Шеннон Фаррел

Дом там, где сердце

Посвящается моей семье с любовью

…А также огромное спасибо моему представителю Наташе Керн и моему редактору Алисии Кондон и ее персоналу за то, что благодаря им становятся воз­можными такие замечательные вещи.

Молю: оставь меня и больше не люби,

На волю сердце отпусти, что мне дала,

Но в ангела напрасно я влюблен —

Он, хоть и может, не спасет меня.

Майкл Дрейтон, «Его робкой любви», 1619

Глава 1

Дублин, январь 1845

Звук выстрела разнесся по коридорам отеля. Локлейн сделал глоток воды из стакана и бросился наверх, перепрыгивая через ступеньку.

— Миссис Колдвелл, миссис Колдвелл, откройте дверь! Мюйрин! Откройте, пожалуйста! Это Локлейн Роше! — кричал он, барабаня в дубовую дверь.

Из номера слышался чей-то плач. Подергав щеколду и не добившись никакого результата, Локлейн навалился всем весом на тяжелую дверь.

— Мюйрин! Откройте, пожалуйста! — взывал он между уда­рами.

Наконец управляющий отеля «Гресхем», оглушенный звуком выстрела и суматохой, созданной в коридоре Локлейном, при­нес свой ключ. Ловким движением Локлейн быстро повернул ключ в замке и бросился в спальню своей госпожи. Там он уви­дел Мюйрин, склонившуюся над телом мужа.

По положению его головы (или того, что от нее осталось) было очевидно — Августин мертв.

— О Господи, нет, только не это! Это не могло произойти со мной! — всхлипывала молодая женщина с волосами цвета воронова крыла, раскачиваясь из стороны в сторону и не отрывая рук от лацканов пиджака Августина, словно хотела его заду­шить. — Как ты мог! Господи, ну почему! Что мне теперь де­лать? — причитала она, все более впадая в истерику, вновь и вновь повторяя одни и те же слова. Наконец Локлейн, не зная, что ему сделать, оттащил Мюйрин подальше от тела и доволь­но сильно ударил ее ладонью по щеке.

Она упала в его объятия, как тряпичная кукла. Он подхватил ее, не дав рухнуть на пол, и крикнул управляющему:

— Выделите другой номер для миссис Колдвелл! Сейчас же! Невысокий человек, изумленно глазея на развернувшуюся перед ним сцену, не слышал ни слова Локлейна.

— Я сам прослежу, чтобы перенесли вещи миссис Колдвелл. И не беспокоить ее, ясно?

— Думаю, надо послать за доктором, — неуверенно прого­ворил управляющий, кивая головой.

— Да, мистер Берне, для дамы, — суровым голосом ответил Локлейн. — Августину он уже, очевидно, не понадобится.

Управляющий с ужасом таращился на привлекательного чер­новолосого управляющего поместья. Как тому удается сохранять такое спокойствие при столь шокирующих обстоятельствах?

Взгляд серо-стальных глаз Локлейна стал немного мягче, когда он попытался успокоить мистера Бернса.

— Простите, что я так резко с вами разговариваю. Просто все должно быть законно. Полагаю, в таких случаях необходи­мо соблюсти некоторые формальности. Я попрошу вас при­смотреть за вещами.

Подняв Мюйрин, он поспешил за седовласым человеком вниз по коридору в номер у черного хода отеля, подальше от шума повозок, колесящих по оживленным улицам Дублина.

— Этот номер поменьше, но здесь есть довольно большая кровать, а под ней — низенькая кровать на колесиках. Леди не следует оставлять одну, — сказал управляющий отеля, с сожалением глядя на находившуюся без сознания девушку, которую Локлейн держал на руках легко, как пушинку.

— Она не будет одна. Я присмотрю за ней, не беспокойтесь, — заверил взволнованного мужчину Локлейн, кладя Мюйрин на кровать. — И не были бы вы так любезны, чтобы попросить доктора осмотреть ее, как только он закончит с мистером Колдвеллом?

— Да, конечно, сэр. Какая ужасная трагедия. И надо же было этому случиться в моем отеле, — пожаловался управляющий чуть не плача.

— Где бы это ни случилось, когда человек кончает жизнь са­моубийством — это всегда ужасная трагедия, — сквозь зубы заметил Локлейн, расстегивая верхние пуговицы платья Мюй­рин и снимая с нее ботинки.

— Но, конечно же, сэр, это был несчастный случай! — тяже­ло дыша, проговорил проворный маленький человечек. — Он просто чистил ружье и…

Локлейн неодобрительно смотрел на человека, глаза его вы­ражали угрозу.

— Вы хотите, чтобы я солгал, мистер Берне?

— Не то чтобы солгали, мистер Роше, скорее, выдвинули еще одну правдоподобную версию случившегося. В конце концов, его бедная молодая жена… Ей и так нелегко, ведь она потеряла мужа в медовый месяц, а еще подвергать ее ненужным сплетням и, смею сказать, скандалу.

Локлейн вздохнул.

— Я не подумал об этом. Вы абсолютно правы, мистер Берне. Сомневаюсь, что если предать огласке всю правду, то это кому-то поможет. Спасибо за вашу деликатность в отношении миссис Колдвелл. Уверен, я могу рассчитывать на вас!

Маленький человечек кивнул и сочувственно посмотрел напривлекательную темноволосую женщину, распростертую на кровати.

— Мистер Бернс, вы бы не могли остаться здесь на несколь­ко минут, пока я перенесу сюда вещи миссис Колдвелл?

— Да, конечно.

Вскоре Локлейн вернулся с несколькими чемоданами и охап­кой платьев.

— Я подожду здесь, пока вы пришлете горничную присмо­треть за миссис Колдвелл, — сказал он. — Затем я освобожу комнату и заберу свои вещи из коляски.

— Спасибо, мистер Роше. Я позабочусь о вашей… э-э-э… проблеме. Всего доброго, — сказал мистер Берне и выскочил из комнаты.

Оставшись с Мюйрин наедине, Локлейн снял с ее безволь­ного тела окровавленное платье, бросил его в огонь, затем укрыл ее одеялом, которое нашел в углу кровати. После этого он под­тянул кресло ближе к кровати, тяжело опустился в него и об­хватил голову руками.

Почему это случилось именно теперь, когда он только начал обретать надежду, что для имения Колдвеллов забрезжил свет в конце тоннеля? Почему все самое дорогое он теряет именно сейчас, как только, впервые за многие годы, все начало стано­виться на свои места?

Разочарованный в любви, он покинул Барнакиллу — помес­тье, в котором вырос с сестрой Циарой, — спасаясь бегством от воспоминаний.

Старый лорд, Дуглас Колдвелл, был тогда еще жив. Барнакилла была хорошо управляемым процветающим имением, несмотря на расточительность Августина, которую ему как единственному сыну привили родители. Но Дуглас Колдвелл умер, а вслед за ним скончалась и его жена, отдав Августину бразды правления и позволив со свойственными ему азартом и беспечностью пустить поместье по ветру.

Локлейн убежал из дома, хранившего столь горько-сладкие для него воспоминания, и объездил весь мир в поисках славы и удачи. В общем у него все складывалось неплохо, вот только Австралия, по его мнению, не шла ни в какое сравнение с Ир­ландией по красотам, прославившими его родину. Минуло дол­гих три года, прежде чем Августин Колдвелл позвал его обрат­но в Барнакиллу. И эта его просьба отвечала самым заветным чаяниям Локлейна.

Однако что готовит ему будущее? И что ему делать с изящной молодой красавицей, лежащей в постели без сознания? Бед­няжка. Какое она имеет отношение ко всему этому?

Ведь она, похоже, любила Августина. Он вспомнил ее не­давнюю истерику в спальне. Мне всегда чертовски не везло, уныло подумал Локлейн, вытянув руку, чтобы погладить ее светлую, мягкую, как лепесток, кожу. Он прикоснулся к ее во­лосам цвета воронова крыла, восхищаясь ее красотой. Кожа ее была такой бледной, будто она явилась из другого мира. Ее внешность — высокие скулы, длинный, в меру тонкий, чуть вздернутый, нос, рубиново-красные полные губы (может, такая нереальная, она и не во вкусе каждого), но Локлейну она каза­лась неописуемо прекрасной.

Он никогда не верил в любовь с первого взгляда, пока не увидел нимфу, смотревшую на него потрясающими аметисто­выми глазами в тот день, когда он встречал своего господина и его невесту по их возвращении из свадебного путешествия по Шотландии и Англии с парохода, следовавшего из Ливер­пуля.

Довольно высокая для женщины, хоть и крошечная по срав­нению с ним, Мюйрин Грехем Колдвелл спустилась на причал, как королева, с высоко поднятой головой, ясными глазами, устремленными прямо на него. Казалось, этот взгляд проника­ет в самую душу. Она приветствовала его рукопожатием, и, потрясенный, он ощутил дрожь в руке, которую ему удалось унять, когда он с трудом обрел над собой контроль, проклиная себя за это странное ощущение.

И вот теперь перед ним лежит прекрасная вдова, прямая наследница поместья Колдвеллов, не подозревающая, вероятно, о плачевном финансовом состоянии, в котором оказался перед смертью ее муж.

Однако Мюйрин наверняка вышла за него по любви! В кон­це концов, как могла она не знать о всех его неудачах? Возмож­но, она была такой же недалекой, самовлюбленной и азартной, как и Августин. Если так, да поможет им всем Господь, подумал Локлейн, тряхнув головой, и посмотрел на чудесное лицо с не­которой долей досады.

Если Мюйрин глупа настолько, чтобы любить Августина, она заслуживала всего, что с ней произошло. Его кольнуло чув­ство вины, когда он поймал себя на этой злорадной мысли. По натуре он не был злым человеком, но горький опыт — хороший учитель.

Он нетерпеливо вскочил с кресла и принялся вышагивать взад-вперед перед окном, пока наконец не остановился посмо­треть, как солнце садится за крыши Дублина.

Черт возьми, как могла такая милая, великодушная девушка, как Мюйрин, выйти за такого бездельника и пьяницу, как Ав­густин Колдвелл?

И что она сделает теперь с его родной Барнакиллой?

Глава 2

Мюйрин проснулась спустя несколько часов и осторожно по­терла ноющую скулу. Завернувшись в одеяло, чтобы унять дрожь, она посмотрела в окно и увидела волшебные снежные хлопья, кружащие в тусклом свете лампы, которая горела на улице.

Медленно окинув взглядом незнакомую комнату, стараясь не шевелить ноющей головой, она увидела Локлейна, который сидел в низком кресле у ее кровати, а рядом с ним на ночном столике — небольшой открытый дипломат с документами. Взгляд его необычных серо-стальных глаз был сосредоточен­ным — он сводил столбцы чисел, и скрип его пера отдавался эхом в комнате с высоким потолком.

Эта комната была меньше ее прежних покоев, но казалась ей гораздо уютнее — здесь была великолепная кровать с пологом на четырех резных ножках и парчовые, голубые с малиновым, шторы в цветах. Здесь же, по обе стороны кровати, стояли ма­ленькие столики, а у камина — низенький столик с двумя сту­льями. В углу у большого окна находилась отгороженная шир­мой уборная.

Наиболее интересным и приятным элементом комнаты был великолепный камин с прекрасной дубовой отделкой. В ками­не мерцал огонь, и впервые с тех пор, как Мюйрин покинула родной дом в шотландском городке Финтри, она почувствовала тепло и защищенность. Все закончилось, с облегчением по­думала она, и тут же, опомнившись, прогнала эту мысль.

Пытаясь отвлечься от кошмарных воспоминаний, она обер­нулась к гостю.

Мюйрин незаметно рассматривала его и в который раз вос­хитилась его поразительной мужской красотой. Как ни стара­лась, она не смогла найти в загадочном Локлейне Роше ни одно­го изъяна, кроме самоуверенности. Его иссиня-черные волосы с золотисто-каштановым отливом, густые и волнистые, почти касались воротника. Он был не по моде чисто выбрит. Бакен­барды скрадывали его высокие скулы и крепкую челюсть, при­дававшие лицу несколько угрюмое выражение. Прямой узкий нос с изящно изогнутыми ноздрями делал его лицо надменным. Что-то привлекательное и интригующее было в глубоком шра­ме на его щеке и в небольшой ямочке, появлявшейся при каж­дом движении рта.

Мюйрин поймала себя на мысли, что ей бы хотелось увидеть, как он улыбается. Конечно, он стал бы чуть более похож на человека и чуть менее — на крадущегося тигра, готового вот-вот схватить добычу. Казалось, у Локлейна постоянно был не­довольный вид, а темные брови сердито нахмурены все это время, с момента ее прибытия в Дублин вчера утром. Он вы­глядел крайне угрюмым для такого привлекательного мужчины. Наверное, у него есть на это причины, размышляла она, видя, как он складывает бесконечные колонки чисел снова и снова, расстроено теребя пальцами свои черные как смоль волосы. Она невольно вспомнила, как то же самое из года в год про­делывали и ее отец, и ее зять Нил Бьюкенен, когда она приез­жала навестить свою сестру Элис (сейчас она уже на третьем месяце беременности) в ее новый дом в Дануне.

Ее отец никогда не был силен в математике. Мюйрин всегда помогала ему вести учет, хотя ее усилия никто из семьи никог­да не воспринимал всерьез, поскольку это занятие считалось «не женским». По крайней мере, именно так ей часто говорили мать и сестра, применяя это прилагательное ко всему, чем ей когда-либо нравилось заниматься.

Мюйрин слегка улыбнулась, вспомнив о критике со стороны своих родных, и как раз в этот момент Локлейн закончил свои подсчеты. Он отбросил в сторону ручку и встал, чтобы размять ноющую спину. Прошествовав к камину и энергично разво­рошив угли, он направился к окну, чтобы посмотреть на город, укрытый снежным покрывалом цвета слоновой кости.

Мюйрин восхищалась его фигурой, с интересом глядя на рельефные мышцы, просвечивающие сквозь тонкую ткань ру­башки. Без сомнения, это был самый высокий и широкоплечий мужчина, какого она когда-либо видела. Судя по тому, как он приветствовал ее вчера утром у причала Дан Лаогер, его твер­дая, тяжелая рука была такой большой, что обе ее ладошки поместились в ней, когда они поздоровались и он помог ей сой­ти на берег. Она заметила некоторую его угрюмость, но это ее нисколько не смутило. Это был человек неиспорченный и не­избалованный, который не боялся тяжелой работы. И в то же время в его поведении четко прослеживалось достоинство и знатное происхождение, из-за чего его нельзя было принять за обычного работника фермы.

Итак, Локлейн был управляющим поместья. Значит, ему присуща сообразительность и он умеет обращаться с числами, не так ли? Но если судить по его рукам, и одежде, и загорело­му лицу, свидетельствовавшему о том, что многие годы он был занят другим делом, то, похоже, этот человек не из тех, кто перекладывает тяжелую работу на других. Ее восхищало это качество. Ее отец и зять были такими же. Она и сама не чу­ралась тяжелой работы, хотя мать всегда стремилась сделать из нее избалованную, изнеженную принцессу, ведь Мюйрин была младщей из двух ее дочерей и она родила ее в довольно зрелом возрасте.

Локлейн глубоко вздохнул и отошел от кровати, увидев с об­легчением, что Мюйрин наконец-то пришла в себя.

— Вы давно очнулись? — мягко спросил он.

— Не очень, — соврала Мюйрин. — Я пыталась понять, где я.

— Вы все еще в «Гресхеме», только в другом номере. Как я и опасался, началась метель. Боюсь, нам придется остаться еще по крайней мере на одну ночь, — сказал он, стараясь не упо­минать о событиях этого дня.

— Это хорошо. У меня голова раскалывается. Сомневаюсь, что я смогу доехать до Эннискиллена после ужасного морского путешествия, — заметила она, потирая виски.

Локлейн протянул руку, чтобы потрогать ее лоб, и отметил, что температура у нее чуть повышена.

— У вас явно жар, Мюйрин. Позвольте, я укрою вас получше. Потом надо будет узнать, есть ли у них внизу какой-нибудь суп или бульон. А еще я дам вам порошок от головной боли, — пред­ложил он и пошел за своей сумкой, которую оставил внизу вместе с другими вещами.

Она попыталась поднять голову с подушки, но не смогла.

— Лежите смирно, дорогая!

— Я… Мне нужно в туалет, но я не уверена, что смогу встать, — робко промолвила она.

— Сейчас, обхватите мою шею руками, и я отнесу вас. Он стащил одеяло с ее оголенных плеч. Мюйрин смущало, что из одежды на ней только фланелевая сорочка и нижнее белье, но молодой человек, казалось, ничего не замечал. Она знала, что просто должна принять предложен­ную помощь. Теперь она осталась в Ирландии совсем одна. И совершенно не представляла, что будет делать дальше.

Но и мысль о том, чтобы вернуться обратно в Фиртри и изо­бражать там скорбящую молодую вдову, вряд ли пришлась бы ей по душе. Она не любила критиковать родителей, но не для того ли она вышла за Августина, чтобы сбежать из под их тягостной опеки и постоянного разочарования от того, что никогда не сможет влиться в их мир и делать то, чего от нее ожи­дают?

Единственным способом угодить им было удачное замуже­ство. Они были в восторге, когда Августин Колдвелл оказался на светском приеме и проявил к ней интерес. По Глазго носи­лись слухи о его несметном богатстве, о великолепном имении в Ирландии. Ее отец и мать стали активно поощрять ухажива­ния Августина.

Мюйрин, устав им противостоять и желая поразвлечься, в конце концов согласилась на чересчур быстро последовавшее предложение Августина. Они встретили праздник всех святых, сыграли свадьбу в канун нового года, и она не успела узнать его поближе.

— Что-то не так? — спросил Локлейн, и его вопрос прозвучал скорее утвердительно.

— Что? Нет-нет, все в порядке. Я только…

— Вам плохо? У вас такое выражение лица…

— Нет, мне не дурно, просто больно.

Она залилась румянцем, глядя на свои оголенные руки, ко­торыми она обвила шею Локлейна.

Он проследил за ее взглядом. Но вместо ожидаемого воз­буждения испытал настоящую тревогу.

— Мой Бог, откуда все эти синяки? Я не ушиб вас, когда нес сюда?

— Нет. Я несколько раз падала на судне. Видите ли, это было очень тяжелое плавание, а у меня так легко появляются синя­ки, — поспешно ответила она, стараясь подавить пробежавшую по телу дрожь.

— Готово, Мюйрин.

Он аккуратно поставил ее на пол за ширмой и держал за руку, пока не убедился, что она может самостоятельно сделать не­сколько шагов.

— Пойду попрошу еще угля в камин. Вы, наверное, замерзли. Мюйрин приятно удивила его тактичность, когда он вышел из номера, чтобы попросить прислугу принести еще угля, пред­варительно проверив дверь и убедившись, что сможет войти обратно.

Локлейн стянул с постели покрывала и взбил подушки у рез­ной спинки кровати, после чего вернулся за Мюйрин, чтобы перенести ее обратно.

Он аккуратно опустил ее на кровать и укрыл покрывалом до самого подбородка.

— Принести вам что-нибудь из теплой одежды? Прошу про­щения, но ваше платье испорчено, и. . . — Локлейн умолк и сму­щенно пожал плечами.

Мюйрин слегка побледнела, но не стала продолжать разговор о платье.

— У меня есть плотная фланелевая ночная рубашка, сирене­вая, в небольшой черной сумке вон там, — показала она.

Он поднес к ней сумку, помог вытащить рубашку и надеть ее. Кое-как, ерзая, она сумела натянуть ее до лодыжек с помо­щью Локлейна, который был очень услужливым и вниматель­ным, одновременно оставаясь мужественным и серьезным.

Он снова укрыл ее, перед этим еще раз взбив подушки, затем откинул с лица ее взъерошенные черные волосы и с легкой улыб­кой спросил:

— Ну как, теперь лучше?

— Гораздо лучше, спасибо, — ответила она, поднимая на него свои аметистовые глаза.

Несмотря на то что Локлейн Роше был фактически посто­ронним человеком, который волею судеб оказался на ее жиз­ненном пути, с ним она чувствовала себя спокойно. Хотя на вид он мрачный и надменный, с ней он ведет себя весьма об­ходительно. Когда-то же придется начать доверять кому-то. Теперь она осталась здесь совсем одна. Она нуждается в друге.

Кто же им может стать, если не управляющий поместья ее по­гибшего мужа?

— Примите это лекарство, — он протянул ей стакан с водой, в которой растворил порошок из маленького пакетика. — Го­ловную боль как рукой снимет.

Их пальцы соприкоснулись, когда он передавал ей стакан. Он подержал его какое-то мгновение, дабы убедиться, что она его не уронит, и затем она выпила лекарство. Он поставил пу­стой стакан на столик у кровати, налив в него чистой воды на случай, если ей захочется еще пить.