего не видел. Магия — прекрасна, необузданна, свободна. Я понимаю твою неприязнь, но вечно скрываться от магии ты не сможешь. Это часть тебя.

Я не нашелся что ответить. Слова застряли в горле.

— Ты готов поговорить о том, что случилось? — спросила Лу тихо. Я провел пальцами меж ее волос и коснулся губами ее лба.

— Не сегодня.

— Рид…

— Завтра.

Лу тяжело вздохнула, но, к счастью, продолжать расспросы не стала. Она почесала Абсалона за ушами и снова легла. Вместе мы посмотрели наверх, на клочки неба, что виднелись сквозь кроны. Я вновь погрузился в осторожное, пустое безмолвие своих мыслей.

Часы или мгновения спустя Лу заговорила снова.

— Как думаешь… — Ее тихий голос резким рывком вернул меня в настоящее. — Похороны будут?

— Да.

Я не стал спрашивать, о чьих именно похоронах она говорит. И без того было ясно.

— Даже после всего, что случилось?

«Прекрасная ведьма под ложной личиной во грех вовлекла его, ныне мужчину». Сердце у меня болезненно кольнуло воспоминанием о спектакле Древних сестер. О светловолосой рассказчице, лет тринадцати-четырнадцати, не более, — самой дьяволице под личиной девы. Она казалась такой невинной, когда выносила нам приговор. Походила почти что на ангела.

«Ведьма весть принесла, вновь его посетя — от союза их вскоре… родилось дитя».

— Да.

— Но… он ведь был моим отцом.

Лу тяжело сглотнула, и я повернулся к ней и обнял за шею. Прижал ближе к себе, ощущая, что чувства вот-вот нахлынут и задушат меня. В отчаянии я попытался отступить в крепость, которую воздвиг в своей душе, попытался укрыться в ее благословенно пустых глубинах. — Он вступил в связь с ведьмой. С самой Госпожой Ведьм. Быть не может, что после такого король будет проводить торжественные обряды в его честь.

— Никто не сумеет ничего доказать. Король Огюст не станет осуждать мертвеца по слову ведьмы.

Слово вырвалось прежде, чем я успел сдержаться. «Мертвеца». Я стиснул Лу крепче, а она коснулась моей щеки — не пытаясь заставить меня посмотреть на нее, а просто чтобы ко мне притронуться. Чтобы связать нас воедино. Я прильнул щекой к ее ладони.

Долгое мгновение Лу смотрела на меня, касаясь бесконечно ласково, бесконечно терпеливо.

— Рид, — сказала она наконец. Серьезно и выжидательно.