Все глаза и уши в Яме обратились к мадам Лабелль. Даже Бо с любопытством вскинул голову.
Рид нахмурился.
— То есть… ты веришь, что воспитание важнее природы?
— Разумеется. Малейшие изменения памяти могут иметь последствия глубокие и при этом незримые. — Мадам Лабелль перевела взгляд на меня и едва заметно сощурилась. — Мне уже доводилось видеть, как происходило подобное.
Воцарилось неловкое молчание, и Ансель, будто по наитию, робко улыбнулся всем.
— Я и не знал, что колдовство — такая сложная наука.
— Твои знания о колдовстве вообще гроша ломаного не стоят, — огрызнулась мадам Лабелль.
Коко что-то рявкнула в ответ, в спор вступил и Бо. Я их не слушала. Рид коснулся ладонью моей поясницы, наклонился ко мне и шепнул:
— Не стоило тебе делать такое ради меня.
— Я ради тебя и не на такое способна.
Он отпрянул, услышав мой тон, и всмотрелся мне в глаза.
— О чем ты?
— Ни о чем. Не волнуйся. — Я погладила Рида по щеке и испытала необычайное облегчение, когда он не отстранился. — Что сделано, то сделано.
— Лу. — Он схватил меня за руку и мягко сжал ее, а затем отстранил от своего лица. Пусть вежливо, но Рид отверг мой жест, и у меня внутри все болезненно дрогнуло. — Скажи мне.
— Нет.
— Скажи.
— Нет.
Рид выдохнул через нос, и на лице его заиграли желваки.
— Прошу тебя.
Я посмотрела на него, размышляя. Коко и Бо все больше входили в раж. Зря я это, ох как зря.
— Отчасти ты и сам знаешь, — сказала я наконец. — Чтобы что-то получить, сначала нужно что-нибудь отдать. Поэтому, чтобы спасти тебя на берегу, я отдала тепло своего воспоминания. Отдала наше зрение за улучшенный слух и…
Честно говоря, мне хотелось солгать. Опять. Хотелось усмехнуться и сказать, что все будет хорошо, но скрывать мой поступок было довольно бессмысленно. Правила есть правила. Магия требует жертв. Природа — равновесия. Рид должен это усвоить, причем чем раньше, тем лучше, если мы в самом деле намерены выжить.
— И?.. — поторопил меня Рид.
Я смело встретила его твердый взгляд.
— Я отдала несколько мгновений своей жизни за те мгновения, что мы находились в воде. Не смогла придумать, как иначе помочь нам дышать.
Услышав это, Рид отпрянул от меня, но тут мадам Лабелль вскочила на ноги, перекрикивая Коко и Бо. Ансель с ощутимой тревогой наблюдал, как вокруг воцаряется хаос.
— Я сказала, довольно! — Мадам Лабелль раскраснелась еще больше и прямо-таки тряслась от гнева. Крутой нрав Рид явно унаследовал от нее. — Старухин клык вас побери, немедленно… прекратите вести себя как дети, иначе Белые дамы еще станцуют на ваших костях! — Она резко обернулась к нам с Ридом. — Вы уверены, что шассеры мертвы? Все?
Молчание Рида и без того служило ясным ответом, но мадам Лабелль сверлила нас взглядом, ожидая подтверждения. Я нахмурилась и сказала:
— Да. Их больше нет.
— Вот и отлично, — выплюнула она.
Рид все так же молчал. Он и виду не подал, что слышал ее жестокие слова. Я поняла: он прячется. Прячется от них, прячется от себя самого… И от меня тоже. Мадам Лабелль вытащила из-под корсажа три смятых листка пергамента и бросила нам. Я узнала почерк Коко — то были ее письма тетке с просьбами о помощи. А под последней незнакомая мне рука вывела резкий и немногословный отказ:
«Вашему охотнику здесь не рады».
Вот и все. Никаких других объяснений и любезностей, никаких условий и оговорок.
Похоже, Ля-Вуазен наконец дала нам ответ.
Я смяла последнее письмо в кулаке прежде, чем Рид успел его прочесть. В ушах у меня шумела кровь.
— Что ж, теперь все согласны, что пришла пора взглянуть в глаза чудовищам? — спросила мадам Лабелль. — Или мы будем и дальше жмуриться и надеяться на лучшее?
Мое раздражение из-за мадам Лабелль уже грозило перерасти в отвращение. И мне было совершенно неважно, что она — мать Рида. Я, конечно, не желала ей смерти как таковой, скорее… зуда. Да, точно. Вечного зуда где-нибудь пониже пояса, да такого, что никак не почесать. Достойное наказание для человека, который постоянно всем портит жизнь.
И тем не менее, несмотря на всю ее жестокость и бесчувственность, в глубине души я понимала: она права. Похищенные мгновения миновали.
Настало время двигаться дальше.
— Вчера вы говорили, нам нужны союзники.
Я крепко сжала пальцы Рида. Только так я могла утешить его сейчас. Когда Рид не стиснул мою руку в ответ, старая рана на сердце вскрылась снова. Горькие слова вырвались прежде, чем я смогла сдержать их:
— Кого мы вообще можем просить о помощи? Кровавые ведьмы определенно не за нас. Народ Бельтерры — тоже. Мы — ведьмы. Мы зло. Мы вешали их сестер, братьев и матерей на улице средь бела дня.
— Так поступала Моргана, — возразила Коко. — Мы ничего не делали.
— Но в том-то и суть, разве нет? Мы это допустили. — Я примолкла и тяжело вздохнула. — Я это допустила.
— Прекрати, — резко сказала Коко, качая головой. — Единственное твое преступление — всего лишь желание жить.
— Это неважно. — Мадам Лабелль снова задумчиво уселась на свой пень. Щеки ее до сих пор розовели, но тон она милосердно понизила. Мои уши возрадовались этому. — Народ последует за своим королем.
— Вы совсем обезумели, если решили, что мой отец согласится вам помочь, — заявил Бо. — Он уже назначил награду за голову Лу.
Мадам Лабелль фыркнула.
— У нас с ним есть общий враг в лице Морганы. Возможно, он проявит сговорчивость бо́льшую, чем ты полагаешь.
Бо закатил глаза.
— Слушайте, я, конечно, понимаю, вы думаете, он до сих пор вас любит, но он…
— Не единственный наш потенциальный союзник, — перебила его мадам Лабелль. — Разумеется, наши шансы на успех будут заметно выше, если мы убедим короля Огюста примкнуть к нам — ведь командование над шассерами до назначения нового главы Церкви несомненно взял на себя именно он. Однако в мире есть и другие не менее могущественные фигуры. Лу-гару, к примеру, а также мелузины. Возможно, при благоприятных обстоятельствах даже Жозефина согласится нам помочь.
Коко расхохоталась.
— Если моя тетка отказалась даже просто приютить нас, поскольку с нами бывший шассер, с чего ты взяла, что она пожелает заключить союз с шассерами более чем настоящими? Оборотней и русалок, кстати, она тоже не слишком жалует.
Рид моргнул — и только этим дал понять, что догадался о содержании письма Ля-Вуазен.
— Ерунда. — Мадам Лабелль покачала головой. — Нужно всего лишь доказать Жозефине, что союз с нами для нее будет выгоднее мелочной политики.
— «Мелочной политики»? — скривилась Коко. — От политики моей тетки зависит жизнь моего народа. Когда Белые дамы изгнали моих предков из Шато, и лу-гару, и мелузины не захотели им помочь. Но вы ведь и сами это знаете, правда? Белые дамы только о себе и думают. Кроме тебя, Лу, — добавила она.
— Я не обижаюсь.
Я подошла к ближайшему корню, взобралась на него, уселась и посмотрела на мадам Лабелль сверху вниз. Ноги у меня, правда, не доставали до земли, поэтому вид получился чуть менее грозный, чем хотелось бы.
— Раз уж мы решили помечтать, может, и Водвоса с Тараском в список союзников запишем? Уверена, мифический человек-козел и дракон смогут разбавить живописным разнообразием грядущую великую битву, которую вы тут уже сочинили.
— Я ничего не сочиняю, Луиза. Ты не хуже меня знаешь, что твоя мать, пусть и не дает о себе знать, определенно не теряет времени даром. Она замышляет недоброе, и мы должны быть к этому готовы.
— Никакой битвы не будет. — Я делано беззаботно поболтала ногами, хотя по коже у меня бежали мурашки. — Уж точно не в привычном нам смысле этого слова. Это просто не в духе моей матери. Она анархистка, а не солдат. Она нападает из тени, прячется в толпе. Так она и рождает страх — в хаосе. Она не станет атаковать в открытую, тем самым давая своим врагам повод объединиться.
— И тем не менее, — холодно сказала мадам Лабелль. — Нас лишь шестеро, а Белых дам — множество. Без союзников нам никак не обойтись.
— Хорошо, давайте допустим, что все причастные волшебным образом сомкнут ряды. — Я болтала ногами все быстрее. — Король, шассеры, Алые дамы, лу-гару и мелузины — все действуют заодно как большая дружная семья. Что будет потом, когда мы победим Моргану? Прямо над ее трупом продолжим убивать друг друга? Мы ведь враги, Элен. Оборотни с русалками не станут закадычными приятелями на поле боя. Охотники не забудут все, чему их учили веками, и не подружатся с ведьмами. Обида слишком стара и слишком велика для каждого. Пластырем не исцелить ни одну болезнь.
— Так дайте им лекарство, — сказал Ансель тихо и посмотрел мне в глаза. Его взгляд был не по годам тверд. — Ты же ведьма. А Рид — охотник.
— Больше нет, — ответил Рид. Тихо и ровно.
— Но раньше был, — настаивал Ансель. — Когда ты полюбил Лу, вы еще были врагами.
— Он ведь не знал, что я его враг… — начала я.
— Но ты знала, что он — твой. — Карие, как ви́ски, глаза Анселя смотрели то на Рида, то на меня. — Что бы это изменило?
«Неважно, что ты ведьма», — сказал мне Рид после Модранита. Он взял меня за руки, а в глазах его блестели слезы. Сколько же чувств тогда было в них. Сколько любви. «Ты так по-особенному видишь мир… Я тоже хочу так его видеть».
