Но каждый раз, когда он думал о Челсии Лаутон, его не оставляло ощущение, что их размеренной жизни наступает конец. От нее исходила такая неукротимая энергия, такая жизненная сила, что, странное дело, он начинал ощущать в ее присутствии собственную уязвимость. Возможно, здесь и следовало искать связь.

Теперь, по прошествии десяти лет, Ник понимал, что было безумием связывать свою жизнь с Лаурой. Но тогда — в двадцать два — он был слишком молод и слишком влюблен, чтобы проявлять осмотрительность. Правда, любовь к ней, возможно, оказалась той движущей силой, что помогла ему сделать головокружительную карьеру в банке. Правда и то, что с ней он изведал огромное счастье.

Но все кончилось очень печально. Время совлекло пелену с его глаз, и он с пугающей отчетливостью увидел, кем же она является на самом деле. Ее мятежный дух, ее непосредственность и независимость — то, что некогда так его привлекало, — предстали наконец в своем истинном свете, обернувшись эгоизмом, незрелостью и отчаянным безрассудством.

Даже рождение Кэти ничего в ней не изменило. А он так на это надеялся. Не то чтоб ему хотелось запереть Лауру в клетку или что-нибудь в этом роде. Но разве так уж необходимо было участвовать во всех этих гонках на мотоциклах? Все время мчаться на бешеной скорости, даже в магазин на ближайшем углу? И повсюду брать с собой Кэти?

Руки Ника, с силой сжимавшие руль, побелели. Лаура едва не увела Кэти с собой навсегда. Увидев крохотное тельце дочери, распростертое на больничном столе в приемном покое, он решил, что потерял и ее.

Несомненно, это был самый жуткий день в его жизни. Память с беспощадной ясностью хранила все подробности того дня — тембр голоса полицейского, позвонившего ему на работу… слова «произошел несчастный случай»… ощущение, что ночной кошмар, наполнявший его жизнь невыразимым ужасом с тех пор, как он влюбился в Лауру, обрел наконец осязаемую форму.

Он бросил клиента, сидящего за столом, и помчался на машине через весь город, не разбирая дороги, — гнал так, что только чудом избежал катастрофы. Потом слепящий свет больничных ламп… и слова полицейского, прозвучавшие, словно во сне звоном погребального колокола…

Ему показали тело Лауры, но он не мог поверить в ее смерть — так она была прекрасна. Ему казалось, что она спит, и он попытался разбудить ее. Но, несмотря на все его усилия, она отказывалась просыпаться, и слова врача о переломанных шейных позвонках отвратительным скрежетом отозвались в его воспаленном мозгу. И тогда, с неистовством проносящегося поезда, на него накатила ярость.

К несчастью, именно в этот момент врач сообщил ему, что Кэти тоже была на мотоцикле. Ник, помнится, сгреб его в охапку и с силой ударил об стену. Хорошо, что рядом оказались полицейские, которые сумели его образумить, убедив, что Кэти, еще жива.

Кэти. Когда он увидел, как она пострадала, ему стало страшно. Такой боли он не испытывал за всю свою жизнь. Даже сейчас он видит ее тогдашнюю — ее глаза, полные мольбы о спасении и упрека за то, что он позволил этому ужасу совершиться. Тот взгляд останется с ним навсегда.

Никогда он не простит Лауре тех страданий, что она причинила Кэти. Однако вину за случившееся он возлагал не только на Лауру. Он не мог не понимать, что и сам был виноват не меньше. Он должен был во что бы то ни стало изменить жену, переубедить или, по крайней мере, оградить Кэти от опасности. Само собой разумеется, он постоянно воевал с Лаурой. В конце концов, ему показалось, что большего он сделать не в силах. Но разве этого было достаточно? Неужели он не мог найти какой-нибудь другой способ достучаться до нее? Принять меры, чтобы обеспечить безопасность Кэти?

Но он не смог. Ему не удалось остановить Лауру. Не удалось — и теперь он будет расплачиваться за это всю свою жизнь.

Страх за Кэти заставил его немедленно взять себя в руки. Лауры уже нет, а Кэти еще жива, и нуждается в нем. Следующие две недели, за исключением похорон, он не отходил от нее ни на шаг. Сидя у ее изголовья, он в какой-то момент почувствовал, что от его стойкости зависит ее здоровье. Если он перестанет бороться, и у нее не хватит сил. Только его воля и неусыпные заботы поддерживают в ней жизнь.

Наконец доктора сочли, что состояние Кэти не внушает опасений, и после бесконечных недель бдения у ее кровати Ник почувствовал себя сломленным. Как только отпала нужда быть сильным ради Кэти, он совершенно упал духом. Это случилось, когда он, лежа дома в кровати, внезапно осознал свое одиночество. Лаура никогда не вернется. Во всяком случае, в этой жизни.

Бежали месяцы, а горе не уходило. Он вернулся к работе, он платил по счетам, покупал продукты — делал все, что необходимо, превозмогая себя. И часто ловил себя на мысли, что, если б не Кэти, он не пошевелил бы и пальцем. Ради нее он должен держаться, должен быть сильным, чтобы вместе с ней преодолеть болезнь, пройти через мучительное выздоровление, повторные операции.

Но когда наступала ночь, на него наваливалась невыносимая тяжесть. Растратив силы в суете дня, ночью он был беззащитен перед одиночеством. Его душила тоска. И ярость. Она захлестывала его, перекрывая боль, и он проклинал глупость и эгоизм Лауры. Как она могла сотворить с ними такое?! Но потом, изнемогший от бессильных проклятий, он вновь ощущал рядом с собой холодную пустоту и проваливался в сон, вцепившись в ее подушку. Ему открылась тогда оборотная сторона любви: чем сильнее чувство, тем мучительнее боль.

Но с этим уже ничего не поделаешь. Это данность, которую надо изжить. Однако на будущее он обязан принять меры предосторожности и защитить себя.

Близкие ему люди придерживались иной точки зрения. Они пытались знакомить его с женщинами, полагая, что новая привязанность поможет ему забыться и облегчит его боль. Как-то даже лечащий врач Кэти заговорил с ним о «возвращении к нормальному жизненному ритму». И он потакал им в их стремлении помочь ему. Создавал видимость, что идет навстречу их желаниям. Ходил на свидания с женщинами, приглашал их на обед, водил на концерты или в театр. Но никто из его благоразумных друзей, считающих себя специалистами в сердечных делах, не подозревал, что он при этом испытывает. Они просто не понимали его.

Нет, в его жизни не должно быть больше никакой любви. Никаких головокружительных восторгов, никаких прыжков в неизвестность, если под этим подразумевать брак. Теперь он зрелый мужчина, а не тот неоперившийся юнец, каким был когда-то. Начиная с этого времени, он берет ситуацию под контроль и сам распоряжается своей судьбой. Любовь подняла его к блаженным высям, но она, же швырнула его в пучину отчаяния. Не нужно ему такое счастье, которое в любой миг готово обернуться горем.

Именно потому он так увлекся мыслью жениться на Грейс. Он видел ее образ не искаженным лишающими разума эмоциями, он был убежден, что ему и Кэти будет с ней хорошо и спокойно. Она обладала всем тем, чего не было в Лауре. Ей нравилось вести хозяйство, она обожала готовить, прибираться и вообще всячески ублажать тех, кто непосредственно входил в ее жизнь. И она — человек долга. А самое главное, вообразить ее на мотоцикле было бы верхом нелепости.

Конечно, им, по всей вероятности, никогда не испытать тех жгучих радостей физического слияния, которые он разделял с Лаурой, но он давно уже убедился, что сексуальная притягательность не может быть основой прочного, длительного брака. Несмотря на силу взаимного притяжения, от брака с Лаурой остались одни руины. Грейс может предложить нечто более важное: стабильность, уверенность в завтрашнем дне — и по крайней мере раз в неделю свежеприготовленное шоколадное печенье. Кэти отчаянно нуждается в ком-то, похожем на Грейс, и в ближайшее время он, отбросив все колебания, попросит ее выйти за него замуж.

Дорога к «Сосновой горе» огибала с севера деревеньку и тянулась сквозь лесистую долину, минуя несколько отдельно стоящих домов, к лыжной трассе, забирая все выше. Проезжая мимо коттеджа с вывеской «Воздушные шары Беркшира», установленной на лужайке перед домом, он снова вспомнил о Челсии Лаутон и об их малоприятной встрече в больнице. И тут же потянулся к таблеткам от изжоги на приборном щитке.

Скверно, что их знакомство закончилось стычкой. А, ведь она ему даже понравилась, пока не заговорила о своих воздушных шарах… свежим румянцем, ароматом весеннего дождя, исходящим от ее волос, даже тяжестью груди, которая ощущалась под необъятной дождевой накидкой, когда Челсия с размаху налетела на него в прихожей.

А ее глаза… Ему никогда прежде не приходилось видеть глаз такого оттенка, напоминающих серебристую гладь озера. Он едва удержался от того, чтобы не начать ее разглядывать. И когда они сидели в приемной, почувствовала ли она его внимание? Ощутила ли, как усиленно он старался сдержать свой интерес? По тому, как внимательно она на него смотрела, он догадался, что она это отлично поняла.

Возможно, ему не следовало так бурно реагировать, когда она заговорила о своем занятии. Простое «нет, спасибо» было бы более уместно. Но одна мысль, что Кэти может подняться в этой штуковине, лишила его всякого самообладания. Вежливый разговор на эту тему был уже невозможен. Его обычная сдержанность сменилась невыносимой резкостью. Однажды он уже чуть было не потерял свою дочь, и одного раза ему вполне достаточно. Он никогда не допустит, чтобы жизнь Кэти подвергалась риску.

И так ли уж маловероятна возможность несчастных случаев на этих тепловых аэростатах? Насколько он знает, они почти неуправляемы — летят туда, куда несет их ветер. Он почти уверен, что где-то встречал упоминания даже о смертельных исходах.

Нет, он определенно поступил совершенно правильно. Первое побуждение обычно самое верное. И когда он услышал, что Челсия собирается взять Кэти с собой на воздушном шаре, в нем буквально все восстало против этого немыслимого полета.

Теперь, однако, его задача усложняется. После того, как он дал понять этой женщине, что думает об этой ее затее, требование освободить помещение, которое она занимала последние шесть лет, будет воспринято как личная месть. Ник в досаде забарабанил пальцами с тщательно ухоженными ногтями по рулевому колесу и тяжело вздохнул. Кэти взглянула на него:

— Что случилось, папа? Ник резко себя одернул:

— Ничего, пичужка, ничего.

Однако в эту самую секунду, когда произнесенные им слова еще, казалось, звучали в воздухе, кое-что действительно случилось. На краю лужайки, у склона, поднимавшегося к «Сосновой горе», возникла Челсия Лаутон со своим проклятым воздушным шаром!

— Что это? О, папочка, ты только посмотри! — пролепетала Кэти, побледнев от волнения.

В восхищении от представшего их глазам грандиозного зрелища Ник невольно охнул. К рекламному щиту «Воздушные шары Беркшира» машина приближалась уже со скоростью улитки. Он не мог оторваться от гигантского сверкающего шара, отливающего всеми цветами радуги — красным, оранжевым, желтым, зеленым, синим, фиолетовым. Карнавальная пестрота цветных полос создавала ощущение праздника. Высотой с семи или восьмиэтажный дом, никак не меньше, купол плавно покачивался на фоне ясного утреннего неба.

Кэти в одно мгновение освободилась от своего ремня и, перебравшись на заднее сиденье, прижалась носом к стеклу. В рыжеволосой женщине, стоящей в центре корзины, — Боже милостивый, это действительно была самая обыкновенная корзина, сплетенная из прутьев, только очень большая, — Ник без труда признал медсестру из больницы. Она прилаживала какую-то штуку, из которой с громким шипением извергалось пламя, устремлявшееся в нейлоновую оболочку.

Челсия, стоя позади джипа, осматривала крепление прицепа. Он видел ее склоненную спину и стройные ноги в обтягивающих джинсах. Ник догадался — она знает, что он здесь, но нарочно не хочет обернуться. Рядом на приступке прицепа сидел темноволосый мужчина в очках. Он наклонился к Челсии, и Ник почувствовал внезапное раздражение. Тот посмотрел на машину Ника и, казалось, что-то заговорщицки зашептал Челсии на ухо.

— Папа, давай остановимся, — умоляюще произнесла Кэти.

Но Ник не услышал ее. Обуревавшие его чувства были такого свойства, что он категорически не хотел в них разбираться. Кровь стучала в висках. Он нажал на газ и помчался по дороге, все увеличивая скорость. Он не желал больше думать ни о Челсии, ни о ее необыкновенных глазах.

Глава третья

— Надеюсь, он вдосталь налюбовался, — проговорил Ларри, когда синий «вольво» отъехал.

— Может, он напрашивался на приглашение совершить воздушную прогулку? — саркастически заметила Мими.

Челсия, почувствовав странную тяжесть в ногах, резко выпрямилась и посмотрела на дорогу. В порыве возмущения и досады она энергично тряхнула рукой, напомнив этим жестом своего итальянского дедушку.

— Точная копия, — отметила Мими, заливаясь смехом.

Машина, сверкнув на солнце стеклами, скрылась за дальним поворотом, а потом снова показалась выше по дороге, мелькая между строений лыжной базы. Челсия с вызовом повела плечами. День сегодня слишком хорош, чтобы позволить Нику Таннеру испортить ей настроение.

Но мысли о нем, тем не менее, не давали ей покоя. Кто он такой, в конце концов? Откуда он взялся на ее голову? И самое главное, чего ей теперь следует ждать? Мистер Локвуд и сам прекрасно управлялся со своим хозяйством на «Сосновой горе».

Может, ей удастся что-нибудь разузнать, если Кэти в следующий раз не будет так настроена против больницы, ведь именно из-за нее разговор с Ником Таннером оборвался столь круто, оставив Челсию в полной неизвестности насчет дальнейшего.

Из того немногого, что было сказано, можно, однако, заключить, что мистер Таннер на дух не переносит тепловые аэростаты, и договор об аренде сроком на один месяц, лежащий на письменном столе в конторе, начинал внушать ей самые дурные предчувствия.

Челсии было так неприятно вспоминать об их знакомстве, что каждый раз у нее при этом больно сжималось сердце. Ей бы и вполовину не было так тяжело, если бы все началось с того момента, когда Мими представила их друг другу. Все, что за этим последовало, внушило бы ей представление о нем единственно, как о человеке высокомерном, с ходу отвергающем посторонние точки зрения, не желающем прислушиваться к разумным аргументам. И такую ситуацию она смогла бы пережить без особого ущерба для своего душевного спокойствия. Но, к несчастью, она столкнулась с ним — в буквальном смысле слова — до того, как их друг другу представили, и за те предшествующие десять или двенадцать минут между ними возникла совершенно особая связь. Она понимала, что глупо составлять мнение о человеке по прошествии такого короткого времени и на основании столь незначительного разговора, однако эти доводы нисколько не помогали. Всякий раз, когда она вспоминала его улыбку, у нее перехватывало дыхание.

— Кто-нибудь хочет кофе? — спросила она, пытаясь отвлечься от мучивших ее мыслей.

— С удовольствием, — отозвался Ларри. Сегодня ее команду составляли брат и Мими, поднявшиеся, как и она, задолго до рассвета. Но никаких жалоб на несчастную долю она от них услышать не предполагала. Ларри — такой же аэронавт, хотя у него еще нет собственного воздушного шара, и много раз ей приходилось, стряхивая утреннюю лень, подниматься с постели до восхода солнца, чтобы составить ему компанию.

Челсия залезла в джип за термосом и тремя чашками. Сегодня хотелось бы провести нормальный полет, однако ей предстояло нечто иное — преподать урок Джеффу Роучу, самоуверенному семнадцатилетнему юнцу, вознамерившемуся получить лицензию на пилотирование. Как правило, она поднималась в воздух с несколькими учениками сразу. Таким образом, соблюдалась некоторая экономия, а кроме того, они имели возможность перенимать друг у друга какие-то навыки. Но сегодняшний урок был предназначен только для Джеффа.

— Становится поздно, Челси, — сказал Ларри, поглядывая на рекламный щит, сотрясаемый ветром.

— Я знаю. — Она расставила дымящиеся чашки.

Полетный день начинался рано потому, что воздух в это время был почти недвижим. С восходом солнца поднимался ветер, и, как правило, полет оказывался, уже невозможен вплоть до сумерек, когда дневной ветер снова стихал.

— Он должен был прийти еще час назад, — недовольно произнесла Мими. — Это нечестно, что нам пришлось сделать за него всю работу. Он сам должен вкалывать вовсю. Иначе он ничему не научится.

— Я знаю, — снова сказала Челсия.

— Тебе бы вообще не следовало проводить с ним урок после того, что он выкинул на прошлой неделе, — добавил Ларри.

Челсия нехотя усмехнулась.

— Возможно, этот урок станет последним. Навсегда отобьет у него охоту к небу.

Ларри, прищурившись, взглянул на нее сквозь профессорские очки в стальной оправе.

— Что ты задумала, сестренка?

— Ничего! — Однако она действительно кое-что задумала. Джефф Роуч заслуживал сурового наказания. Потворствующий ему во всем отец уже купил для него воздушный шар — новехонький, с иголочки, великолепный аэростат последней модели, — и на прошлой неделе, налетав только два часа, Джефф вздумал подняться в воздух самостоятельно. По прихоти судьбы, что хранит дураков и младенцев, Челсия проезжала мимо как раз тогда, когда он был уже готов стартовать с площадки позади своего дома. Взбешенная нахальством этого молокососа, она, можно сказать, вышвырнула его из корзины. Ей пришлось, прочесть ему целую лекцию о сложностях воздухоплавания и рассказать об опасностях, подстерегающих аэронавта, если он не имеет достаточной квалификации. Она также пригрозила включить его в черный список и навечно отказать в выдаче лицензии на пилотирование, однако подозревала, что ее угроза не возымела должного действия.

— Вон он, наконец-то соизволил появиться, — заметила Мими при виде красного автомобиля, затормозившего так резко, что его занесло на обочину. Сидевший за рулем молодой человек, прежде чем выключить мотор, резко нажал на газ, так что машина оглушительно взревела.

— Эй, что происходит, ребята? — произнес он вместо приветствия, неловко выгружая из машины свое длинное нескладное тело.

Челсия перелезла через борт гондолы, решив, что лучше сразу заняться делом, чем снова читать нотации. Она осмотрела два защитных шлема, которые забросила туда еще раньше, затем приборную панель, укрепленную на ограждении. Следующее, что она сделала, — это проверила балластные мешки, висевшие по сторонам гондолы. Ей почти никогда не приходилось ими пользоваться, однако сегодня, как она полагала, они могут пригодиться.

— Отличное утро, Челси? — ухмыльнулся Джефф, перешагивая через борт.

— Чудесное, — отозвалась она сухо.

Спустя короткое время гигантский шар был туго надут и готов к полету. Челсия собиралась уже открепить привязной канат, как вдруг заметила какое-то движение на лужайке. Она, прикрыв глаза от солнца, всматривалась в движущийся силуэт.

— Что там?..

— О Господи! Это же Кэти Таннер! — воскликнула Мими.

Кэти, запыхавшись, почти задыхаясь, торопливо приближалась к ним своей неровной походкой. Ее улыбающееся лицо с ямочками на щеках выражало страстное нетерпение.

— Кэти, что ты здесь делаешь? — Челсия вылезла из гондолы, с тревогой глядя на ребенка — и на пустынную дорогу.